Я выехал в Москву с твердым решением добиться встречи с Фишером.
9
В четвертый раз я пересекаю границу и вступаю на немецкую землю.
Я смотрю из окна вагона на прикрытые туманом черепичные крыши, на прямые струны асфальтированных дорог, на подстриженные деревья. Все так же это выглядело и тридцать лет назад. Для человеческой жизни — это огромный срок, а для истории — мгновение. Самолет пересек государственную границу гитлеровского рейха и, меняя несколько раз курс, вышел на ту точку, где я должен был приземлиться. Это было зимой в метельную ночь. Погоду выбрали специально, чтобы легче уйти от места приземления.
Передо мной была земля, над которой нависла страшная тень, земля, где творилось зло и выплавлялась сталь для уничтожения всего живого на земле. Мне нужно было прижиться на ней, затаиться и смотреть. Для того чтобы знать повадки врага, надо с ним пожить бок о бок. В моей судьбе сыграло странную роль знание немецкого языка. Отец много лет прожил в эмиграции в Швейцарии, в той ее части, где говорили по-немецки. Мне было семь лет, когда мы уехали в Россию. Изучить язык вообще-то нетрудно, но сделать так, чтобы он звучал для тебя как родной, почти невозможно. Но я знал немецкий язык не по учебникам, а с детства, он был для меня почти родным языком. Именно это и определило мою судьбу...
Я попросил привести арестованного Фишера и оставить нас одних. И вот он. Лицо без живых красок, лицо-маска.
Он смотрел на меня пустыми, ничего не выражающими глазами, но я чувствовал, что он весь в напряжении.
Я положил на стол перед ним протокол допроса и спросил: что он мог бы добавить к этим показаниям?
Фишер внимательно перечитал протокол. Пожал плечами.
— Я все сказал... Бо́льшего я не знаю...
— Итак, — начал я, — вы сняли на кинопленку похождения Чарустина с Гертрудой. Как это было сделано технически? Пожалуйста, расскажите все в мельчайших подробностях.
— Это чем они занимались?
— Меня интересуют технические подробности съемок. Прежде всего, где вы это могли снять?
— В гостиницах, господин следователь! Когда Чарустин приходил к портье, он получал определенный номер. В гостинице всегда найдутся номера со скрытыми магнитофонами, приспособлениями для киносъемки и синхронной записи. Дело, конечно, нечистоплотное, но надо кому-то и им заниматься. Непристойных картинок иной раз насмотришься до тошноты. Мы кое-что смонтировали. На нас работают специалисты и из области кинематографа.
— Гертруда Ламердинг знала, что ее изображение попадет на кинопленку?
— Не знаю... Обычно мы не ставим такого рода помощниц в известность...
— Где и когда вы показывали эту кинокартину Чарустину?
До этой минуты Фишер отвечал без запинки, тут он запнулся, помолчал.
— Вам это важно знать?
— Обязательно, Фишер! Вы имеете опыт полицейской работы. Разве это маловажная деталь?
— Я не могу вспомнить название отеля... Это было в номере. Я позвонил ему по телефону и представился служащим фирмы, с которой он имел дело. Я объявил господину Чарустину, что являюсь представителем определенных кругов, заинтересованных в сотрудничестве, которое должно остаться в тайне от органов безопасности его страны. Господин Чарустин возмутился, потребовал, чтобы я покинул номер, пригрозил обратиться в свое консульство, в печать, в полицию. Я ему сказал, что мы не собираемся обращать его в свою веру, но что он обязан на нас работать из чувства самосохранения, и упомянул о его приключениях с Гертрудой. Тогда господин Чарустин заявил мне, что в своих отношениях с Гертрудой он никому не подотчетен. Мы показали ему несколько пикантных кадров...
— И что же?
Фишер почти беззвучно рассмеялся.
— Вы поглядели бы, какая была физиономия у господина Чарустина, когда он просмотрел кинокартину! Чарустин согласился сотрудничать с нами...
Я занес ответы Фишера в протокол, дал ему расписаться.
Казалось, что все это должно было убедить меня. Но именно теперь возможность диверсии со стороны Чарустина входила еще в более разительное противоречие с логикой, которую ему диктовала бы связь с иностранной разведкой. Нелепо такого агента превращать в диверсанта! Это несовпадение было последним вопросом, который требовал ответа. Я был обязан найти ответ.
Глупость в действиях противника меня не устраивала, я привык считать, что противник умен и осторожен.
Гертруда Ламердинг... Она могла бы кое-что подсказать. Но и она всего лишь переходное звено. Главная фигура — это тот, кто направлял Фишера. Связной агент Шварц. Но искать его — это искать иголку в сене. Искать надо Гертруду.
Но как с ней встретиться? Где? Что это даст? Захочет она со мной говорить? Можно передать ей привет от Чарустина, рассказать, что видел ее портрет на столе у него. Что она скажет? Мне до зарезу нужно было с ней встретиться.
10
Я попросил наших друзей попытаться узнать все, что было бы возможно, о Гертруде Ламердинг.
Вот пришло первое сообщение из Гамбурга. Генерал фон Ламердинг из прусских юнкеров, военная косточка. Погиб на Восточном фронте, под Сталинградом в 1942 году. Вдова генерала живет на пенсию. Гертруда — ее дочь, брат Гертруды — коммерсант, разъезжает по всему миру как представитель фирмы. Пауль Ламердинг совершает свои вояжи и в Советский Союз. Во всяком случае транзитным пассажиром часто бывает на советских аэродромах во время полетов в страны Востока.
По показаниям Фишера Гертруде Ламердинг было не более двадцати пяти лет. Даты смерти генерала и рождения Гертруды не сходились... Генерал Ламердинг не мог быть ее отцом.
Брат тоже нас заинтересовал. Он много старше сестры. В сорок втором году, когда Эрих Ламердинг сложил голову в Сталинграде, ему было уже двадцать лет. Он вырос в семье, где восточный поход рассматривался как нечто само собой разумеющееся в развитии германской политики. Если молодчики типа Фишера втянули в свои сети его сестру, то его они никак не могли обойти вниманием.
Пришлось опять побеспокоить Фишера.
Пауль Ламердинг ему известен, сказал Фишер. Он не сомневается, что Пауль Ламердинг связан со службами БНД, но сам Фишер с ним дела не имел.
Терпение и ожидание были вознаграждены... Наши коллеги из органов безопасности ГДР сообщили, что поступил запрос на разрешение посетить Германскую Демократическую Республику от Гертруды Ламердинг. Разрешение было дано незамедлительно.
Показания Фишера давали право задержать ее для допроса. Я присутствовал на нем.
Да, портрет, который мне довелось видеть, не польстил ей. Она была красива броской, заметной красотой. Высокого роста блондинка, волосы цвета спелой пшеницы. Глаза голубые, скорее даже синие, бездонные глаза.
