оказавшейся чуть просторнее, чем представлялось снаружи, такому количеству народа явно было тесновато. Вплотную к лежанке, на которой, тяжело дыша, лежал князь Всеволод, стояли, закрывая его собой, двое: тот самый боярин, который выезжал на переговоры, и еще один, которого буквально трясло, не то от ярости, не то еще отчего-то.
«Наверное, тот самый «дерганый», про которого пацан говорил».
Обоим было явно непривычно стоять под прицелом самострелов.
«Ага, это ТАМ телевизор приучил к виду людей, стоящих под наведенными на них стволами, а ЗДЕСЬ это в новинку. Копье или меч в аналогичных обстоятельствах приставляют к груди или к горлу, а вот так, на расстоянии, ни лучник, ни пращник угрожать не могут. Наверняка беспокоятся, как бы кто-то из ребят случайно на спуск не нажал, вот и застыли неподвижно. Ну что ж, нам же легче».
Мишка скользнул взглядом по углам, иконы, на которую можно было бы перекреститься, не нашел, а кланяться очагу по языческому обычаю, не стал.
«Так… спина прямая, подбородок чуть вверх, морду «кирпичом», левую руку на рукоять меча, правую ногу чуть вперед. Я – представитель высшего сословия!»
Коротко склонил голову и представился:
– Сотник Младшей дружины воеводы Погорынского боярина Кирилла, боярич Михаил.
Пауза. Ждали-то взрослого человека. Наконец, тот, что выезжал на переговоры, представился в ответ:
– Боярин Авдей Солома, – покосился на «дерганого» и продолжил: – Боярин Василий Гоголь.
Мишка от неожиданности чуть не утратил соответствующей ситуации «морды лица». Конечно же «дерганый» боярин не имел никакого отношения к великому русскому писателю, даже и отдаленным предком классика, скорее всего, не являлся. Дело во внешности – больно уж похож на этот вид уток – коренастый, короткошеий, с большой головой и ходит наверняка вперевалку, да и нос какой-то сплющенный, на утиный клюв похож. Но прозвучало слово «гоголь» настолько неожиданно и неуместно…
Затянувшуюся паузу прервал боярин Солома:
– Да где ж ваш лекарь?
Егор, почувствовалось, хотел что-то сказать, но сдержался, а Мишка лишь молча указал подбородком на оружейный пояс городненца. Тот понял, тяжело вздохнул, отцепил ножны с мечом и, шагнув вперед (один из отроков сопроводил его движением самострела), с легким поклоном передал его Мишке. Тот, с таким же поклоном, принял оружие и передал его Егору. Второй боярин тоже отцепил меч, потом, совершенно неожиданно, с каким-то рыдающим криком швырнул его себе под ноги, сам пал на колени и замолотил кулаками по земляному полу, выкрикивая бессвязную смесь ругательств, проклятий и оборванных фраз, общий смысл которых можно было свести к цитате из кинокомедии «Бриллиантовая рука»: «Все пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!!!» – натуральная истерика.
Боярин Солома поморщился, склонился к напарнику и попытался успокоить:
– Угомонись, Василий… криком делу не поможешь… стыдоба… – Потом, видимо потеряв терпение, пнул Гоголя ногой в бок: – Да угомонись ты, Васька!
Гоголь с неожиданной ловкостью схватил Авдея Солому за ногу и торопливо забормотал:
– Скажи им, Авдеюшка, скажи… христиане же… крест на знамени, поймут… детки же малые погибают… Авде-ей!!! Делать что-то надо!!!
– Угомонись, я сказал! Сначала князь! – Боярин Солома повернулся к Мишке и Егору и тоже заорал: – Да где же ваш лекарь-то? Обещали же!
Происходило что-то непонятное, что-то, без преувеличения, важнейшее, имеющее для пленных бояр огромное значение, но разбираться с этим… Мишка обернулся ко входу и позвал:
– Антон!
– Здесь, господин сотник!
– Илью и Матвея сюда! Быстро!
– Слушаюсь, господин сотник!
Егор склонился к Мишке и негромко подсказал:
– Этого бы, стенающего, убрать, да и отроки больше не нужны.
– Этого! – скомандовал Мишка, указывая отрокам на боярина Гоголя. – В сарай к другим пленным. – И, как бы поясняя для боярина Соломы, добавил: – Тесно здесь, а лекарям в покое работать надо.
Авдей ничего не сказал, лишь отшагнул от Гоголя. Отроки подхватили боярина под руки и поволокли к выходу. Потерять лицо – потерять все, Гоголь болтался в руках парней как тряпочный и, только когда его протаскивали в дверной проем, снова заблажил:
– Скажи им! Скажи, Авдей! Все равно уже… скажи!!!
– О чем он? – обратился Мишка к боярину Соломе. – Может, нам и впрямь знать надо?
– Сначала князь! – отозвался боярин «железным» голосом.
– Если ты подмоги дожидаешься…
– Не дожидаюсь! Сначала князь!
Чувствовалось, что Авдей Солома с трудом сдерживается, чтобы не сорваться на крик. Мишка переглянулся с Егором, тот только пожал плечами.
«Дети погибают? Оттого они и сорвались малым отрядом от конвоя? Что, княжья семья в опасности? Но ее же не могли оставить без охраны, а если охрана не помогла, то что он собирался сделать всего с двумя десятками дружинников? Какое-то предательство, заговор, бунт, нападение ятвягов? Так все равно, что такое двадцать человек? Почему Гоголь просил сказать, а не сказал сам, если для него это так важно?»
– Михайла! – донесся снаружи голос Ильи. – Где тут болящий?
– Заходите! Вон, князь на лежанке.
– Давай, Мотька… князь не князь, нам без разницы – нутро у всех одинаковое, это поверху нарядятся да украсятся…
– Это князь Всеволод Давыдович! – буквально взорвался Авдей Солома. – И если ты его не вылечишь…
– То ничего не будет!!! – Мишке пришлось как следует напрячь голос, чтобы перекричать городненского боярина. – Мои лекари не за страх работают!!!
Да, сильный, привыкший командовать, уверенный в себе воин и княжий ближник, поставленный обстоятельствами в беспомощное положение, – то еще зрелище. В бешеном взгляде боярина Соломы читалось желание свернуть шею этому наглому мальчишке и… прямо-таки безмерная тоска от невозможности исполнить это желание.
В ответ у Мишки начала морщиться, открывая передние зубы, верхняя губа, а правая рука сама собой сделала движение, чтобы выкинуть из рукава кистень. Бешеный Лис полез наружу, задвигая в сторону сознание Михаила Ратникова.
«Назад, скотина! Я в своем уме должен быть!»
Не получалось! Бешенство накатывало волной, и самое страшное – организм четырнадцатилетнего подростка отдавался ему просто с восторгом!
«Нет, нельзя… отец Михаил… берсерк…»
В себя Мишка пришел, оттого что Егор крепко тряханул его за плечо, и первое, что увидел, – удивление, сменившее на лице боярина Соломы выражение сдерживаемой ярости.
– Дядька Егор, выйду-ка я наружу, ты присмотри тут… ладно?
– К Аристарху бы тебя… как батьку твоего покойного. Тоже ведь… Ладно, ступай.
– Ты мне потом, про батюшку…
– Иди, иди.
Мишка выбрался из дома и тут же присел на завалинку. И не то чтобы плохо себя чувствовал, но было какое-то ощущение…
«Ох, ни хрена себе, как вас накрыло-то, сэр Майкл! Спасибо, лейтенант Егор вмешался… Случайно заметил или знал? Что он там про батюшку-то сказал? Эх, остограммиться сейчас в самый раз было бы!»
– Антон!
– Здесь, господин сотник!
«Прям как чертик из табакерки!»
– Баклажка с яблоневкой (название «Кальвадос» как-то не прижилось, да Мишка и не настаивал) у тебя далеко?
– Сейчас принесу!
– Давай, только смотри, скипидар, как прошлый раз не притащи.
– Какой прошлый раз?
– Иди, иди, шучу я.
«Веселье не к месту, дурацкие шутки… а перед этим в бешенство увело… Откат, что ли, пошел? А чего удивляться-то? Вы
