Канонизация Московским патриархатом отца Иоанна и ее последствия
Канонизация о. Иоанна Московским патриархатом поставила проблему перед теми иерархами, которые отчаянно стремились создать «политкорректный» образ пастыря. Принимая во внимание фантастически политизированные советские публикации предшествующих десятилетий, это было нелегко. Когда летом 1990 г. Московский патриархат канонизировал о. Иоанна, то и антисоветская позиция эмигрантского сообщества, и советские обвинения в адрес о. Иоанна одинаково не устроили составителей богослужебных текстов — в конце концов, их епископы и предшественники сотрудничали с советской властью. Тогда был найден остроумный выход — избегать любого открытого упоминания о политических воззрениях или пророческом даре о. Иоанна и создать свой образ святого. Подчеркивая его «русскость», идеологи Московского патриархата стремились показать свою географическую — и, шире, духовную — преемственность по отношению к о. Иоанну. Это обнаруживается в тропаре, сложенном ими в честь пастыря:
«Православныя веры поборниче, земли Российския печальниче, пастырем правило и образе верным, покаяния и жизни во Христе проповедниче, Божественных Таин благоговейный служителю и дерзновенны о людех молитвенниче, отче праведный Иоанне, целителю и предивный чудотворче, граду Кронштадту похвало и Церкви нашея украшение, моли Всеблагаго Бога умирити мир и спасти души наша».
Приведенный отрывок ярко контрастирует с «наднациональным» духом тропаря Русской зарубежной православной церкви, в котором подчеркивается всемирное значение о. Иоанна:
«Со апостолы изыде вещание твое в концы вселенныя, с исповедники страдания за Христа претерпел еси, святителем уподобился еси слово проповеданием, с преподобными; во благодати Божией просиял еси. Сего ради вознесе Господь бездну смирения твоего превыше небес, и дарова нам имя твое во источник предивных чудес. Тем же во Христе во веки живый, чудотворче, любовию милуяй сущыя в бедах, слыши чада твоя, верую тя призывающия, Иоанне праведне, возлюбленный пастырю наш»{929}.
Еще более искусно Московский патриархат оправдывался за сотрудничество с советской властью: в сочиненном им кондаке прослеживается мысль, что при советском режиме церковь временно ввергла себя в ад, но выжила, причем и Христос, и о. Иоанн одобряют ее выбор: «Днесь пастырь Кронштадтский предстоит Престолу Божию и усердно молит о верных Христа Пастыреначальника, обетование давшего: “Созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют Ей”»{930}. Однако такое преуменьшение «неподобающих» политических взглядов о. Иоанна в богослужебных текстах противоречит стремлению некоторых фракций на территории России оживить его политические призывы. Книги о современных ересях и сектах в России завершаются главами под названием «Без православия нет России», в которых содержатся цитаты из о. Иоанна, предсказывающего возрождение «мощной России, еще более сильной и могучей», если Россия, на костях своих мучеников, заново начнет строиться, вернувшись к истокам{931}. Утверждения, что «отец Иоанн предсказал суровое наказание для России», если русские нарушат обязательства перед Богом, не покаются и не вернутся к «Святой Руси», обеспечивают живучесть его политических взглядов на территории России, в том числе и среди иерархов Московского патриархата{932}. Не исчезла и критика радикального толка. После канонизации о. Иоанна в России в 1990 г. убежденный атеист-профессионал Николай Гордиенко выпустил брошюру под названием «Кто такой Иоанн Кронштадтский?», чтобы «разоблачить» его самодержавные, антипарламентские настроения{933}.
Тем не менее у Московского патриархата спрятан козырь в рукаве — место захоронения о. Иоанна, хотя и необязательно его останков. В 1923 г. родственники о. Иоанна ходатайствовали о перенесении его тела из монастыря на Карповке на Смоленское кладбище, а затем, по всей видимости, на Богословское; был ли он перезахоронен, и если был, то где, так и остается неясным. Однако, несмотря на неясность относительно того, что находится под мраморным надгробием, прежнее понимание святого как гения места (genius loci) по-прежнему ощущается в восстановленном монастыре на Карповке{934}. Наряду со св. апостолом Петром, святым благоверным великим князем Александром Невским и блаженной Ксенией о. Иоанн признан одним из святых покровителей Санкт-Петербурга. Тот факт, что фигура его ассоциируется с помощью бедным и исцелением алкоголиков, очевидным образом связан с современной российской реальностью, его культ наверняка обретет популярность в ближайшем будущем{935}.
Репрезентации
Неполитические репрезентации фигуры о. Иоанна в России также изменились после его канонизации в 1990 г. Вновь возросла его популярность и стали скрупулезно собираться сведения о нем. Здесь агиографам помогла существующая практика. Нет такого явления, как православный святой вообще — он должен вписаться в одну из существующих категорий: апостол, мученик (или страстотерпец), монах или монахиня (преподобный/ая), епископ (святитель), пророк, воин или мученица-девственница{936}. В фильме «Отец», снятом в Санкт-Петербурге в 1991 г., провозглашалось, что о. Иоанн — одна из редких фигур, совмещающих в себе все эти категории. Согласно фильму, хотя о. Иоанна называют «святой праведный» (общепринятое обозначение женатых святых), но он был также апостолом, поскольку являлся миссионером для всей Российской империи; преподобным — благодаря своему целомудрию и усилиям по укреплению монашества (он учредил четыре женских монастыря и поддерживал множество других); святителем, поскольку, не будучи формально епископом, он как пастырь достиг таких духовных высот, что воистину орлом вознесся над всей Россией; пророком, поскольку предсказал падение Дома Романовых и гибель России; и мучеником, поскольку пал жертвой лжи и клеветы в прессе, а также подвергался физическому нападению{937}. Конечно, здесь есть некоторое преувеличение, но это не просто риторика. Фигура о. Иоанна действительно охватывает больше категорий праведности, чем многие святые, и именно многогранная сущность его святости более всего бросается в глаза в конце XX в. русским людям, почитающим его как святого.
Кроме того, в житии 1990 г. повышается статус матушки — супруги о. Иоанна: она рассматривается как равноправный партнер мужа на его пути к святости. В нем утверждается, что «матушка Елизавета принимала участие в молитвах и благотворениях своего блаженного супруга… Он любил ее очень нежно, да и как иначе… Матушка была первая советчица своему супругу и разделяла с ним и радости, и горе»{938}. Этот новый акцент на совместном несении духовного бремени и взаимной привязанности супругов расходится с житием 1964 г. и прижизненными описаниями, где упоминается о жалобах Елизаветы Константиновны церковным иерархам на своего супруга. Все версии основаны на скудных, неубедительных фактах, однако складывающаяся в них картина семейной жизни о. Иоанна и матушки Елизаветы поразительно несходна. Поскольку второе житие не основано ни на каких серьезных данных, новых или иных, оно отражает не столько реальность, сколько изменение в настроении агиографа: на рубеже XXI в. кажется более удобным представить жизнь четы как «совместный проект», вместо того чтобы описывать супружеские разногласия как часть аскетической борьбы. Однако прежние поколения агиографов считали образ о. Иоанна — одинокого аскетического борца, преодолевавшего протесты как своей жены, так и своего церковного начальства, — либо более убедительным, либо более привлекательным.
Самая большая ирония заключается в том, что канонизация о. Иоанна Московским патриархатом в 1990 г. послужила сигналом не только для признания его святости, но и для реабилитации иоаннитов. То ли по незнанию, то ли исходя из предпосылки, что те, кто объявлял о своей приверженности о. Иоанну и преследовался советской властью, должны быть безукоризненны, даже лидеров иоаннитов, осужденных дореволюционным Синодом, причислили в России к сторонникам ортодоксального православия. Книга Николая Большакова об о. Иоанне «Источник живой воды», написанная после его смерти, была переиздана в 1995 г. с благословения покойного Иоанна, Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского. В книгу включены цитаты из писем в «Кронштадтский маяк», сообщения о том, что торговцы из числа иоаннитов исцелили больного мальчика, и смонтированная фотография, на которой о. Иоанн помещен вместе с Порфирией Киселевой и «аскетическим подвижником, старцем Назарием». В книге также впервые утверждается, что одна из ранних последовательниц о. Иоанна, Параскева Ковригина, закулисно руководила всеми его делами и «де факто» была первой иоанниткой — точка зрения, не подкрепляемая никакими другими доказательствами{939}. Теперь, когда о. Иоанн канонизирован, некоторые архиереи Московского патриархата убеждены, что богословская угроза, которую иоанниты представляли при жизни пастыря отступила.
