Я спрашивала себя, что останется от меня после завтрашнего дня.
Пока я одевала Люка в костюмчик моряка и крошечные белые ботиночки, я пробовала вообразить, каким он представится Таре, ведь столько различий между трехмесячным ребенком и новорожденным малышом. Люк мог теперь схватить цель своей рукой, или бить ручкой по предмету, который свисал над ним. Он улыбался мне, и он улыбался при виде себя в зеркале. Когда я говорила ему, он булькал и производил в ответ звуки, как будто мы имели совершенно очаровательную беседу. Когда я держала его, и позволяла его ножкам касаться пола, он толкал пол ногами, как будто хотел стоять.
Люк был в самом начале бесконечных открытий и развития своих способностей. Скоро должны были состояться важные вехи его жизни: его первое слово, в первый раз он смог бы сесть, первый шаг. Я пропущу все это. Он не был моим где-нибудь еще, кроме как в моем сердце.
Я чувствовала жгучий вкус подступающих слез, как чихание, которое настигает некстати. Но казалось, что механизм для выработки слез был отключен во мне. Я чувствовала себя ужасно, хотелось кричать, но не было сил. Ты будешь навещать его, сказала я себе серьезно. Ты можешь найти путь, чтобы стать частью его жизни. Ты будешь самой замечательной тетей, которая всегда будет делать ему лучшие подарки.
Но это было совсем не то же самое.
— Люк, — сказала я скрипуче, закрепляя липучки на его ботинках, — сегодня приезжает твоя мама. Ты, наконец, получишь свою маму назад.
Он улыбнулся мне. Я нагнулась, провела губами по его мягким, как лепестки, щекам, и почувствовала, как его малюсенькие пальчики схватили мои волосы. Мягко распутывая его кулачки, я собрала его и принесла на диван. Я держала его на своих коленях, и начала читать его любимую книгу сказок, о горилле, которая однажды ночью позволяет всем животным в зоопарке выйти из их клеток.
На середине истории, я услышала звуковой сигнал селекторной связи. — Мисс Варнер, к вам посетитель.
— Пожалуйста, пропустите ее.
Я нервничала и чувствовала себя совершенно разбитой. И я знала о где-то, глубоко внутри, скрывающемся гневе. Небольшом гневе; только маленькое, но мощное пламя, достаточное, чтобы сжечь любой остающийся намек оптимизма о моем собственном будущем. Если бы Тара никогда не попросила меня сделать это, я никогда не узнала бы эту обжигающую боль. И если я, когда-нибудь, должна буду пройти это снова, то пусть лучше засунут меня в заполненный грязью горшок, и поливают три раза в неделю.
Раздался стук в дверь, трех мягких удара.
Неся Люка, я пошла, чтобы открыть дверь.
За дверью стояла Тара, еще более красивая, чем я помнила, с несколькими новыми гранями, которые никак не умаляли ее внешность. Она была стройна, красиво одета, в белом шелковом топе и тонких черные брюках, и черных туфлях с серебряными каблуками. Ее белокурые волосы свободно падали небрежными волнами, в ушах качались золотые обручи. На ее запястье блестело что-то, что должно было быть пятнадцатикаратным браслетом.
Тара вошла в квартиру с невнятным восклицанием, не пытаясь взять у меня Люка, только обняла своими длинными руками нас обоих. Я забыла, насколько выше меня она была. Я помнила время нашего детства, когда я поняла, что она выросла гораздо выше меня, и я жаловалась, что она не должна быть выше ростом, чем я. И она дразнила меня, говоря, что она неожиданно сделала рывок в росте. Объятие разбудило во мне тысячи воспоминаний. Это напомнило мне, насколько я любила ее.
Она отодвинулась, чтобы посмотреть на меня, и ее пристальный взгляд упал на ребенка.
— Элла, он настолько красив, — сказала она удивленно. — И так вырос.
— Разве он не прекрасен? — Я повернула Люка, чтобы встать перед нею. — Люк, взгляни на свою великолепную маму… сюда, держи его.
Мы аккуратно переместили ребенка, и хотя Тара взяла его, я все еще чувствовала отпечаток мягкого веса Люк на моем плече. Она смотрела на меня с влажным блеском в глазах, ее щеки загорелись ярким цветом, видным даже через ее косметику. — Спасибо, Элла, — прошептала она.
Я была очень удивлена, что не закричала и не заплакала. Эти слова, казалось, установили маленькое, но решающее расстояние между мной, и тем, что случилось. Я была благодарна за это. — Давай сядем.
Тара последовала за мной. — Живешь в Мэйн 1800, подцепила такого богатого парня, как Джек Тревис… Ты уверенно стоишь на ногах, Элла.
— Я общаюсь с Джеком не из-за его денег, — возразила я.
Тара засмеялась. — Если ты говоришь так, я верю этому. Хотя ты получила эту квартиру от него, не так ли?
— Это была временная аренда, — сказала я. — Но теперь, когда ты вернулась, и мне не надо больше заботиться о Люке, я собираюсь жить где-нибудь еще. Я пока не уверена, где.
— Почему ты не можешь продолжать оставаться здесь?
Я покачала головой. — Это не было бы правильным. Но я решу этот вопрос. Более важный вопрос — где ты будешь жить? Что ты собираешься делать с Люком?
Выражение лица Тары стало непроницаемым. — У меня есть хороший дом недалеко отсюда.
— Марк устроил это для вас?
— Что-то вроде того.
Беседа продолжалась еще некоторое время, я пыталась выяснить какие-нибудь конкретные особенности ситуации Тары: ее планы, ее ситуацию, каким образом она собиралась зарабатывать деньги. Она не хотела отвечать мне. Ее уклончивость раздражала.
Чувствительный к напряженности между нами, или, возможно, утомленный незнакомыми руками, Люк начал корчиться и раздражаться. — Чего он хочет? — спросила Тара. — Возьми его.
Я потянулась к ребенку и устроила его на своем плече. Он затих и вздохнул.
— Тара, — сказала я осторожно, — мне жаль, что ты решила, что я влезла не в свое дело, добиваясь от Марка Готтлера тот обещанный контракт. Но я сделала это для вашей защиты, чтобы получить для тебя и Люка некоторые гарантии. Некоторую безопасность.
Она пристально посмотрела на меня с неправдоподобным спокойствием. — Я имею всю безопасность, в которой нуждаюсь. Он обещал заботиться о нас, и я верю ему.
— Почему? — Я не смогла сдержать негодование. — Почему ты так веришь словам мужчины, который обманывает собственную жену?
— Ты не понимаешь, Элла. Ты не знаешь его.
— Я видела его, и я думаю, что он — холодная, расчетливая задница.
Это вызвало у нее вспышку гнева. — Ты всегда настолько сильна, Элла? Ты знаешь все, не так ли? Хорошо, как насчет этого? Марк Готтлер — не отец Люка. Он прикрывает настоящего отца.
— Кто он, Тара? — спросила я с затихающим гневом, охватывая заднюю часть головы ребенка своей рукой.
— Ноа.
Я затихла, уставившись на нее. Я видела правду в ее глазах. — Ноа Кардифф? — спросила я хрипло.
