Сэйбл приподняла голову, глянув на него сквозь завесу растрепавшихся волос. Она плакала, даже не замечая этого. Зрелище было донельзя трогательное, и Хантер просто не мог не прижать ее к груди, поглаживая по голове, как ребенка. Ему пришло в голову, что с момента бегства от цивилизации Сэйбл считала Маленького Ястреба в безопасности и сознание этого поддерживало ее. Теперь же она утратила единственную точку опоры и тяжело переживала это. Как-то разом ослабев, она прислонилась лбом к его груди, и звук тихих рыданий выдавал ее беспомощность и овладевшее ею чувство поражения.
— Ну-ну, успокойся, милая, — шептал Хантер ей в волосы, так и не просохшие до конца, — успокойся, все образуется… Вот увидишь, все устроится как нельзя лучше. Я тебя вызволю отсюда… Клянусь, я сделаю это!
При этих словах она резко вскинула голову, с новой надеждой в глазах. Хантер отер углом одеяла ее мокрые щеки и глаза и был вознагражден слабой, дрожащей улыбкой.
— Может оказаться, что это не в ваших силах, мистер Мак-Кракен, так что не спешите клясться. Когда-то я тоже поклялась… э-э… себе самой, что в целости и сохранности доставлю ребенка отцу, но я недооценила упорство тех, кто в этом не заинтересован.
— Собираешься отказаться от борьбы? — усмехнулся Хантер, получил в ответ энергичный отрицательный жест и долил вина в стакан Сэйбл. — Выпей еще и поешь чего-нибудь. Или ты вообще разучилась принимать пищу за последние пять дней?
Она покорно взяла стакан, сделала глоток и впилась в ломоть хлеба с сыром. Хантер одобрительно кивнул и отвернулся, вытягивая рубашку из брюк.
— Мистер Мак-Кракен, что это вы делаете? — невнятно проговорила Сэйбл с набитым ртом.
— Раздеваюсь, — объяснил тот самым небрежным тоном. Рубашка упала на пол, за ней последовали кобура с револьвером, ботинки и носки.
— Но… мистер Мак-Кракен!..
— Мне нужно вымыться, Сэйбл, — сказал Хантер, расстегивая ремень.
Вид у нее был одновременно смущенный и негодующий — очень забавный и милый. Перед лицом нового испытания она забыла предшествующее беспокойство и смотрела на Хантера во все глаза, держа возле рта надкусанный кусок хлеба с сыром.
— В таких случаях помогает, если отвернуться, Сэйбл.
Выйдя из столбняка, она повернулась лицом к камину. Сзади послышалось шуршание очередного предмета одежды, упавшего на пол, — насколько она знала, это были брюки. Боже милостивый, за ее спиной стоял совершенно голый мужчина!
Сэйбл рванула одеяло повыше, намереваясь укрыться за ним, как она укрывалась от всего на свете, однако оно предательски соскользнуло, оголив ее ноги. Вдобавок со стороны Хантера послышался ехидный смешок, сопровождаемый плеском и булькающим звуком. По крайней мере он погрузился в воду, подумала Сэйбл с некоторым облегчением, но потом вспомнила, что в той же воде совсем недавно находилась она. Совершенно голая.
«Не думай на эту тему! Не думай о том, что та же вода касается сейчас его тела, абсолютно везде… Хватит, Сэйбл!»
Чтобы отвлечься, она расчесала волосы яростными рывками и схватила недоеденный бутерброд. Откусила сразу побольше, с трудом прожевала, набила в рот остаток. И все это время за спиной у нее находился совершенно голый мужчина.
Интересно, что он сейчас делает? Водит мочалкой по рукам и плечам? Растирает мыло в ладонях, взбивая обильную пену? Намыливает всю эту темную, густую шерсть на груди? Или мочалка уже скользит вниз по твердому, как камень, животу, спускаясь под воду — туда, где слегка расставлены его ноги?..
В этой комнате невыносимо жарко!
Сама того не замечая, она начала обмахиваться ладонью.
— Сэйбл!
— Э-э… что?
— Не хочешь потереть мне спину?
— Не имею ни малейшего желания!
— Я так и думал.
— Тогда зачем же вы спросили?
— Затем, что спину мне надо как следует отмыть. Ничего, в один прекрасный день ты согласишься сделать это.
— Ну да, конечно! Можете тешить себя подобными мечтами, мистер Мак-Кракен, — возможно, ваша спина от этого станет чище!
— Люблю получать столь мягкие отповеди. Это все равно что быть избитым меховой муфтой.
— Что-что? — Сэйбл невольно повернулась и прошептала:
— Боже мой, Боже мой…
Он был слишком высок и широк для лохани, поэтому вода, скрывавшая ее по плечи, ему едва доходила до пояса. Грудь, вся в мыльной пене, согнутые ноги и даже часть живота с дорожкой темных волос были открыты для ее обозрения. А потом Хантер приподнялся, потянувшись за кувшином, и она увидела…
Часть его тела, которую она мысленно называла не иначе как «та часть», показалась над водой. Она лежала в гнезде из волос, очень мирно, словно всегда была такой, но Сэйбл знала по опыту, что «та часть» способна удлиняться и твердеть, не давая мужчине возможности скрыть желание.
Хантер, сосредоточенно смывавший с волос мыло, вдруг заметил ее завороженный взгляд, проследил его и откровенно улыбнулся. Пусть даже «та часть» уже была скрыта водой, Сэйбл вспыхнула не только лицом, но даже шеей и плечами. Знакомое стеснение в паху заставило Хантера посмотреть вниз. Воды в лохани было не так уж много, и в возбужденном состоянии его член неминуемо показался бы над поверхностью. Пожалуй, не стоило испытывать судьбу. Однако, сползая в воду настолько, насколько это было возможно, он не удержался от того, чтобы поддразнить смущенную скромницу:
— Надеюсь, ты успела все как следует рассмотреть?
— Вы… вы просто… о-о!
Этот человек совершенно лишен чувства стыда! Взгляд Сэйбл, однако, буквально приклеился к мыльной воде в лохани, и его никак не удавалось оторвать.
— Послушай, женщина, если бы я знал, что ты будешь так есть меня глазами, то не стал бы заказывать еду!
Выпустив эту стрелу, Хантер вернулся к своим волосам. Когда поток почти остывшей воды из кувшина пролился на его голову, Сэйбл замахала руками:
— Шрам! Его нельзя мочить!
— Ничего не поделаешь, придется. Кстати, подай мне бритву и прочее.
Она несколько раз перевела взгляд с Хантера на седельные мешки и обратно, словно оценивала опасность, которая могла таиться в этой простой просьбе. Потеряв терпение, Хантер начал приподниматься в лохани (надо сказать, с готовностью).
— Ради Бога, не надо! — возопила Сэйбл. — Я уже несу, несу!
С него вполне сталось бы пройти по комнате голым! В мгновение ока нашарив в мешке бритвенные принадлежности, она бросилась с ними к лохани, забыв про одеяло. Без него она выглядела весьма соблазнительно: много раз стиранная рубашка просвечивала на фоне камина, края ее едва достигали середины очень белых, округлых бедер. Нечего и говорить, что Хантер воспользовался возможностью рассмотреть все, что можно.
