Старик заимодавец, однако, не подозревая о матримониальных планах Л., думал женить его на одной из своих племянниц. Узнав об этом, Л. испугался, ведь, разгневавшись из-за неудачи своего плана, старик, чего доброго, потребует уплатить по векселям, и тогда он, А., как обманщик, совершенно потеряет свое положение у графа Т. и в обществе.
Вскоре старый богач был заколот кинжалом в собственной квартире, убитой нашли и его кухарку, которая проживала там же; ее труп лежал в передней. Деньги и ценности остались в сохранности, хотя письменный стол оказался взломан.
Расследование установило, что в записной книжице убитого обозначены векселя на имя А., каковые среди бумаг отсутствовали. И подозрение, хоть и казалось совершенно невероятным, пало на Л., он был взят под стражу и сознался в содеянном.
В завещании убитого, хранившемся у нотариуса, Л. был назван единственным наследником, с припискою, что завещатель любил его как родного сына.
Л. приговорили к двадцати годам каторги и отправили на Сахалин. По натуре Л. был человек сильный, из тех, кого удары судьбы сломить не могут. На Сахалине он с первого дня отличался примерным поведением и старательностью, поэтому вскоре его привлекли к канцелярской работе. В то время в Амурской области и, в частности, на Сахалине не хватало дельных специалистов, особенно инженеров для строительства необходимых всюду больших зданий и дорог.
Сахалинская администрация очень быстро оценила Л. как талантливого и прекрасно образованного специалиста и использовала его на всех строительствах в качестве ведущего инженера. Он стал настолько незаменим, что каждый новый губернатор приближал его к себе и предоставлял особый статус, хотя первоначально и клялся поставить этого арестанта на место. Л. был человек весьма тактичный; впервые встречаясь с новым начальством, он всегда надевал арестантское платье и скрупулезно соблюдал предписанные арестантам формы поведения — стоял по стойке «смирно», когда с ним говорили, отвечал только на вопросы, обращенные непосредственно к нему, и никогда не вмешивался в беседы. В результате он ни разу не получал взысканий, а тем паче не бывал наказан, хотя новое начальство зачастую нарочито его унижало.
Мало-помалу этот на редкость одаренный человек сделался на Сахалине важной персоной. Почти всеми добротными постройками, дорогами, портовыми сооружениями и проч. остров обязан именно ему. Опять-таки Л. открыл на Сахалине богатое угольное месторождение и начал разработку оного. Его дороги на юге острова были лучшими в Амурской области, равно как и его бараки и тюремные постройки.
Несмотря на арестантское платье, я при первой же встрече распознал в Л. высокообразованного человека из лучшего общества, который далеко превосходит и свое окружение, и начальство. На прощание я сказал, что хотел бы навестить его и посмотреть, как он живет. В первую минуту Л. слегка опешил, но, когда я сказал, что уже слышал о нем от Коморского, он ответил, что будет рад показать мне все.
Жил он в очень уютном домике из четырех комнат, который сам и выстроил, — жил вместе с женой, дочерью тамошнего чиновника, женщиной весьма образованной. Он показал мне возведенные им тюрьмы и бараки для арестантов, и были они значительно лучше деревянных построек Нерчинского каторжного района.
Миллионная гамбургская фирма «Кунст унд Альберс» впоследствии передала Л. представительство на Сахалине, а инженерная администрация прибегла к его услугам при строительстве Порт-Артура — он был браковщиком, проверял все поступавшие с Сахалина стройматериалы. По его распоряжению, уже там, на острове, балки обтесывали и резали на доски нужного размера, так что древесину можно было сразу использовать на строительстве.
Если А. и не сумел осуществить свою мечту о карьере и высоком общественном положении, он все же создал себе на Сахалине славное имя и, получив помилование, вернулся в мир богатым человеком.
Мое первое посещение острова оказалось очень непродолжительным, так как, выполнив поручение, я должен был немедля возвращаться в Хабаровск. Точно рассчитать, сколько времени займет столь дальнее путешествие зимой, когда снежные бураны и прочие непредсказуемые инциденты могут вызвать неожиданную задержку, было невозможно, поэтому пришлось срочно выехать в обратный путь, чтобы до Рождества попасть в Хабаровск.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ХАБАРОВСК
На обратном пути я снова остановился у полковника Башилова. За это время по поручению барона Корфа он собрал среди местных инородцев для нового этнографического музея в Хабаровске национальные костюмы, утварь и небольшие модели саней и лодок, которые я захватил с собой. Кроме того, полковник приготовил коллекцию пушнины, снабдив каждую шкурку этикеткой с указанием, где именно в его области она добыта. Дело в том, что мех у животного меняется в зависимости от места обитания, например, соболь с побережья Охотского моря имеет совсем иной окрас и размер, чем соболь уссурийский. Так же обстоит с черно-бурой и прочими лисицами. Только у мигрирующих животных вроде косуль, северных и благородных оленей таких различий, как говорят, не существует. Подбор большой, по-настоящему красивой шубы в Сибири, несмотря на изобилие и дешевизну пушнины, задача очень сложная.
Рассказывают, что однажды понадобилось построить для императрицы шубу из черно-бурых лисиц. Требуется для этого примерно двадцать пять шкурок. Но чтобы подобрать их так, будто все они составляют единое, ровное по тону полотно, пришлось закупить около сотни отборных шкурок, за которые на месте уплатили по 100 рублей за штуку. Лишь из такого большого количества мехов удалось сделать вправду очень красивую шубу абсолютно ровного черного с серебром цвета. Из остальных шкурок сшили еще одну шубу, но куда менее красивую. Остатки же, хотя и замечательные по качеству, годились только на воротники и муфты.
Покупатель, приобретающий здешние меха в Европе или Америке, нередко платит за них суммы, в двадцать раз превышающие ту, какую выручил охотник, добывший пушнину. Вся торговля сибирскими мехами, собственно, сосредоточена в Нижнем Новгороде и в Ирбите на Урале. Туда приезжают скупщики, приобретшие шкурки у охотников. Оттуда товар идет в Лейпциг, где его по всем правилам дубят и сортируют. В Лейпциге торговля ведется специализированно: например, одна фирма занимается только соболями, другая — только лисами и т. д. Из сотен тысяч шкурок несложно тогда составить равноценный ассортимент.
Изрядная доля товара возвращается обратно в Россию, и даже в Иркутске, желая иметь хорошую шубу, покупают «липецкие», т. е. лейпцигские, шкурки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
