Толпы «огарков» были совсем уже рядом — они, заходясь беспрерывным воем, из всех сил бежали на него, и уже были занесены над черными головами камнебитные орудия. Мьер, как мог быстро закружился, и первые из подбежавших отлетели с перерубленными от могучих ударов телами — таже участь постигла и следующих, а они все напирали и напирали, и конца-края им не было. Мьер в этой стремительной круговерти еще и удары умудрялся отражать, но он кричал:
— Друг, Фалко!.. Найди хоть что-то — встанем спина к спине, а то одному слишком тяжко — не выдержу я долго!
Фалко, кое-как смог приподнять одно из стенобитных орудий; и встали они спина к спине — хоббит хоть и не велик ростом, хоть и тяжело было ему орудие: все-таки, умудрялся отражать удары. Мьер рубил без рабора, рубил с остервененьем, и, когда напиравшие ряды, по страшной своей привычке стали друг на друга громоздиться, грозясь погрести их под собою — он с рыком бросился на них; раскидал могучими ударами, и тут одно из орудий ударило его в грудь, против сердца, хлынула кровь — могучее ребро затрещало, но, все-таки, выдержало, и, истекающей кровью Мьер, с еще большим острервененьем принялся крушить тела.
Так, спина спиной с Фалко, держались они очень долгое время. Даже и сторонний наблюдатель сказал бы, что не могли бы двое так долго сдерживать беспрерывно и со всех сторон напирающую толпу. Но, бывшие в этой толпе «огарки» были уже ослаблены, наполовину раздавлены, в последние мгновенья, когда они видели эту окровавленную громаду, то понимали, что гибель неменуема, и от страха становились совсем неловкими. Все-таки, их было слишком много, и, будь, Фалко один, он долго бы не продержался. Вокруг них клубилась угольная пыль, и из нее беспрерывным потоком вырывались все новые и новые фигуры. Мьер был ужасен — раны покрывали все его тело, даже и лицо; и весь он окровавленный походил на какое-то разъяренное чудовище, которое все никак не удавлось усмирить.
И вот, вскорости после того, как он простонал: «Сил моих больше нет. Прощай!» — раздался крик Робина, и, вскоре, разогнавши крыльями угольную пыль, показалась стрекоза. Ее заметили и «огарки» — тут полетели камнебитные орудия, и, так-как, она опустилась совсем низко, многие из них достигли цели. «Стрекоза» задрожала, трещины на ней увеличивались, и добрая ее половина, отскочила — но она еще могла летать, и Робин бесстрашно опускался все ниже и ниже. Вот он уже завис прямо над их головами, и Мьер, схватил Фалко — рывком подтянул его наверх, к вытянутым рукам Робина — тот перехватил хоббита, подтянул его.
В это мгновенье, сразу несколько сильных ударов обрушилось на потерявшего возможность защищаться Мьера. Один из ударов рассек желудок, другой — грудь, пробил легкое. Медведь-оборотень тихо вскрикнул, и тут устремил полный печали взгляд на Фалко:
— Ну, вот и все. Расскажи, как все было, моим друзьям. Прощай.
— Нет, нет, нет. — говорил Фалко, которого Робин уже перевалил через борт стрекозы. — Давай же руку! Мы спасем тебя.
— Поздно… Передайте, только…
И тут, по голосу Мьера ясно стало, что он еще многое-многое хотел бы сказать, однако — уже совсем не было времени. Толпа нахлынула на него, оставшегося без оружия, да с таким остервененьем, с таким упоеньем, что наконец то удалось победить хоть одного врага, что бывшие там «огарки», размахивая орудиями, уже и соседей своих не замечали, и их переламывали случайными ударами.
Вновь в стрекозу полетели эти острые орудия, вновь стал крошиться корпус, раздираться днище, и ничего им не оставалась, как поскорее подниматься. Но, все-таки, и Робин и Фалко выглядывали вниз, и видели — с болью видели, как толпа, дробясь о самою себя, столкулась на том самом месте, где за мгновенье до того высился Мьер. Удары сыпались беспрерывно, и, все-таки — это был еще не конец. Великан смог подняться — он был весь изрублен, страшные раны покрывали его тело — один раздробил лицо, был выбит глаз. Но он был слишком силен, чтобы так просто погибать — и он, уже беззвучно, стал наносить новые удары, и раздрабливал их тела до тех пор, пока кто-то не нанес ему удар по черепу; тогда он стал заваливаться, но, все-таки, перехватил своего убийцу — и бывшие в стрекозе видели, как стали сжиматься его рука на угольной шеи, но вот рука разжалась, и не потому что уже пришел конец — нет — у него еще оставалось несколько мгновений, но вот эта окровавленная рука осторожно провела по угольному лицу — так в последние мгновенья он примирился со своим убийцей. Ну, а когда великан рухнул, толпа сомкнулась над ним; и куда-то под ноги сыпались бесчисленные удары — напирали новые потоки; раздрабливали попавших в центр — но все били и били туда, куда он повалился.
* * *
Сердца существ долгое время пробывших вместе, или просто близких друг-другу, как мать и ее дитя, всегда чувствуют, когда с этим близким, как бы на самом деле далеко он не был, приключиться беда. От чего такое случается — некто не ведает, но знать, есть какие-то такие чувствия некому неведомые, для которых расстояния — ничто. Так вот и Эллиор, и Хэм, и Вероника, и даже Сикус — все они почувствовали, что Мьера захватила смерть. Конечно, они не могли быть в этом уверены, не могли доверять только чувству своему, однако, переглянулись — и всем стало еще более тяжко на сердце, нежели было прежде.
Тут Хозяин молвил: «Время останавливаться» — и принялся усиленно крутить рычажки да колесики; усилилсся ржавый скрип, искры полетели еще сильнее, и теперь, закручиваясь огненными буранами, жгли и разодранные трубы — вот этот «железный пищевод» объяло пламя…
Скрип все усиливался, от него, казалось, и сам воздух разрезался; и обрывки его, ржавыми иглами впивались в уши; но и за этим оглушительным скрипом слышны были вопли толп «огарков».
Машина продолжала останавливаться, и, постепенно, рассеивалась огненная сфера вокруг нее: стали видны унылые, залитые кровавым светом камни, а также — мелькающие среди них, бегущие вслед за машиной толпы. Вот кто-то отчаянный ухватился руками за борт, однако — борт был так раскален, что тот разжал руки, и был затянут под колеса…
— Рано или поздно они нас все-равно сомнут! — заявил Ринэм.
Хозяин вглядывался вперед, продолжал нажимать на рычаги, но, видя стремительно надвигающуюся стену, молвил: «Нет — слишком поздно начал торможений» — затем оставил управление, и шагнул к Веронике. Он склонился на колени, крепко обхватил ее; ну а она так поглощена была Рэнисом, что даже и не заметила этого.
— Держись! — выкрикнул Хэм; и крепко накрепко обнялся с Сикусом — к ним подошел и Эллиор; и только Ринэм остался, забившись в свой угол.
Между тем стена, в которой хорошо уже видны были закрытые створки ворот, стремительно приближалась — и, несмотря на то, что машина отчаянно тормозила, ясным было, что столкновения не избежать. В створки они врезались с такой скоростью, с какой скачет по полю конь лихой. От этого удара, в одно мгновенье перекосился, объялся ослепительным пламенем и, вдруг разорвался, наполнив воздух шипящими обломками «железный пищевод» — только по случайности ни один из этих обломков никого не поранил — один, впрочем, ударил в спину Хозяина, да и канул в ней. От удара, Ринэм был выброшен из своего угла, помчался навстречу пищеводу, и, если бы его не успел перехватить за руку Эллиор, так неприменно сгорен бы, или же был бы пронзен одной из железок. Эльфу, который и сам едва на ногах стоял, конечно не легко было удержать Ринэма; и он повалился бы на пол, если бы его, в свою очередь, не поддерживали Хэм и Сикус.
А машина, сойдя с рельсов, начала переворачиваться — прежде всего, при ударе, была переломлена вся передняя ее часть — створки ворот не выдержали этого удара, ибо весила эта махина железная не одно тонну, и была помощнее любого тарана — и вот они жалобно всклипнули; и стали заваливаться — каждая из створок была столь массивна, что легко могла бы раздавить машину — но та, уже перевернувшись боком, вырвалась из под, и, высекая искры, проскреблась по полу того самого глубинного зала орочьего царства, который располагался пред царством «огарков» — бывшие там орки, итак уже встревоженные недавней тряской, когда с потолка посыпались, и придавили нескольких из них каменные глыбы — теперь в ужасе бежали.
Поднялся нестерпимый грохот; все всколыхнулась, и еще несколько массивных глыб рухнуло на пол, покрыло его трещинами; как-только ворота рухнули, что-то разорвалось, и взметнулись откуда-то огненные бураны, но, не достигая искареженной машины, многометровыми валами взвились к куполу.
Когда машина стала переворачиваться, Хозяин хотел подхватить Веронику, однако — та так крепко держалась за Рэниса, что ему пришлось подхватить и этого юношу — он подумал было проморозить его тело — остановить это только чудом еще бьющееся сердце — это бы ему ничего не стоило; однако — взглянул он на Веронику, и понявши, какой болью это в сердце ее должно отозваться — сжалился над ним.
