В другом письме царю Хованский сетует:
— Да ты ж указал у меня взять драгунский полк и послать к господину Долгорукому. И я о том зело плачю: на что у меня надежда была, и та вся отнята. А что в письме твоем написано, что вор Булавин отправил на Волгу некоторую часть (своих повстанческих войск. — В. Б.), и я известую милости твоей: которая часть отправлена от вора Булавина на Волгу, и та теперя добывает зело крепко Царицын и с пушками.
Далее воевода пишет, что он сам и его «товарищи» с полками идут днем и ночью, сухим и водяным путем «на отпор не только против тех людей (которые осаждают Царицын. — В. Б.), и до самого вора Булавина, где сыщем. Только тебя прошу, дабы драгунской полк, который от меня взят, возвращен был ко мне, да еще в прибавку другой драгунской или иной какой полк, чтоб были не низовых (из Нижнего Поволжья. — В. Б.) городов».
Хованский довольно смело пишет к царю, хотя его отец четверть столетия тому назад сыграл немалую роль в событиях, связанных с восстанием в Москве, когда мальчик Петр, тогда десяти лет, натерпелся немало страху. Потрясение, которое он испытал и в дни Хованщины, и позднее, во времена «заговора Шакловитого» и стрелецкого восстания конца столетия, он помнил всю свою жизнь. С тех именно пор его временами, в минуты гнева, мучили конвульсии, у него дергалась голова. И своих врагов, в первую голову сестру-соперницу Софью, ее родственников но матери Милославских, их сторонников, а заодно и стрельцов-бунтарей он ненавидел люто и беспощадно, Правда, Хованский-отец, князь Иван Андреевич, которого прозвали Тараруем (пустомеля, пустобрех, хвастун), в их число не вошел. Его самого и сына Андрея, казненных по приговору Софьи, Петр, когда стал реальным правителем (после свержения сестры), не поминал недобрым словом. А одного из сыновей Тараруя, Петра Ивановича, не раз использовал на важных службах, неплохо к нему, члену боярской думы и исправному воеводе, относился. Этим и объясняется подобный тон писем-доношений князя Петра к царю-батюшке. Петр Хованский в чем-то унаследовал отцовские качества. Его хвастливость, к примеру:
— А вору Булавину, — заявляет он царю, — не только что против господина Долгорукова итьти, вряд ли и с нами управливатца.
Просит у Петра, чтобы Апраксин, астраханский воевода, прислал к нему, Хованскому, два полка, Смоленский и Казанский, на смену двум же его полкам, которые ему «ненадежны», а также астраханских драгун, дворян, детей боярских, мурз, табунных голов и татар — «а они мне нужны». Воевода заранее уверен в успехе (он только что усмирил восставших башкир):
— А буде бог поручит нам булавинцов, что мне над ними делать: к Москве к тебе их присылать или у себя по розыску указ им чинить? О том учини мне указ, не помешкав.
Петр посмеивался, слушая подобные ретивые слова из доношений Хованского («В батюшку Тараруя пошел!»), но его прыть и старание ценил. Долгорукий же, как царь иногда думал, морщась, что-то уж очень медлителен. Хотя понимал, что сам же его подчас удерживал, осаживал — не спеши, мол, с огнем и виселицами, остудись; что ж, жалко, конечно, брата Юрия, которого Булавин убил; но ведь дело-то какое тонкое: швед стоит на пороге, ко времени ли сейчас еще расхлебывать эту кашу с донской Либерией, крутая она слишком; может, без большой крови обойдется? Замирятся казаки, принесут повинную?
Но, поняв, что не замирятся, не согнут смиренно спину булавинцы, начал торопить и погонять своего лейб-гвардейца. Тот и сам старался вовсю, собирая и рассылая полки, обеспечивая их всем нужным для решительных схваток с повстанцами.
Булавин, его сподвижники, все повстанцы хорошо видели, что наступает час серьезных испытаний. Собрав большие силы, довольно, конечно, разношерстные по составу, вооружению, дисциплине, они смело выступили против карателей.
ГИБЕЛЬ БУЛАВИНА
С самого начала восстания его участников разъединяли разногласия. Главные их причины — неодинаковое социальное положение, противоположные стремления разных слоев казачества и их союзников, отсутствие единой и крепкой организации, разнородность повстанческих сил, пестрота участников, их сословные ограниченность и эгоизм. Среди казаков — главной и наиболее организованной части восставших — еще в пору выступления против Юрия Долгорукого одни шли за Булавиным, другие вешали и топили их в воде. То же продолжалось и в пору подъема движения. Но волна народного гнева смела одних домовитых и их сторонников, других заставила смириться, затаиться или даже увлекла их, ненадолго, впрочем, за собой. От рук булавинцев погибли не только черкасские старшины во главе с Лукьяном Максимовым, но и их собратья по другим донским городкам. Значные типа Зерщикова, Поздеевых и многих других, их сторонники выступали якобы вместе с восставшими, на деле же были их временными попутчиками. Их цель — использовать движение голытьбы для сохранения своих экономических и политических позиций в Войске Донском. И они, и многие иные казаки всегда были прагматиками: на чьей стороне сила, тому и служить надобно. То они, домовитые, — верные помощники Максимова, то, после его казни и победы Булавина, становятся есаулами нового войскового атамана, выступившего за «старое поле». Но, как говорится, сила силу ломит — угроза со стороны «Руси», царя и его полков, диктует прагматикам из домовитых поиски другого выхода, что неизбежно ведет их к разрыву с гультяями, которых возглавил Булавин, к предательству. То же думают и делают и другие казаки, в том числе и из верховских городков, — недаром многие бегут из Черкасска к своим куреням; их гонит туда не только голод («испроелись»-де в войске у Булавина), но и страх возмездия от царских «полководцев», самого грозного государя-батюшки, который, слышно, сам, своей царской особой, едет то ли в Воронеж, то ли в Азов. А это не шутка: полетят головы, как у стрельцов в Москве-матушке!
Наиболее стойкими казаками показали себя в дни восстания гультяи из новопришлых, беглых казаков, наемных работников, которых на Дону звали бурлаками, из русских и украинских крестьян, работных и мелких служилых людей из Подонья и с Волги, всяких неустроенных и нищих людей. Именно они составляли подавляющее большинство и главного повстанческого войска, и сермяжно-казацких ратей Драного и Беспалого, Голого и Хохлача, Некрасова и Павлова, других булавинских атаманов. Повстанцы выделяли из их числа Драного и Некрасова, считая их главными помощниками Булавина. Правительственные документы, каратели считали «главным вором» Игната Некрасова. Ход восстания очень ярко показал выдающееся значение этих двух сподвижников Булавина: первого — Драного, главного героя победы под Валуйками над Сумским полком, которого, как вожака восстания, неустрашимого и последовательного, некоторые из его участников ставили даже выше, чем Булавина; второго — Некрасова, стойкого, убежденного раскольника, врага всех угнетателей, продолжателя дела Булавина и булавинцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
