Мы в страхе повскакали на ноги, в раскрытую дверь видно было: стены кухни озаряются и гаснут, словно там то включают, то выключают слепящие фары, — комнату заливал нестерпимо яркий свет, на миг погасал и вспыхивал вновь.
— Так я и знал! — взревел Хайрам и кинулся к двери, — Я сразу понял: это вроде бомбы!
Я бросился за ним с криком:
— Берегись! Не тронь!
Это была «машина времени». Она взлетела со стола и парила в воздухе, в ней, мерно пульсируя, нарастала какая-то неведомая, огромная энергия, воздух полнился мощным гудением. На столе валялась моя измятая куртка.
Я ухватил Хайрама за локоть и пытался удержать, но он вырвался и уже тащил из кобуры револьвер.
Ярко вспыхнув, шар взмыл кверху. Вот-вот ударится о потолок — и хрупкие линзы разлетятся в пыль.
— Не надо! — крикнул я.
Шар ударился о потолок, но не разбился. Ни на миг не замедляя полета, он прошел сквозь потолок. Я так и замер с раскрытым ртом, глядя на аккуратную круглую дыру.
Позади затопали, захлопали дверью — и, когда я обернулся, комната была пуста, одна только Нэнси стояла у камина.
— Идем! — крикнул я, и мы выбежали на крыльцо.
Все столпились во дворе, между крыльцом и живой изгородью, и, задрав голову, смотрели в небо: яркий мигающий огонек стремительно уносился ввысь.
Я глянул на крышу — машинка продырявила ее, по краям отверстия торчали осколки разбитой, перекосившейся черепицы.
— Вот оно! — сказал у меня над ухом Джералд Шервуд. — Хотел бы я знать, что это такое.
— Понятия не имею, — ответил я. — Они нарочно подсунули мне эту штуку. Провели как последнего дурака.
Меня трясло, меня душили стыд и злость. В том мире мною воспользовались как пешкой. Провели, одурачили, заставили притащить сюда, на мою Землю, какую-то штуку, которую не могли доставить сюда сами.
И нет никакой возможности понять, что все это значит… хотя, боюсь, очень скоро мы это узнаем…
Ко мне подступил разъяренный Хайрам.
— Что, добился своего? — рявкнул он. — И не прикидывайся, не ври — мол, знать не знаю и ведать не ведаю. Черт их разберет, кто там есть и что они затевают, а только ты с ними отлично спелся.
Я молчал. Отвечать было нечего.
Хайрам шагнул ближе.
— Хватит! — крикнул Хигги. — Не тронь его!
— Надо выбить из него правду! — орал Хайрам. — Если узнать, что это за штука, может, мы сумеем…
— Хватит, кому говорю! — повторил Хигги.
— Ты мне осточертел, — сказал я Хайраму. — Осточертел и опостылел, и пропади ты пропадом. Только сперва отдай телефон, он мне нужен. Да поживее!
— Ах ты сука! — взревел Хайрам и сделал еще шаг ко мне.
Подскочил Хигги и наподдал ему по щиколотке.
— Я сказал — хватит, черт подери!
Хайрам запрыгал на одной ноге, потирая ушибленное место.
— Что это вы, мэр? — ныл он. — Так не положено!
— Поди принеси ему тот телефон, — сказал Том Престон. — Пускай пользуется. Пускай позвонит своей шайке и доложит, как он здорово на них поработал.
Я бы рад был излупить их всех троих, особенно Хайрама и Тома Престона. Но где там. Когда мы были мальчишками, Хайрам частенько разделывал меня под орех, и я отлично знал, что мне с ним не сладить.
Хигги ухватил его и потянул к воротам. Хайрам шел, прихрамывая. Том Престон распахнул перед ним калитку, и все трое, не оглядываясь, зашагали прочь.
Лишь теперь я заметил, что и другие разошлись, на веранде остались только отец Фленеген, Джералд Шервуд и Нэнси. Священник держался в сторонке и, встретясь со мной взглядом, виновато развел руками.
— Не осуждайте людей за то, что они ушли, — сказал он, — Они в тревоге и смятении. Вот и поспешили удалиться.
— А вы? Вас это все не тревожит? — спросил я.
— Да нет, нисколько. Хотя, признаться, я чуточку смущен. Все это немножко отдает ересью.
— Может, вы еще скажете, что поверили мне, — проговорил я с горечью.
— У меня возникли некоторые сомнения, и я не вполне от них избавился, — ответил Фленеген. — Но эта дыра в крыше — веский довод в вашу пользу против чересчур упорных скептиков. Притом я не разделяю весьма модных ныне циничных воззрений. Мне кажется, в наши дни в мире есть место и для порывов мистических.
Я мог бы ответить ему, что тут мистикой и не пахнет: тот, другой, мир очень прочен и реален, там тоже светят солнце, звезды и луна, я ходил по его земле, пил его воду, дышал его воздухом, и под ногтями у меня еще застрял песок, в котором я рылся, выкапывая из откоса над ручьем человеческий череп.
— Они вернутся, — продолжал отец Фленеген. — Им надо немного подумать, освоиться со всем тем, что они от вас услышали. Это не так просто принять. Они вернутся, и я тоже, а сейчас мне нужно пойти отслужить мессу.
По улице неслась орава мальчишек. За полквартала до моего дома они остановились и, тыча пальцами, стали глазеть на продырявленную крышу. Они толклись посреди мостовой, весело пихали друг дружку под бока и что-то горланили.
Из-за горизонта вынырнул краешек солнца, деревья вспыхнули яркой летней зеленью.
Я кивнул в сторону мальчишек.
— Уже прослышали, — сказал я. — Через полчаса тут соберется весь Милвилл, и все станут пялить глаза на мою крышу.
Глава 17
Толпа на улице росла.
Никто ничего не предпринимал. Просто стояли и удивлялись, глазели на дыру в крыше и негромко переговаривались… ни крика, ни визга, просто негромкий говор, будто все знали, что вскоре непременно случится что-то еще, и терпеливо ждали.
Шервуд шагал из угла в угол.
— Гиббс должен звонить с минуты на минуту, — сказал он, — Не знаю, отчего он замешкался. Он уже должен бы позвонить.
— Может, его что-нибудь задержало, — отозвалась Нэнси. — Может, самолет запаздывает. Или на дороге затор.
Я стоял у окна и смотрел на толпу. Почти все лица хорошо мне знакомы. Это мои друзья и соседи, прежде им ничто не мешало ко мне постучаться, войти в дом и потолковать со мной. А сейчас они держатся поодаль, и смотрят, и ждут. Как будто мой дом стал клеткой, а сам я — чужой, неведомый зверь из каких-то дальних стран.
Всего лишь сутки назад я был такой же, как они, житель тихого городка Милвилла, я вырос среди этих людей, столпившихся на улице. А теперь в их глазах я — какое-то чудовище, урод, а для некоторых, пожалуй, и похуже: что-то зловещее, враждебное, грозящее если не их жизни, то благополучию и душевному спокойствию.
Ибо Милвилл уже никогда не станет прежним… а быть может, и весь мир уже не станет прежним. Ведь даже если незримый барьер исчезнет и Цветы отвернутся от нашей Земли, нам уже не возвратиться в былую мирную и привычную колею, к успокоительной вере, будто на свете только и может существовать та жизнь, какая нам знакома, а наш способ познания и мышления — это единственно возможный и прямой путь, единственная торная дорога к истине.
Жили-были в старину людоеды, но потом их изгнали. Привидения, вампиры, оборотни и прочая нечисть тоже повывелись, им не стало места в нашей жизни: все это могло существовать лишь на туманных берегах невежества, в краю суеверий. А вот теперь мы снова впадем в невежество (только иное, чем прежде) и погрязнем в суеверии, ибо суеверие питается недостатком знания. Теперь, когда рядом замаячил другой мир — даже если его обитатели решат не вторгаться к нам или мы сами найдем способ преградить им путь, — нашу жизнь опять наводнят упыри, ведьмы и домовые. По вечерам у камелька мы пойдем судить и рядить о другом, потустороннем мире, станем из кожи вон лезть, лишь бы как-то обосновать страх перед тем неведомым, что будет нам чудиться в его таинственных и грозных далях, и из этих наших рассуждений родятся ужасы, превосходящие все, что может таиться во всех чужих мирах. И, как некогда в старину, мы станем бояться темноты, всего, что лежит вне светлого круга, отброшенного нашим малым огоньком.
Толпа на улице прибывала, подходили еще и еще люди. Вот стучит костылем по тротуару дядюшка Эндрюс, вот мамаша Джоунс в своем дурацком капоре и Чарли Хатгон — хозяин «Веселой берлоги». Тут же, в передних рядах, и мусорщик Билл Доневен, а жены его не видно… интересно, приехали ли Мирт с Джейком за их детьми? А вот и Гейб Томас, шофер грузовика, тот самый, что первым после меня наткнулся на невидимый барьер; он такой горластый и неугомонный, будто весь век прожил в Милвилле и всех и каждого тут знает с пеленок.
Кто-то шевельнулся возле меня: Нэнси. Видно, она еще раньше подошла и стала рядом.
— Ты только погляди на них, — сказал я, — Нашли развлечение. Прямо цирк, сейчас начнется парад-алле.
— Они самые простые, обыкновенные люди, — сказала Нэнси. — Нельзя требовать от них слишком много, Брэд. А ты, по—моему, требуешь слишком много. Неужели ты хочешь, чтобы те, кто здесь тебя слушал, вот так, сразу, приняли на веру каждое твое слово!
