Они стояли у въезда на территорию поста, рядом с пулеметным гнездом, обложенным все теми же мешками с песком. Возле установленного на сошки М249 SAW, самого мощного оружия морпехов, если не считать двадцатипятимиллиметровую пушку бронемашины LAV, постоянно находились два моряка в полном снаряжении. Еще несколько бойцов контролировали периметр, готовые обрушить на любого, кто приблизится к охраняемой зоне с дурными намерениями, шквал огня из своих М16А2. А за оградой жил своей жизнью чужой город, кажется, старавшийся не обращать внимания на пришельцев.
— Я видел, как на улице подрались какие-то пацаны, местные, — сообщил лейтенант, тоже не расстававшийся с оружием — на бедре в открытой кобуре висела табельная «Беретта» М9 калибра девять миллиметров — и не снимавший с себя кевларовую кирасу легкого бронежилета. — Кажется, они что-то всерьез не поделили. Пахло кровью, но тут появился какой-то древний седой старик в папахе и с клюкой в руках, что-то сказал этим парням, всего пару слов, и они тотчас растворились, будто их и не было. Какие-нибудь пуэрториканцы, которых полно в моем родном Сан-Франциско, просто послали бы этого деда, куда подальше, занявшись своими делами, а в «черном» квартале того же Нью-Орлеана он мог получить и нож в печень, просто так, чтобы не совался, куда не нужно. А здесь никто и слова не посмел сказать, все просто разошлись, будто забыв о своих проблемах, и друг о друге. Мы были в городе, четыре человека с оружием, наблюдали за всем с полусотни ярдов, но нас местные словно не замечали.
— И кто же поддерживает порядок в округе? — с явной ленцой поинтересовался Энрике Мартинес. — Седые старики?
— Местный мэр, или как он называется у русских. Он — чеченец, кажется, из этого самого города. Русских над ним больше нет, он превратился в самостоятельного князька, как в какие-нибудь средние века, и власть держит крепко. Он создал что-то вроде ополчения вместо разбежавшейся полиции, тем более, тут в каждом доме, наверное, по автомату Калашникова, да не по одному. Так что несколько десятков или даже сотен человек, не подчиняющихся никому, кроме своего вожака, неплохо вооруженных и наверняка умеющих пользоваться этим оружием, находятся в постоянной готовности.
— Мэру не простят такие вольности! В Москве уже создано какое-то правительство, они устанавливают свою власть по всей стране, — вспомнил Энрике Мартинес. — Думаю, скоро они дотянутся и досюда, и этому князьку придется расстаться с изрядной долей своей власти.
— Может, и так, — пожал плечами лейтенант, на правах старожила, что провел в этих краях уже несколько недель, рассуждавший о местных порядках. — Но, боюсь, им могут крепко надавать здесь по рукам! Кажется, никто не собирается здесь делиться властью просто так, сэр. Эти горцы, они живут по своим законам, они никогда не поступятся своей свободой, могут только покориться на время сильному, но у тех, что собрались в Москве, силы как раз нет. Только сами они этого не понимают, и будут пытаться везде установить свой порядок.
— И тогда у нас начнутся действительно серьезные проблемы, — завершил мысль капитан.
Война длилась считанные дни, и Энрике Мартинес не успел вернуться в строй до ее окончания. Когда капитан покинул госпиталь, бои на всей территории России уже закончились. Но это вовсе не означало, что для парней из Морской пехоты или их коллег из Армии здесь не осталось работы.
Капитана Мартинеса не забыли, и офицер получил свое Пурпурное Сердце — желанную награду для настоящего патриота и бойца. А вместе с ним и новое задание, ненамного менее сложное, чем бой с русскими танками. Целый край, который за несколько десятилетий не удалось усмирить самим русским, оказался лишен единой власти. Каждый был теперь предоставлен самому себе, а наличие на руках тысяч единиц оружия — все, что угодно, от дробовиков до гранатометов — подталкивало многих к тому, чтобы навести удобный для самих себя порядок. И ничтожная горстка морских пехотинцев США, как это уже бывало не раз прежде, в самых разных уголках планеты, встала на страже мира здесь, в предгорьях Кавказа, в тени увенчанных снежными шапками вершин.
Сорок моряков, расквартированные в Урус-Мартане, конечно, не смогут сдержать яростный напор вооруженной толпы, если местные заведутся всерьез. Но, глядя на суровых парней в камуфляже, увешанных с ног до головы оружием, чеченцы не могут не вспоминать, что в каких-то двадцати милях отсюда, в Грозном, в полной готовности находятся уже не десятки — сотни морпехов, с тяжелым вооружением, бронетехникой, способные навести здесь порядок за считанные минуты, а если прольется кровь кого-то из их товарищей по оружию, то отомстить со всей возможной жестокостью. И такие мысли до поры остужали самые горячие головы.
— Мы стараемся не вступать в контакт с внешним миром, — сообщил лейтенант своему командиру, с задумчивым и несколько мрачным видом обозревавшему окрестности из-за бруствера. — Только наблюдаем. Патрулируем дороги вокруг города, несколько раз в день совершаем объезд самого города. Здесь пока тихо.
— Русские ушли отсюда без боя?
Энрике Мартинес видел достаточно, чтобы сказать — в Урус-Мартане давно не было настоящих сражений. Все разрушения, какие можно было еще встретить в городе, являлись лишь мрачным памятником минувшей войны, делом рук русских или самих чеченцев. Капитан был в Грозном и знал, на что должен быть похож город, в котором несколько часов уничтожали друг друга бойцы лучших армий на этой планете.
В те часы, когда высадившиеся на летное поле грозненского аэродрома десантники из Сто первой зачищали столицу Чечни от остатков русского гарнизона, когда подошедшие с юга части Десятой легкой пехотной дивизии выдавливали подразделения русской армии, капитан Мартинес находился уже в корабельном госпитале на борту «Уоспа». Он и его люди сделали свое дело, оттянули на себя часть атаковавших с севера русских сил, выдержали атаку вражеских танков, хотя и погиб тогда каждый второй, а те, кто выжил, держались на грани смерти. Но насладиться чувством выполненного долга Энрике Мартинесу не дали, и теперь он вернулся в строй, чтобы завершить начатое. И он сам был не против этого, а потому пытался понять, что происходить, чего ждать ему и его бойцам, хотел сам увидеть как можно больше.
— Русские ушли отсюда без единого выстрела, — подтвердил командир взвода. — Я слышал, местные попросили их об этом, чтобы город не был разрушен. И русские послушались их и оставили город, который потом заняла рота легкой пехоты — тоже не сделав ни одного выстрела.
Пока командиры беседовали, бойцы — на территории поста находился сейчас весь его малочисленный гарнизон — занимались повседневными делами. Кто-то отдыхал в палатках, кто-то возился с оружием, полностью полагаясь на бдительность своих товарищей, стоявших на постах и сменявших друг друга едва ли не каждый час. Звучала музыка, причем разом в нескольких местах, слышались разговоры и даже смех. Морпехи пытались расслабиться здесь, заставить себя забыть о давящем со всех сторон напряжении — но в тот миг, когда один из часовых поднял тревогу, все тотчас изменилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
