Потом нам удалось поговорить. Я рассказала о тебе. Напрямую просить о помощи не решилась, но свою озабоченность незнанием твоей судьбы обозначила. Ответ Михаила Васильевича был красноречивее отказа. Он стал говорить, что с 1946 года в отставке, что еще в войну был смещен с должности командира дивизии и продолжал совершать боевые вылеты, как рядовой летчик, словом, в списках неблагонадежных побывал. Но он предложил помочь мне обосноваться в Москве. Я вспомнила об Андрианове, по-прежнему бывшему не у дел, рассказала, что моего друга, москвича, не хотят прописывать. Михаил Васильевич предложил взять Андрианова в свое ведомство художником. В общем, он помог Володе и с работой, и с пропиской, пусть временной. Потом Водопьянов еще несколько раз бывал на концертах, в которых я участвовала. Когда узнала, что Михаила Васильевича не стало, пошла проститься с ним. Его похоронили на Троекуровском кладбище. Светлый был человек, и память о нем осталась светлой.
Вскоре после разговора с Водопьяновым на одной из репетиций в Москве я сидела в зале в ожидании своего выхода. Ко мне подошел твой любимый скрипач Коля Черешня, руководитель оркестра, с которым ты записал немало песен и работал во многих концертах. Не хочу скрывать, я испугалась, увидев его, ведь Черешня так и остался в эмиграции, просто тогда, в 1950-е, уехал на время из Бухареста. Мелькнуло: или провокация, проверяют, как я себя поведу, или… О втором «или» думать не хотелось.
Коля сообщил, что со своим оркестром приехал на гастроли в Союз.
– Вера, я тебя с трудом нашел. Должен сказать, что нашего Пети не стало. Он умер в тюремной больнице, какой – не знаю.
Меня как парализовало. Вроде была готова к такой вести, но поверить все равно не могла. Нет, подумала, он меня проверяет.
– От кого у тебя эти сведения? Я столько запросов отправила и ни одного ответа не получила. А ты откуда знаешь? Ну же, скажи!..
Но Коли уже не было рядом. Я вылетела на улицу, увидела отъезжающее такси. Не могла себе простить, что отпустила Черешню, не расспросив подробно. Удалось узнать, что он остановился в гостинице «Москва». На следующий день поехала туда, но его уже не было, отбыл с концертами по стране. Американские адреса его нашла, написала, покаялась, просила откликнуться, но ответа не получила. Возможно, мои письма до адресата и не доходили.
Тебя нет. Но как все случилось? Где ты упокоен? Мои письма-запросы пошли по второму кругу, но вопросов стало меньше. Я хотела знать, за что тебя посадили и в какой земле ты обрел покой. Хотела отправить заказное письмо начальнику тюрьмы Жилава. Письмо не приняли на почте. Я поняла, что бесполезно, что надо искать личные контакты с румынами, вхожими в госучреждения. Еще несколько попыток, и стало ясно, что политическая обстановка в Румынии не способствует моему расследованию. Надо выждать. Время подскажет, как действовать.
Я продолжила выступления с оркестром Михаила Липского еще в одной программе – «Смех и грех», потом в рамках работы в Москонцерте и с другими музыкальными ансамблями. Тогда же мне предложили оформиться официально солисткой в Москонцерт, обещали жилье и много чего другого, но потребовали поменять фамилию. Поначалу отказалась, но мне гарантировали, что на афишах будет, как и прежде, стоять имя Вера Лещенко. Отчего такая сложная комбинация? Мне объяснили: «По документам другая фамилия должна быть. Нам при проверке просто не утвердят вашу кандидатуру. Кадры постоянно проверяют, а с афиш спроса нет».
Я уехала на гастроли в Томск, ко мне прилетел Андрианов и убедил узаконить наши отношения. Расписались мы там же. Свадьбы не было, но я по паспорту стала Андрианова. В Москве Андрианов получил комнату в коммуналке, там мы и поселились. Брат прислал мне рояль, купленный мной в Одессе уже после освобождения. Комната была светлой, уютной. Но я постоянно ловила себя на том, что каждый свой шаг согласовываю с тобой. Какую мебель поставить? Как? Рояль обязательно.
Андрианов злился. Однажды порвал наши с тобой фотографии. Единственные сохранившиеся. Он об этом знал и именно те фотографии испортил. Я их склеила, пересняла. Вот бы так склеить и переснять свою жизнь! Я чувствовала свою вину перед Володей. Нельзя было создавать семью, не любя. Плохо было обоим. Поддалась карьерному соблазну, да и Андрианов мне был симпатичен. После Ивделя мы были опорой друг другу. Да и устала я одна решать на пустом месте возникающие проблемы с жильем, фамилией, от одиночества устала и последнюю надежду на твое возвращение потеряла. Но то, от чего бежала, осталось, и проблем прибавилось. А тут еще масла в огонь подлила мама Андрианова. Перед кончиной своей покаялась мне:
– Вера, хочу снять камень с души своей. Я скрыла, что у Володи была семья до ареста: жена и дочь с сыном. Он не разведен с той женой.
Маму Клаву я простила, но Андрианова не смогла. Мы продолжали вместе жить, но прежнего доверия уже не было. Я из двенадцати месяцев в году десять была вне дома, на гастролях. И в Москве не сидела без дела. Тогда уже официально числилась артисткой вокальной мастерской Москонцерта, имела постоянную ставку и зарплату.
В 1958 году меня вызвали в отдел кадров. Там работала очень симпатичная женщина, она и предложила мне написать письмо Генеральному прокурору Руденко с просьбой рассмотреть вопрос о моей реабилитации. Я очень недоверчиво отнеслась к этой идее, но мне намекнули, что получили указание-подсказку из КГБ: «Надо, чтобы документы у вас были чистые. Вы – хорошая, перспективная солистка, но с некоторыми ограничениями творческого роста из-за биографии».
В очередной раз сказав себе, что бумага все стерпит, я сочинила «поклон» генеральному прокурору. Потом меня пригласили в прокуратуру на беседу, попросили переписать письмо, видимо, не так низко поклонилась. В итоге нашли компромисс и меня осчастливили бумагой о полной реабилитации. Мне уже было все равно, только маленькая надежда появилась, что выпустят в Румынию. Когда получала документ, подтверждающий мою невиновность, спросила, могу ли я теперь выехать за границу. Ответ был: «Да, но решение будет принимать Москонцерт». Значит, нет. Схема была очень сложная: Москонцерт рекомендует, а решение принимает райком партии, где проходят собеседования.
Вот на гастроли в Магадан меня без всякой комиссии и специальных разрешений отпустили, чему я была несказанно рада. Шел май 1959 года. Наша бригада от Москонцерта выступала в магаданском театре, художественным руководителем которого был Вадим Козин. Первый концерт прошел успешно, при аншлаге. Мне сказали, что Козин в зале. Я очень хотела с ним познакомиться, но первой подойти, конечно, не решилась бы. Знала, что он досрочно освободился, что не захотел возвращаться в Москву и у себя столичных коллег не жаловал. И вдруг наутро через администратора я получила приглашение посетить Козина у него дома – он жил рядом с театром. Я приняла приглашение и встретилась с певцом, творчеству которого давно симпатизировала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
