— Я же просил не отвлекать меня, — терпеливо произнес он.
— Я хочу есть, Ясельников, — заявила она. — А в доме пусто.
Он посмотрел в окно и обнаружил, что в окне сумерки.
— Увлекся опять, — произнес он тихо, будто себя коря, и поднялся. — Пойду принесу чего-нибудь. Хотя поздновато уже…
— Хочу мяса, — серьезно сказала она.
Он удивленно взглянул на нее.
— Ты же не ешь мяса.
— Хочу, — сказала она упрямо.
Он вздохнул.
— Ну, значит, мясо.
Выйдя из дому, он остановился и огляделся. Вечно, глядя из окна, обманываешься, когда думаешь, что уже глубокая ночь на дворе. Так и в этот раз: сумерки были еще не той консистенции, когда надо зажигать фонари. Однако последние уже горели, что говорило за то, что зажигающие их тоже поторопились признать вечер за ночь. Расходуют электроэнергию почем зря… В желтом фонарном свете дома на противоположной стороне выходили темными, нежилыми и очень старыми. На лбу каждого, точно околыш, сидела дата его постройки. Отсюда цифр было не разобрать, но Ясельников знал, что дома действительно очень старые, а его дом — самый старый из всех. Он вздохнул. Это, конечно, все хорошо, но где взять мяса по такому времени?
Ясельников не любил мясные лавки. Вечно ему доставались там обрезки да жилы, да будто специально для него приберегали желтый доисторический мосол, голый и гладкий, словно кегля. К тому же, сейчас все лавки наверняка уже закрыты. Он решил сходить к Павлиди. Тот уж точно знает, где по такому времени можно найти мясо.
Гончарная мастерская Павлиди располагалась на углу улицы, которая вела к рынку, и улицы, которая вела к базару. Каждый день к дому подъезжал грузовик и вываливал во дворе целый кузов глины, потребной для изготовления разных гончарных изделий. Куча лежала до темноты, а потом таинственным образом исчезала. Спрос на изделия Павлиди в последнее время сильно упал, ему приходилось сидеть без работы, и к расходу дворовой глины он явно руки своей не прикладывал. Поэтому оставалось непонятно, куда она в таком случае девается. Объяснения, правда, находились. К примеру, сосед Павлиди, ихтиолог Егоров, утверждал, что это не глина вовсе там, во дворе, а чистой воды ил, элемент, водящийся в природе в изобилии, и ил этот с наступлением сумерек благодаря особой своей текучести и чувству воды (такой способностью обладает еще, как известно, рыба угорь) по многочисленным, имеющимся во дворе канавам и канавкам утекает обратно в море, где служит кормом рыбам и разным там заврам, обитающим на морском дне с незапамятных времен. Однако было установлено, что сам Егоров ночами изготавливает из дворовой глины рыб и утром отпускает их в море, чтобы внести свою лепту в восстановление ущерба, наносимого в последние годы морской фауне нефтеналивными танкерами и прочими порождениями технологической цивилизации. Возможно, завров Егоров из дворовой глины тоже делал: уж больно споро она уходила. Впрочем, это было недоказуемо. «Хорошо, что ты не орнитолог, Егоров», — вздыхая, говорил Павлиди.
Ясельников вошел в мастерскую и поздоровался:
— Здравствуй, Темистоклес!
И сразу стало понятно, что явился не вовремя. В мастерской был день суда. Все вазы и кувшины, горшки и сосуды теснились в великом страхе и множестве на полу, на полках, на подоконниках, — небольшая комнатенка с гончарным кругом в центре, служившая также и лавкой, была загромождена. Три или четыре сосуда были уже сокрушены, и их жалкие черепки валялись у порога явно на посрамление и попрание. Ясельников понял, что творения в очередной раз прогневили чем-то своего творца. Павлиди не сидел на месте и часто отлучался в поисках заказа, пропадая иной раз вне дома по нескольку суток. И в его отсутствие сосуды начинали вести себя неугодно, начинали творить мерзости, в их среде заводился разврат и разлад, и частенько по своем возвращении находил Павлиди некоторых достойных спихнутыми со своих полок и разбившимися, в то время как недостойные торжествовали. Неоднократно приходилось ему с горечью признавать, что все — от плохого спроса; остаток на складе, вовремя нераспроданный, скоро начинает вести себя буйно, не принимая увещеваний и стремительно развериваясь. Посему взял себе Павлиди за обычай время от времени пасти свои сосуды железным жезлом, дабы на примере сокрушенных смирение не улетучивалось из остальных так быстро.
Но на этот раз сосуды, похоже, ввели Павлиди в гораздо больший гнев. Это сразу чувствовалось. До прихода Ясельникова Павлиди говорил к ним, и лишь одно колено, которое ввело в грех остальные, оставалось демонстративно глухо к его словам. Это колено, целая полка больших толстостенных горшков, вызывало особую ярость Павлиди, так как в последнее время совсем не находило спроса, падало в цене и росло в численности. К тому же, оно было прямо-таки рассадником вредных идей, неверия и поклонения идолам, заразив этими мерзостями другие колена мастерской. За это оно должно было понести возмездие. И Павлиди, окончив говорить, поднял тяжелый железный шкворень и обрушил его на развратное колено, которое от этого прешло. «Довели», — с жалостью подумал Ясельников и протянул свою руку, остановил руку Павлиди, которую тот было занес, чтобы сокрушить другое колено. Павлиди повернул к нему гневное лицо.
— И не проси, — процедил он. — Не пожалеет око мое, и не помилую. И хотя бы они взывали в уши мои громким голосом, — не услышу их!
— Неужели ты погубишь весь остаток склада своего? — мягко спросил Ясельников, продолжая удерживать его руку. — Ведь есть среди них и праведные.
Павлиди упрямо мотнул головой.
— Сказал тоже! Нечестие их весьма велико.
Но было заметно, что он задумался над словами Ясельникова.
— Не знаю даже… — проговорил он наконец, поразмыслив. — Ну, если найдется разве пять… нет, один праведник среди них, — и он окинул сосуды таким испытующим взглядом, что те ощутимо под ним вострепетали.
Потряхивая своим жезлом, Павлиди принялся расхаживать по мастерской и оценивающе рассматривать сосуды. Судя по его недовольному виду, праведников среди них не находилось. Вдруг Павлиди остановился.
— Постой, — медленно проговорил он. — Я, кажется, знаю одного… Но если и там нет, — он вновь окинул полки гневным взором, — возвращусь и всех отправлю к егоровским рыбам!
Признаться, Ясельников ожидал, что, когда Павлиди оставит его один на один с многочисленными глиняными коленами мастерской, к нему поднимется от них великий вопль и жалобы, и придется еще, чего доброго, по-настоящему предстоять за них. Но не успел он этого испугаться, как Павлиди вернулся. Гнева его как не бывало. Он сменил его на милость.
— Я нашел праведника, — произнес он удовлетворенно. — Вот он.
— Но это же ночной горшок! — вскричал Ясельников, взглянув.
— Не смотри, каков он с виду, — назидательно произнес Павлиди. — Ибо истинно праведен по назначению. Потому пощажу остальных.
Ясельников решил сменить тему разговора.
— Вероника послала меня за мясом, — сказал он. — Но я не знаю, где купить его по такому времени.
— С каких это пор она стала есть мясо? — удивился Павлиди, ища глазами, куда бы пристроить нового праведника.
Ясельников только развел руками.
— Ну, неважно, — сказал Павлиди. — Где мясо, знает Игумнов. Пойдем, я как раз собирался зайти к нему.
Сумерек было не узнать. Они будто передумали сгущаться, точно кто-то на другом конце земли приказал солнцу встать, как когда-то встарь. В странном фиолетовом освещении они добрались до улицы, на которой жил Игумнов, перешли узкий, но очень глубокий канал, пару раз повернули и вошли на большой неогороженный двор. В глубине двора белел двухэтажный, крытый черепицей дом Игумнова. Сам хозяин обнаружился тут же, во дворе. Он возился с массивной лебедкой, трос от которой тянулся куда-то под землю, в круглую дыру, откуда выходил слабый дымок. Вид у Игумнова был озабоченный и удрученный одновременно.
Они молча поздоровались, а потом Павлиди спросил, указывая на дыру:
— Теперь здесь?
Игумнов скривившись кивнул. Выждав паузу, Павлиди снова спросил:
— Мясо покажешь где? — Было видно, что он старается не коснуться какой-то больной темы.
Игумнов оставил свою лебедку, повернулся, посмотрел по сторонам, одну из них выбрал и показал на нее пальцем:
— Да это недалеко здесь. Цыгане недавно резали. Вы подождите, сейчас я его вытащу, и пойдем. Встаньте пока вон у забора, перекурите.
Они послушались, встали, где было указано, закурили. Стали смотреть, как Игумнов возитя с блоками, трос проверяет.
— Снова провалилось? — спросил Ясельников у Павлиди.
— Угу, — ответил тот и добавил: — Сейчас еще ничего. Прямо посреди двора, вытаскивать удобно. А в прошлый раз провалилось чуть ли не под фундаментом. Чтобы его вытащить, пришлось кладку разбирать. Да в подвале загорелось — расплав попал.
