думает, навряд ли сбежала. А в крайнем случае я два цыпленка съем.
Вот Елена Григорьевна летит моментально домой. И по дороге ей полностью раскрывается вся чудовищная картина. Ей сразу стало все ясно, и какой обман она имела в течение семи лет.
Она летит домой. Сразу роется в его письменном столе. Вытаскивает разные письма и записочки и читает это все побелевшими губами. И видит — да, обман налицо, и он не поддается описанию.
Она находит разные дамские письма. Она читает в них поэтические слова о том, о сем: «Уважаемый Лютик...», «Ты — мой бог...», «Целую вас...», «Ах, ах...». И все такое.
Она восклицает: «Ах!», падает ненадолго в обморок, но потом берет себя в руки и говорит себе: «Я, кажется, полюбила подлеца».
Нет, она ничего не говорит ему, когда он на другой день приезжает. Она только нервно ходит по саду, нетерпеливо рвет листочки с деревьев и шепчет: «Вот так да!»
А этот подлец Лютик, не привыкши видеть ее такой, приходит от этого зрелища в содрогание и говорит себе:
«Это, кажется, я перехватил через край. Семь лет я обманываю эту дуру и даже не живу с ней. А в силу ее любви ко мне я, кажется, закрываю ей доступ к интересам жизни».
И тогда он, у которого нежные побеги совести еще не совсем завяли, приходит в сад, садится с ней рядом на скамеечку и так говорит ей:
— Сердечный привет, Елена Григорьевна. Я хочу вам нынче рассказать кое о чем. Вот, знаете, какое дело...
И начинает ей рассказывать, как это было.
— Да, — говорит, — я не жил с вами семь лет в силу обмана. Но я не желаю больше заедать вашу жизнь. Каждое живое существо имеет право на чью-либо любовь и ласку, и вы используйте этот закон природы.
Она говорит:
— Это хорошо, что вы мне сказали. И, поверьте, мне очень дороги нежные побеги вашей совести. Но я, — говорит, — и без того все это знала.
Он сильно удивляется, а она продолжает:
— Что же касается ваших слов насчет любви и ласки, то я, — говорит, — не такая уж дура, как вы думаете. Любовь и ласка у меня бывали, и вы напрасно меня жалеете и считаете за придурковатую, думая, что я только на вас и глядела.
Тогда он в страшном гневе встает со скамейки и говорит:
— Как понимать ваше выражение? Значит, вы цацкались с другими и имели, кажется, любовников, или, — говорит, — я чего-то не понимаю. Ответьте мне их имена, или я сам за себя не отвечаю.
Она называет ему семь различных имен, и в числе их упоминает фамилию Федоров и фамилию Орлов.
От этих двух фамилий Лютик приходит в содрогание и падает на скамейку.
Он говорит:
— Тогда я дурак, что вам рассказал. Вы, — говорит, — есть проявление всей человеческой подлости. И мое презрение к вам не дозволяет мне находиться с вами рядом. Я, — говорит, — от вас уезжаю. До свиданья.
Он думал, что она будет его умолять, но она, почувствовав силу своего богатства, говорит:
— Очень великолепно. А то я сама хотела вам это предложить.
Он плюет на цветы, на клумбу, на скамейку и, взбешенный, собрав свои чемоданы, моментально уезжает в Ленинград.
А она смеется и говорит:
— Валяй, валяй, я, — говорит, — за свои деньги почище тебя видела.
Вот он уезжает к своей невероятной красавице, которая, видя, что он приехал налегке и не может теперь иметь такой комфорт жизни, вскоре расстается с ним. А он тогда женится на одной зажиточной певичке, которая выступает на концертах по пять раз в день и имеет право на хорошую жизнь.
Что касается Елены Григорьевны, то она вскоре выходит замуж за этого дурака Федорова.
А тот, по странному совпадению, прожив с ней полгода и не зная подробностей о предыдущем муже, стал тоже чего-то жаловаться на свое здоровье, но Елена Григорьевна, засмеявшись, сказала:
— Ну что ж, если так, тогда давайте расстанемся.
На что тот, почти моментально поправившись, стал повсюду бывать с ней, и жизнь их потекла по установленным правилам.
Они часто выезжают в ресторан. Она, уставшая от житейских бурь, слегка постарела и, сидя за столиком, презрительно поглядывала на мужчин. А болван Федоров, кушая цыплят и утей, в свою очередь с тоской поглядывал на молоденьких баб, которые там и сям расположены в ресторане.
Неимоверные траты денег заставили Елену Григорьевну сильно раскошелиться. Она беззастенчиво стала продавать золотые монеты царской чеканки. И вскоре на этом засыпалась.
Ей пришили дело и недавно выслали ее на жительство в город Арзамас.
А подлец Федоров от этих дел отбоярился. Он сказал:
«Я не я, и супруга не моя, и насчет денег я понятия не имел — я любил ее бескорыстно».
Тем не менее, снедаемый такой любовью, он за ней в Арзамас не поехал.
Так пожелаем же ей счастливого пути и спокойной жизни в Арзамасе, где она, наверное, будет конторщицей и где она получит те чувства, которые она заслуживает без своего крупного богатства.
Счастливый путь!
На этом мы закончим наши рассказы о деньгах.
И, прочитавши еще небольшое нижеследующее послесловие, которое, так сказать, вроде как бантиком завяжет наш отдел, мы с великими надеждами перейдем ко второму отделу, который у нас носит заманчивое и на первый взгляд игривое название «Любовь».
Итак, извольте небольшое вроде болтовни послесловьице к первому отделу.
Послесловие
Итак, на этом, с вашего разрешения, мы заканчиваем, уважаемые товарищи, наш отдел «Деньги».
И вот что же мы видим, прочитавши все это с добросовестным вниманием? Что же мы видим, прочитавши интересные новеллы из истории и смешные рассказы из нашей жизни?
А мы видим, что деньги, как это ни удивительно, приносят людям большие огорчения. Но как это бывает — мы не беремся утверждать. Быть может, это происходит от злосчастного свойства денег, а быть может, и наоборот — от горестных сторон наших, в сущности, неважных характеров. Хотя, наверно, и характеры от чего-нибудь зависят. Но, быть может, одно влияет на другое и как-нибудь такое взаимно действует.
И если, предположим, изменить одно, то, наверно, изменится другое. А которые думают, что можно второе изменить, а первое пущай остается в прежней силе, в прежнем блеске и почете, — те, я так думаю, прежестоко ошибаются.
В общем, наше дело
