«Все мы, — обращался патриарх к священному чину, — по благодати, данной нам от Бога, называемся земными ангелами и небесными человеками, и светом, и солью земли… Мы с ангелами предстоим у престола Господня, сводим Духа Святаго с небеси…
Мы просвещаем людей божественным крещением. Мы если свяжем на земли — Бог не разрешит на небеси; если разрешим на земли — Бог не свяжет на небеси. Нами преподает Господь тайны спасения человеческому роду. Нас поставил пасти свое стадо словесных овец… Нам предал талант…
Посему отныне молю вас… сохраните себя от всяких скверных сатанинских дел… отвергните от себя пьянство и объядение, чуждайтесь тяжбы, вражды, и хулы друг на друга, и сквернаго мздоимания, клятвы и лжи, скупости, ненависти и лукавства… Убойтеся, устыдитесь и смирите себя!
…Божественныя писания любите и от них поучайтесь, ибо чтение Писаний отверзает нам небеса… Ложных же книг не читайте, от еретиков уклоняйтесь… Если кто из вас сам чего не уразумеет, тот да вопрошает наше смирение… Если кто будет сопротивляться преданию соборной Церкви… — вы возвещайте о том нашему смирению и мы… судом месть воздадим и на истинный путь наставим…»
Сколько было в сем пламенном «Поучении» риторики, а сколько реальных требований — Бог весть. Передача основных положений подобных поучений «к попам» из века в век свидетельствует о неистребимости означенных пороков, часть которых (например, доносительство) воспринималась как добродетель.
Видимо, риторики было больше. «Челядь свою учите страху Божию, — требовал Иоасаф от пастырей, — а гладом не морите, ни наготою, ни босотою не томите». Меж тем как сам был невероятным скопидомом, урезавшим доходы служителей своих безжалостно и державшим их буквально в нищете…
И все же традиционный памятник литературы, распространенный печатным станом, звучал весьма смело. Особенно это касается вынутого на свет божий из келий писцов–начетчиков «Поучения христолюбивым князем и судиям». В условиях абсолютной российской монархии оно звучало сильнее, чем мог бы позволить себе любой сочинитель того времени.
«Всем повелеваем иметь в уме страх Божий… — обращался к читателям патриарх Иосиф. — Некоторые только имя христианское на себе носят… будучи омрачены диаволом… За такие грехи грады Содом и Гоморра и другие окрестные, с живущими в них, до конца погублены были…
Повелеваем начальникам городов казнить по закону хульников, ротников, мужеложников, убийц, растлителей девства… В каждой стране свои законы, и каждая держится своих обычаев… А мы… осквернились беззакониями разных стран, заимствовав от них злые обычаи — за то терпим и томление от тех стран…».
Положение, как видим, не слишком изменилось за прошедшие со времен Иосифа 350 лет (миг един по масштабам истории славян и Руси!). И все так же актуален «прилог» старого патриарха к венчавшим «Поучение» выпискам из бессмертных творений Василия Великого, Иоанна Златоуста и других замечательных моралистов: «Молю вас, рассуждайте сами собою о всякой вещи…» — что россияне как прежде не делали, так и ныне не творят с упорством редкостным!
Само собой, и в других странах борцы за право самостоятельно мыслить, «разсуждати себе» — претерпевали гонения от власть имущих. «Самостоятельно мыслящий» человек, по уже цитированному выражению Анатоля Франса, в любой стране вызовет «всеобщее недоверие, презрение и отвращение».
Иосиф между тем продолжал «Поучение», обращаясь в третьей части к иереям и традиционно усомняясь в их нравственности. Судя по требованиям патриарха, Россия уже в XVII столетии по части сексуальной не только превосходила Францию, но не уступала Римской империи периода ее загнивания.
— Женщин, — поучал Иосиф, — повелеваем исповедывать при отверстых дверях церкви во избежание соблазна. Священноинокам заповедуем не принимать на исповедь мирских людей, мужей (так!) и жен, кроме крайней нужды… Юный священноинок и мирской иерей (!!) никак не дерзнет принять даже одну душу к исповеди… Священноинок да не принимает черниц на исповедь… [205].
Издание «Поучения» явилось одним из немногих деяний патриарха, осуществленных без указа государя. Известный спор о вере с лютеранами в 1644 г., в котором Иосиф принимал активное участие, проходил по прямому приказанию царя Михаила Федоровича, желавшего убедить датского принца Вольдемара принять православие и жениться на его дочери царевне Ирине.
Спор этот, хотя и широко освещенный в литературе, столь наглядно выявил российскую заскорузлость, посконность и домотканость, что им нельзя пренебречь хотя бы в интересах равновесия хвалы и хулы. Бедного Вольдемара заманили в далекую Московию обещанием отнюдь не принуждать к перемене веры. И вдруг потребовали не просто перейти в православие, но вторично принять крещение, будто и он, и отец его король Христиан IV, и весь датский народ вовсе не христиане!
Патриарху пришлось письменно выступить в качестве уговорщика, но принц попался строптивый. Спорить о вере со священниками отказался: «Я сам грамотен лучше всякого попа; Библию прочел пять раз и всю ее помню! Если царю и патриарху угодно поговорить со мною от книг, я готов говорить и слушать». И действительно изложил свои «ответы» на увещания Иосифа письменно.
Сам того не ведая, королевич угодил православным в больное место. Славянская Библия не только не была издана, но никто даже не помышлял напечатать ее! Ныне может показаться удивительным, но во времена Иосифа подавляющее большинство священнослужителей не удосуживалось полностью прочесть Писание, на авторитет которого уверенно ссылались.
К Библии относились даже с некоторым опасением, видя на Западе раскол ненавистного католичества под соединенным напором интересов кошелька и разума, находящего опору в Писании, этом знамени протестантизма. В споре с Вольдемаром выявился поворот в отношениях с противоборствующими течениями западного христианства.
Заявления молодого человека, что «в делах веры надобно больше слушаться Бога, чем людей», воспринимались тем более тяжко, что принц рассуждал о вере свободно, со знанием предмета и даже остроумно.
«Таких людей, — справедливо писал Вольдемар, — которые для временных благ и чести, для удовольствия людского веру свою переменяют, бездельниками и изменниками почитают. Подумайте о том: если мы будем Богу своему неверны, то как же нам быть верными его царскому величеству?
Вы призываете нас соединиться с вами в вере и говорите, что если мы видим в том грех, то вы, со всем освященным собором, возьмете грех тот на себя. Мы думаем, что всяк грехи свои несет сам; если же вы убеждены, что, по своему смирению и святительству, можете брать на себя чужие грехи, то сделайте милость — возьмите на себя грехи царевны Ирины Михайловны и позвольте ей вступить с нами в брак!»
Вскоре принц утомился перепиской с патриархом и стал пуще прежнего проситься на родину. Россияне во главе с Михаилом Федоровичем недоумевали: как это королевич не хочет оказать государю любезность? Что значат обещания и письменные договоры не неволить жениха в вере? «Тебе надобно нашу приятную любовь знать, что мне угодно, исполнять!» — передал царь Вольдмару.
Может, королевич думает, что царевна не красна лицом или, подобно другим женщинам московским, упивается допьяна?
Так ничуть! Красива и настолько добродетельна, что в жизни ни разу не была пьяна… Вконец разобидевшись, Михаил Федорович заявил датским послам, что принц отдан во всю его государскую волю и потому отпуску ему не будет!
Дискуссия о вере шла тем временем между пастором Фильгобером и русско–греческой делегацией. Похваляя оппонентов, пастор вместе с тем отмечал, что ничего не может быть тяжелее спора с такими людьми, кои языкам и свободным наукам не учились. Странное получалось дело: лютеранин оперировал терминами греческой Библии, а православные не владели материалом достаточно для разумного спора.
Но в ситуации ничего особенного не было, учитывая отсутствие правильного образования и училищ как на Руси, так и на православном Востоке. Что не означало, конечно, отсутствия у россиян кусательных «аргументов» типа таких:
«Ты… не священ, ни рукоположен с возложением рук священничества; как ты сам и не крещен и не освящен, како тебе и иных крестити и освящати?.. У вас нет ни святителя, ни церкви, ни святых икон… ни святых мощей. Нет у вас также и святых постов… Церкви ваши не святы, потому что в них нет антиминсов с мощами мучеников…
Все чины и уставы церковные у вас отринуты… Мы знаем, что папа и все римляне еретики, отпали от православной церкви… Но все–таки у них лучше, чем у вас: мы это говорим не к похвале им, а желая вашу злейшую веру еретическую явну учинити. Хотя их учение еретическое, но только у них есть поставление кардиналов, арцыбискупов от папы…»
Стало быть, католики признают авторитет власти, а лютеране нет. Ах, злодеи! Наступление католической реакции на Западе совпало с новой волной ненависти к инакомыслию в России.
