Джордж заметил в своей руке двойную порцию рома — тот же самый надежный и проверенный бокал, но наполненный заново. Очевидно, кто-то — скорее всего бармен — налил туда рома, пока Джордж не смотрел в его сторону. Приятно знать, что хоть кто-то может о тебе позаботиться.
— А там дают польские колбаски? — спросил Джордж, поскольку этот вопрос стал для него необычайно важным.
— Тебе там очень понравится, — сказала она. — Вставай же. Идем!
Она потянула его за руку, и Джордж неохотно поднялся на ноги.
Да, он позволил какой-то личности вести его черт знает куда. Но к тому времени Джордж изрядно окосел, и ему не хотелось натыкаться на углы и путаться в частоколе двух столбов. Он с наслаждением вышел в ночь — в настоящую темную ночь, с расставленными знаками препинания и тысячью точек синтаксиса, каждая из которых во много раз превосходила по размерам нашу Солнечную систему. Вот такую же ночь много лет назад описал Теокрит, когда, пробудившись от сна вавилонского величия, он увидел себя сицилийским крестьянином, задремавшим на склоне горы. Странно, как все это точно совпадает.
— Куда ты меня ведешь?
— Сначала подальше отсюда, милок. А потом в одно прекрасное местечко, которое я решила тебе показать. Самое подходящее место для такого парня, как ты. А ты ведь настоящий парень, верно?
Джорджу показалось, что она хихикнула. Но он не мог утверждать этого наверняка, потому что ветер из пустыни окутал его облаком нелогичности и смешал караван разумных мыслей. Джордж вновь оказался на перепутье между целью, к которой вел его сюжет, и укрощенным голодом, все более терявшим чувство собственного достоинства.
Улица стала широкой, как море, и перестала напоминать черную паутинку. Да вам просто не найти такой паутины, которая походила бы на эту улицу. Тем более если учесть зажиточный вид ее кварталов. На фоне остальной части города она казалась самодовольным бюргером в черных лакированных ботинках. И еще эта улица выглядела тихой и спокойной, с полицейскими будками через каждые пятьдесят ярдов, с ярким освещением на тротуарах и с большими удобными автобусами, которые ездили на дюжине пузатых колес идиосинкразического производства. Вблизи перекрестков на высоких опорах реяли светофоры, и, чтобы разобраться в их знаках, людям приходилось вытягивать шеи. А светофоры струились цветными огнями, помигивали стрелками и квадратными скобками. Но, поскольку указания давались на языке пришельцев, к каждому обозначению прилагался длинный список пояснений, поправок и исключений.
— Приготовься, — воскликнула женщина, озабоченно рассматривая знаки. — На табло сказано, что в предыдущем направлении намечается пауза, а раз эта пауза по закону средних величин намечена заранее, то общее правило, которое связывает все повторения, аннулируется. Я не слишком хорошо разбираюсь в этих премудростях, но, кажется, сейчас… Быстрее! Идем!
Схватив его за руку, она выбежала на улицу. Джордж, следуя за рукой, а следовательно, и за ней, побежал по пятам. Носы его клоунских башмаков нелепо пощелкивали по асфальту; хотя нет, пощелкивали не носы, а подошвы, потому что именно там у него было несколько щелок. И вот, рванувшись через широкую и залитую ярким светом улицу или, вернее, бульвар, как это выяснилось позже, Джордж вдруг услышал голодный рев обезумевших машин. Тот исходил из нутра грузовиков, автобусов и детских колясок — всей той армады колесного транспорта, которая только и ожидала случая, чтобы наброситься на него. К счастью, в связи с объявлением паузы их одолевали в тот миг небольшие сомнения.
Едва они добежали до середины улицы, где о возвращении на тротуар уже и не стоило думать, как война за обладание бульваром вспыхнула с новой силой. До сих пор воюющие стороны только шутили, но теперь они решили действовать всерьез — стремительно и со всей жестокостью. Впрочем, это зрелище напоминало кошмар и без всякой жестокости. Кто не помнит этих лихих городских бригад, которые, обгоняя друг друга, сражаются со всеми и каждым без исключения? Кто может забыть этих изгнанных ханаанцев, которые, вырвавшись из боковой улочки истории, выплескиваются на главную магистраль в плотной группе из тридцати тысяч человек? Конечно, для армии это маловато, но вполне хватает, чтобы где-то что-то изменить, особенно в наше неспокойное время.
Джордж и не подозревал, что пересечение улицы может вызвать такую пропасть проблем. Он смело заглянул в эту пропасть, и его тут же стошнило. Женщина дернула его за рукав; тот развернулся, как пожарный шланг, и случилось непоправимое. В связи с внезапным ростом облачного покрова потемневшие небеса излились дождем, и Джордж испытал то, о чем он до сих пор слышал лишь от своих товарищей. Он обмочился с ног до головы. Хотя давайте не будем преувеличивать и остановимся только на ногах.
С одной стороны, в этом ничего такого и не было. Но, с другой стороны, уже начинало появляться пятно.
Теперь вы знаете, каково было Джорджу стоять посреди улицы на буксире у женщины, которая буквально взрывалась от нетерпения шепнуть ему свое имя и намекнуть на то, что ей хотелось, когда вокруг ревели и неслись тридцать тысяч ханаанцев, многим из которых, не считая, конечно, блондинов, нравился Виктор Сладенький с кудрявой бородой, и когда над ним слетались, то есть сплетались факторы, векторы и корректоры, мелькавшие с такой быстротой, что у него даже не оставалось времени пронумеровать их по порядку, более или менее придерживаясь соответствующих форм информационного сравнения. Короче, он попал в цейтнот. Джордж отчаянно взмахнул руками, вытащил ногу из цейтнота, но вытереть ее было нечем. Огромной силой воли Джордж протолкался через улицу, зная, что, как только она кончится, он получит свою синюю птицу, своего верного друга, свою любимую звезду — одним словом, то, что он сможет съесть.
Однако женщина тоже оказалась себе на уме. Она пообещала ему еду, а сама, как теперь стало ясно, и не думала кормить голодного Джорджа. К тому времени он уже понял, что пищи в ее повестке дня не значилось. Женщина подвела его к маленькой деревянной двери, которая располагалась в дальнем углу высокой каменной стены. Джордж переступил через порог и полез было в карман за удачной шуткой, но, осмотревшись и увидев, куда он попал, парень решил придержать свои остроты. Еще бы! Он опять промахнулся мимо кармана.
Прямо впереди на небольшой возвышенности раскинулся старый монастырь. На ближайших полях трудились монахи. Их капюшоны были отброшены назад, а сутаны подтянуты вверх, что не только демонстрировало великолепную игру их сильных мышц, но и позволяло им передвигаться в этой невообразимой грязи. Чуть дальше виднелись фруктовые деревья, рассаженные в приятном беспорядке. В очаровательной смеси хаоса и красоты чувствовалась либо рука мастера, либо нога его ученика. Внезапно Джордж заметил подошедшего к ним человека, чья респектабельная тучность, большие выбритые щеки и двойной подбородок выдавали в нем брата-управляющего, а возможно, даже и дядю-преподобие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
