уравновешенными, хладнокровными и закаленными десятилетиями войны патриотами. Они умели отличать реальное от желаемого. В конце концов кто-нибудь из них обязательно вполголоса поведал бы о том, что Бони толстеет и стареет и что у него есть сын, которому он хотел бы передать трон, и что если он будет снова разбит, то нам на голову свалится этот жадный русский, у которого туман в голове, и его прусский лизоблюд, у которого ботфорты выше колен. Можно было бы лишь…
Один за другим курьеры привозили в Берлин дурные новости, приводя столицу Пруссии в состояние потревоженного муравейника. Требуется больше войск? – Но ведь на Нижнем Рейне имеется небольшой корпус Клейста, а на Эльбе стоят еще два корпуса, которые следят за действиями Австрии и при первой возможности проглотят то, что еще осталось от независимой Саксонии. Кроме того, неподалеку от Берлина расположился резервный корпус. Правда, в основном это необстрелянные и плохо вооруженные солдаты – несчастные рекруты из только что захваченных территорий Саксонии и Рейнланда. Жители этих областей явно не испытывали большой радости от того, что стали подданными прусской короны. В некоторых местных пивных красовались лозунги «Hoch der keiser Napoleon!» или даже «Vive l'Empereur!» Не вселяло оптимизма и то, что, к несчастью для скромного короля Фридриха Вильгельма III, пропали возглавлявшие элиту прусской армии Блюхер и Гнейзенау.
Были, конечно, и русские – около 180 000 солдат, которыми командовал самый нерусский полководец русской армии фельдмаршал Барклай-де-Толли. Проходя маршем через Германию и оставляя по пути больных и раненых, они, проявляя традиционную широту русской души, обращались с имуществом своих союзников так, как обращались бы с имуществом врагов. Однако Барклай, будучи осторожным и умным офицером, едва ли ринулся бы в драку, не выяснив, каково истинное положение дел. Впрочем, тогда вообще никто не знал, каково это истинное положение.
На Венском конгрессе правители Европы уже вовсю делили бывшую империю Наполеона. Они чем-то напоминали стервятников, слетевшихся к туше мертвого льва, издохшего как раз в тот момент, когда монархи укрепили свой единый дом. (До нитки обобранному королю Саксонии Фридриху Августу терять было практически нечего, поэтому он был смелее других. Один наблюдатель вспоминал даже, что поврежденный глаз короля Саксонии загорелся алчным огнем.) Царь Александр убыл, заявив, что сложная военная обстановка заставляет его взять в свои руки командование всеми войсками союзников. Это утверждение вызвало разноязычное бормотание, смысл которого на всех языках сводился к фразе: «Пусти козла в огород…»
Спокойствие сохранял лишь представитель Франции Шарль Морис де Талейран-Перигор – некогда вероломный министр иностранных дел Наполеона, который в прошлом отличался виртуозным умением оказывать влияние на других, не обременяя себя какими-либо обязательствами. Бросив на это сборище оценивающий взгляд, скрытый полуопущенными веками, он прикинул свои шансы: Наполеон был здравомыслящим человеком, который редко оставлял без внимания талантливых людей. Прежде он прощал Талейрану интриги и предательство. Теперь, если он выиграет еще несколько сражений, ему понадобится опытный дипломат, который сумеет, используя военный успех, заложить основание французской династии Бонапартов. Талейран решил некоторое время подождать и, оставаясь в безопасной Вене, продолжать изображать из себя лояльного представителя Людовика XVIII. В то же самое время он рассчитывал осторожно восстановить некоторые связи в Париже.
Одно из писем, которые император успел продиктовать перед тем, как рухнул в свою постель из соломы, расположенную в амбаре неподалеку от Шарлеруа, было отправлено в Париж военному министру маршалу Даву:
«Вы мне понадобились. Передайте Карно дела вашего министерства и командование парижским гарнизоном[94]. Я предоставляю ему всю полноту власти. Направьте к театру боевых действий [далее следовал список воинских частей и мест передислокации]. Форсируйте возвращение из Вандеи двух полков Молодой гвардии. Еще раз повторите губернаторам Лилля и Дюнкерка мой приказ атаковать позиции противника, расположенные на их участках фронта. Привезите мне также маркиза де Лафайетта и герцога Отрантского[95]. Передайте им, что вскоре я, вероятно, начну переговоры с англичанами и мне понадобятся их услуги. Без них Париж будет находиться в большей безопасности».
Вскоре Парижу суждено было увидеть не только отдельных солдат, бежавших в панике с поля боя, но также и целую процессию, которая, несмотря на свою немногочисленность, производила мрачное впечатление. Шесть перебинтованных кавалеристов, гордо восседая на лошадях, следовали за ликующими горнистами, каждый из которых размахивал захваченным вражеским знаменем.
Лафайетт внял призывам Даву. Тупой и эгоистичный идеалист, он уже видел себя незаменимым проводником, который укажет императору путь к миру и, может быть, даже убедит его отречься от престола в пользу Французской республики, которая, возродившись, вновь будет приветствовать Лафайетта как наставника и спасителя Франции.
Фуше был лишен как внутренней невинности Лафайетта, так и чрезмерной самоуверенности Талейрана. Император вполне мог знать о его недавней переписке с Веллингтоном. Фуше встретил посланца Даву с явным раздражением и попросил дать несколько минут на то, чтобы переодеться. Облачившись в одежду садовника, он улизнул через черный ход. Однако там его ждал один из адъютантов Даву и два старых солдата.
Армия фельдмаршала князя фон Шварценберга, назначенного главнокомандующим войсками союзников, атаковала вдоль всего Рейнского рубежа – от Страсбурга до швейцарской границы. И вдруг он резко прекратил свои атаки. Когда некоторые из его подчиненных, особенно кронпринцы Баварии и Вюртемберга, выразили свое недоумение, толстый австриец, откинувшись на спинку явно не рассчитанного на его вес кресла, лукаво улыбнулся: «Известия, поступившие с севера, могут изменить все наши планы. Судите сами. Если Бонапарт уже разбил англичан и пруссаков, то мой добрый Государь Император Австрии может внезапно вспомнить о своих обязательствах любящего тестя, каковым он является по отношению к Императору Наполеону».
На следующее утро
На рассвете 20 июня Груши нанес удар по населенному пункту Меллери. Этот удар оказался неожиданным и сокрушительным для II корпуса Пирха. Генерал Вандамм, искупая ошибки, совершенные им два дня назад под Уавром, лично возглавил атаку, которая принесла ему долгожданный маршальский жезл.
Военные историки в целом согласны с тем, что военная кампания 1815 года, последовавшая за Ватерлоо, оказалась едва ли не самой блестящей кампанией Наполеона.
В реальности
По неизвестным причинам 7-я пехотная дивизия не появилась в Катр-Бра. Что касается менее значительных эпизодов, то начальник гарнизона Шарлеруа в действительности не падал с лестницы. В связи с этим история развивалась по известному всем сценарию.
БИБЛИОГРАФИЯ
Genappe: Municipal Records,Carton 78,January-September 1815.
Esposito, Vincent, and Eking, John R. A Military History and Atlas of the Napoleonic Wars. London, 1999.
Hofschröer, Peter. 1815: The Waterloo Campaign – Wellington, his German Allies and
