Только доведя дробление до бесконечно малых и потому равных и неразрывно связанных элементов, недоступность причин совершенно откроется, и вместо искания причины история поставит своей целью отыскание законов.
[Далее от слое: По этому пути шли все науки человеческие кончая: мы приходим к законам» близко к печатному тексту. T. IV, эпилог, ч. 2, гл. XI, XII.]
В первом случае надо было отказаться от сознания несуществующей неподвижности в пространстве и признать не ощущаемое нами движение, в настоящем случае точно так же необходимо отказаться от несуществующей неподвижности во времени, от того сознания, что моя душа нынче такая же, как была вчера и год тому назад.
Как астрономии, науке о крупнейших явлениях, суждено было установить непоколебимость закона всеобщего движения1927 в пространстве, так истории, науке о крупнейших явлениях человечества, суждено установить непоколебимость закона непрерывного движения личности во времени.
Непроизвольность в прошедшем, поучения состоят в следующем. Люди по существенным свойствам своей жизни равны между собою и одинаково свободны. Ни политическое устройство, ни меньшая или большая степень так называемой власти не может ни уменьшить, ни увеличить математическое равенство всех моментов свободы.
Вся политическая деятельность людей, конституции и революции суть только оправдания имеющих совершиться исторических переворотов.
Все оправдания, придумываемые людьми для совершения совокупных преступлений, суть оправдания временные. И никакое преступление против открытых божеством законов добра для человечества не может иметь оправдания.
Допустив положение об ограниченности произвола человека, мы впадаем в фатализм восточных.
В чем состоит фатализм восточных? Не в признании закона необходимости, но в рассуждении о том, что если всё предопределено, то и жизнь моя предопределена свыше и я не должен действовать. Это рассуждение не есть вывод разума, а подделка под характер народа. Ибо если бы возможно было такое рассуждение, то жизнь народа прекратилась бы; а мы видим, что восточные народы живут и действуют. Рассуждение это есть только оправдание известных поступков. Рассуждение это само в себе точно так же несправедливо (в другую крайность), как и рассуждение западных народов о свободе произвола, не ограниченного временем.
Первые принимают ограничение времени полное — нуль свободы; вторые принимают свободу за величину, тогда как она есть только бесконечно малый момент.
Мое воззрение не только не исключает свободу человека, но непоколебимо устанавливает существование ее, основанное не на разуме, но на непосредственном сознании. Каковы бы ни были общие законы, управляющие миром и человечеством, бесконечно малый момент свободы всегда неотъемлемо принадлежит человеку. И признание этого ограничения свободы не приведет человека к рассуждению восточных о тщете действий, а, напротив, заставит его пользоваться каждым моментом свободы. Признание же закона необходимости, к которому я пришел, есть только то признание, которое существует бессознательно, всегда существовало и будет существовать в человечестве, и то самое сознание, которое выражено нам в божественном учении: «ни один волос не упадет с головы нашей без воли отца».
Допустив закон необходимости и ограничения свободы временем, мы приходим к тому же, к чему пришли матерьялисты — к отрицанию души, бессмертия и божества.
Расстояние моего вывода от вывода матерьялистов равно расстоянию, отделяющему нуль от бесконечно малого.
Разность между нулем и бесконечно малым невыразимо велика.
Матерьялисты говорят, что человек имеет нуль свободы; я говорю, что он имеет бесконечно малую величину свободы.
Человек непосредственным сознанием признает в себе присутствие свободы, то есть сущность, независимую от всего остального. Ту же сущность человек непосредственным сознанием признает и в других существах. Как в нем, так и в других, сущность эта ограничена бесконечно малым моментом времени, но число существ, одаренных сущностью свободы, бесконечно велико.
Бесконечно малый момент свободы во времени есть душа в жизни. Прекращение условий времени есть смерть, т. е. свобода вне времени — бессмертие.
Бесконечно великая сумма моментов времени есть сущность свободы, вне времени есть божество.
III. ВАРИАНТЫ ИЗ КОРРЕКТУР
* № 357 (корректура. Эпилог, ч. 1, гл. II).1928
1929 Если допустить, как то делают1930 историки, что цель1931 движения человечества известна нам, кроме осуждения, которое мы должны брать на себя, мы должны допустить в истории две одинаково непонятные силы: гениальность и случайность; ибо если цель движения человечества известна нам, и она состоит или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общес[твенном] прогрессе, мы должны для того, чтобы объяснить, почему цели эти достигались такими, а и не иными путями, должны допустить гениальность и случайность, как то и делают все историки без исключения. «Случай сделал положение, гений воспользовался им».
Но что такое случай? Что такое гений? Случай, случайность есть только парифраза:1932 «Я не знаю, не могу и не хочу знать, почему? и говорю: случай». Гений,1933 если это не есть простое понятие высшей степени умственных способностей, есть1934 тоже парифраза,1935 означающая неизвестную силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие.
Тот, который не видал бы труда садовника, поливающего, окапывающего яблоню, заметив, как быстро и успешно растет яблоня в сравнении с другими деревьями, сказал бы: случайность делает то, что яблоня не заглушена другими растениями, не объедена мышами, а гениальность сделала то, что она переросла все деревья.
И до тех пор, пока он не убедится, что всегда1936 яблоня кем или чем-то сбережена, хотя бы он и не знал, для какой цели,1937 он не поймет, что это делается не нечаянно и что то, что он называл случаем и гением — есть только его собственная глупость.
Какую бы цель мы ни ставили движению народов, деятельность1938 исторических лиц не может быть объяснена без понятия случая и гениальности, т. е. без бессмыслицы. Только1939 отрешившись от понятия цели и рассматривая событие во всем его объеме, деятельность1940 этих лиц представится нам1941 не только не случайною и не гениальною, а необходимою до такой степени, что вместо того, чтобы, как прежде, отыскивать объяснение каждой подробности их жизни, теперь каждая ничтожнейшая, равно как и важнейшая подробность этой их жизни будет служить объяснением их деятельности.
Только стоит признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а1942 только факт,1943 состоящий в убийствах сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии,1944 в России [известен], и движение с запада на восток, а потом с востока на запад известны нам и составляют сущность и цель событий, и не только не нужно объяснять случаем и гениальностью деятельность Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе всех исторических событий без тех мелких, так называемых, случайностей, которые составляли жизнь Наполеона и Александра и сделали их тем, чем они были.1945
Точно так же, как к каждому растению нельзя придумать другого, более соответственного ему цвета и семени, как то, которое растет на нем, невозможно придумать других двух людей со всем их прошедшим, которые бы могли исполнить свое назначение так, как они его исполнили.
* № 358 (корректура. Эпилог, ч. 2, гл. IV).
<Если источник власти лежит не в физических и не в нравственных свойствах лица, обладающего властью, то сущность этой власти находится вне лица.1946
В чем же она заключается?......
Но, может быть, недоумение наше происходит только от нашего невежества. Может быть, действительно то, о чем мы спрашиваем, всем давно известно. <Может быть, есть та> Наука эта есть та разменная касса, в которой слово власти разменивается на действительное понятие.
В университетских науках есть такая разменная касса.
— Вам что угодно?
— Что такое власть?
— Давно бы сказали. Сюда пожалуйте, в другое отделение. Здесь есть наука права, она подтверждает наши положения за то, что мы подтверждаем ее положения. Она сейчас вам всё это растолкует.>|
