- А что, не сдвинулась ли у девочки нога? - невнятно спросил он, не поднимаясь с места. Она шагнула к кровати, и все ее тело колыхнулось под тканью пеньюара.
- Нет.
Губы у Антуана пересохли, по-прежнему его не оставляло ощущение, будто ему слепит глаза. Он ломал себе голову, как бы устроить так, чтобы Рашель встала против света.
- Все такая же бледненькая?
- Чуть-чуть порозовела.
- Будьте добры, поломите ее голову попрямее. Пониже и попрямее...
Тогда она вступила в полосу света, быстро прошла между лампой и Антуаном. И было довольно этой секунды, чтобы с новой силой его обуяло вожделение. Он вынужден был зажмурить глаза и крепче прижаться к стене; он замер, стиснув зубы и стараясь подольше сохранить под сомкнутыми веками заветное видение. Воздух, как всегда летом в больших городах, был насыщен смрадным запахом дыма, конского навоза, асфальтовой пыли - и дышать было нечем. Мухи, как пули, ударялись об абажур и облепляли влажное лицо Антуана. Время от времени вдали, над окраиной города, еще погромыхивало.
Жара, нервное напряжение, смятение чувств мало-помалу осилили его; незаметно для себя он впал в забытье: мышцы расслабились, он привалился к стене - и заснул.
Проснулся он от какого-то странного волнения, еще в полудремоте почувствовал что-то приятное. Он долго нежился, испытывая непонятное ему самому блаженство, пока не определил, с какой стороны, через какую точку на внешней границе тела проникает в него живительное благодатное ощущение. Проникало оно через бедро. И он тут же осознал, что кто-то сидит бок о бок с ним, что проникающее в него тепло исходит от некой живой плоти и что эта плоть, это горячее тело - ее, Рашели, а ощущает он чувственное удовольствие, которое стало еще полнее, как только он определил источник. Молодая женщина приникла к нему, вероятно, во сне. У него хватило самообладания не шелохнуться. Весь сон как рукой сняло. Место, где их бедра соприкасались сквозь ткань, было меньше ладони, но сейчас тут сосредоточилась вся способность Антуана к восприятию. Он застыл, не двигаясь, задыхаясь, поразительно ясно воспринимая, чувствуя, как сливается тепло их тел, и испытывал более острое наслаждение, чем от самого упоительного поцелуя.
Вдруг Рашель открыла глаза, потянулась, не спеша отстранилась от него и выпрямилась всем телом. Он сделал вид, будто она его разбудила. Улыбаясь, она призналась:
- А я чуточку вздремнула.
- И я тоже.
- Уже совсем светло, - проговорила она, подняв руку и приглаживая волосы.
Антуан взглянул на карманные часы - было около четырех.
Девочка спала довольно спокойно. Алина сложила руки, словно для молитвы. Антуан подошел к кровати, откинул одеяло. "Ни капли крови, все в порядке". Неотступно следя глазами за каждым движением Рашели, он стал щупать пульс у девочки и насчитал сто десять ударов.
"До чего же горяча была ее нога", - подумал он.
Рашель смотрелась в обломок зеркала, прикрепленного к стене тремя гвоздиками, и посмеивалась. Шапка рыжих волос, расстегнутый ворот, сильные обнаженные руки, открытый, смелый, немного насмешливый взгляд - вся она приводила на память аллегорическую фигуру "Марсельезы" на республиканских баррикадах54.
"Нечего сказать, хороша!" - пробормотала она, сделав гримаску. Впрочем, она отлично знала, что сохраняет и свежий цвет лица, и всю прелесть молодости даже в час пробуждения. Она ясно прочла это и на физиономии Антуана, когда он подошел и взглянул на ее отражение в зеркале. Она тотчас же заметила, что мужской взгляд ищет не глаза ее, а губы.
Антуан увидел в зеркале и себя - рукава, засученные по локоть, руки, задубленные йодом, измятая и запятнанная кровью рубашка.
- А я-то! Ведь меня ждали к обеду в баре Пакмель! - сказал он.
На ее лице мелькнула странная улыбка:
- Ах, вот как? Значит, иногда вы бываете у Пакмель?
Их глаза смеялись. Антуан развеселился: весь свой опыт он черпал из встреч с женщинами легкого поведения. И вдруг ему показалось, что Рашель не так уж неподатлива.
- Ну, я иду домой, - сказала она, обернувшись к служанке, наблюдавшей за ними. - Если я смогу быть вам полезна, не стесняйтесь, позовите меня.
И, не попрощавшись с Антуаном, она запахнула полы пеньюара и быстро вышла легкой своей поступью.
Как только она исчезла, ему тоже захотелось уйти. "Надо подышать свежим воздухом, - подумал он, поглядев на утреннее небо, раскинувшееся над крышами. - А потом заехать домой, все объяснить Жаку... А сюда я приеду, покончив с делами в больнице. Помоюсь, обрету представительный вид. Пожалуй, можно будет ее вызвать, пусть поможет сделать перевязку. А может быть, предупредить ее по дороге, когда буду подниматься сюда? Впрочем, ведь я даже не знаю, одна ли она живет..."
Он дал ряд указаний Алине на тот случай, если больная девочка проснется до его возвращения. Перед самым уходом он вдруг почувствовал угрызения совести, подумав, а не стряслось ли что-нибудь с г-ном Шалем.
- Дверь в его спальню выходит в прихожую, она у самой печки, - сказала служанка.
И в самом деле, у печки он увидел дверь, смахивавшую на дверцу стенного шкафа, - она вела в длинную и узкую комнату, которая расширялась наподобие треугольника и освещена была оконцем, пробитым в перегородке, отделяющей ее от лестницы. Искомое было найдено. Г-н Шаль во всей амуниции лежал на железной койке с открытым ртом и мирно похрапывал.
"Вот болван. Набил уши ватой!" - отметил Антуан.
Он решил немного подождать, надеясь, что старый чудак проснется. Стены были увешаны благочестивыми картинками, наклеенными на цветной картон. Книги, тоже благочестивые, украшали этажерку, а на верхней ее полке, между двумя рядами пустых флаконов из-под духов, возвышался глобус.
"Случай Шаля... - рассуждал Антуан. - Дались мне все эти трудные случаи. А ведь все гораздо проще: невзрачное лицо, бездарная жизнь. Когда я делаю попытки добраться до сути, я все искажаю, преувеличиваю. Нужна осмотрительность. А то будет, как с той служанкой в Тулузе... Да при чем тут она? Не потому ли вспомнилось, что оконце в ее каморке тоже выходило на лестницу? Нет, пожалуй, дело тут в запахе туалетного мыла... Прелюбопытная штука - ассоциация идей..." И тут он отметил, что с приятным чувством рисует в воображении образ горничной из отеля, в мансарду которой он, совсем еще тогда юнец, прокрался однажды ночью, когда сопровождал отца в его поездке на какой-то конгресс. Дорого бы он дал сейчас, чтобы снова овладеть пухлым телом этой девушки, как в ту ночь, когда она лежала на грубых своих простынях.
Господин Шаль все похрапывал. Антуан решил больше не ждать и вышел в коридор, ведущий на лестничную площадку.
Только он начал спускаться по ступенькам, как вспомнил, что Рашель живет этажом ниже, и на повороте стал искать глазами дверь; она была приоткрыта! Ну конечно, это ее дверь, другой тут и нет. Отчего же она отворена?
Искать ответа не было времени: он спускался, не решаясь замедлить шаги, и вот уже очутился на ее этаже.
Рашель стояла у себя в прихожей и случайно обернулась, услышав, что кто-то идет. Она была свежа, причесана, переоделась - вместо розового пеньюара на ней было кимоно из белого шелка. Рыжие волосы, пылавшие над этой белизной, представлялись пламенем восковой свечи.
Он сказал:
- До свидания, мадемуазель.
Она подалась вперед, встала в дверях.
- Может быть, доктор, вы закусите перед уходом? Я как раз сварила шоколад.
- Нет, ведь я весь перепачкан. Право, не стоит. До свидания!
И он протянул ей руку. Она чуть улыбнулась, но своей руки не подала.
- До свидания! - повторил он.
Она все улыбалась и не брала его руки, поэтому он сказал:
- Вы не хотите пожать мне руку?
Улыбка застыла на губах молодой женщины, и взгляд ее вдруг стал жестким. Она, в свою очередь, протянула ему руку. Но пожать ее он не успел: сильным рывком Рашель затащила его в прихожую и захлопнула за его спиной дверь. Они стояли друг против друга. Она уже не улыбалась, но губ не сомкнула, и он видел, как поблескивают ее зубы. Его дурманил запах ее волос. Он представил себе ее обнаженную грудь и словно опять ощутил тепло ее ноги. Он резко приблизил к ней лицо и погрузил взгляд в глаза Рашели, - широко открытые глаза были тут, совсем близко. Она не отступила; он только почувствовал, как вся она податливо изогнулась, когда он обвил рукой ее талию, и сама жадно прильнула ртом к его губам. И тут же с трудом вырвалась из его объятий, потупилась, снова улыбнулась и шепнула:
- Проведешь такую ночь и теряешь самообладание...
В глубине комнаты через открытые двери он увидел постель под розовым шелковым пологом, и восходящее солнце освещало этот альков, такой далекий и такой близкий, словно превращая его в чашечку громадного цветка, всю в отблесках утренней зари.
