— Нет! В смысле, не против, конечно, пойдём, — подскочила я, стараясь не смотреть на прячущих улыбки родных. То есть, прятали их только родители; Василич улыбался вполне явно, но не ехидно, а как‑то неожиданно тепло и понимающе. А Ванька вообще радостно скалился, и я украдкой пригрозила ему кулаком.
На лифте мы поднялись в молчании, а когда вышли в сизый от пронизывающего его солнечного света туман, Сур прикрыл глаза и, чуть запрокинув голову, сделал шумный глубокий вдох, полной грудью втягивая влажный тёплый воздух.
— Очень плохо? — тихо спросила я, разглядывая мужчину. — Ты извини, это было очень эгоистично с моей стороны. Если нет сейчас никакого желания разговаривать, ты скажи, я…
— Нет, всё нормально, — он, поморщившись, тряхнул головой и прямо посмотрел на меня. — Твоё общество и твои вопросы меня не тяготят. Честно говоря, просто надоело сидеть на месте, хотелось размяться. Ты умеешь плавать?
— Не так чтобы отлично, но на воде держусь. А что, тут есть где? — проговорила растерянно. Потом сообразила, как последний вопрос должен звучать с учётом поверхности планеты, на сто процентов покрытой водой, и поспешила уточнить: — Имею в виду, есть безопасные для этого места? Я так поняла, что в воде обитает много всяких опасных существ и даже, наверное, есть какие‑то бактерии…
— Есть, — с ироничной улыбкой подтвердил мужчина, вновь перехватывая мою руку и увлекая к ожидающей неподалёку пете. — И бактерии, и существа, и безопасные места. Есть даже отмели, на которых вполне можно стоять.
— А почему на них не построили города? — опешила я. — Разве так было бы не проще, чем летать в воздухе?
— Проще, если бы эти отмели были стабильными, и если бы не бури, — спокойно пояснил Сур. — Это… слипшиеся массы песка, на первый взгляд твёрдые и надёжные, но в период штормов их разбивает волнами и смерчами. Летающие города оказалось проще защитить от ударов стихии.
— А здесь и бури бывают?! — протянула я. — Кажется, всё это время я читала о вашем мире что‑то не то.
— Бывают, — он кивнул. — Весьма жестокие и разрушительные. Вам повезло оказаться на Сапфире в самое тихое время, до сезона бурь ещё далеко. Но они по — своему красивы, у тебя будет возможность в этом убедиться.
— Твоё определение «разрушительные» отбивает всякое желание любоваться на буйство стихии, — честно поделилась я. — А Сапфиром называется эта планета, да? Видишь, какая я безалаберная, до сих пор не удосужилась выяснить, где именно нахожусь…
— Сложно сразу охватить тот объём информации, который местные жители впитывают всю жизнь, — он пожал плечами. — Не волнуйся, тебя никто никуда не подгоняет, и экзамен по знанию местных реалий сдавать не придётся.
— Угу, а жить тогда как? — вздохнула я.
— С удовольствием, — совершенно серьёзно ответил он, пожав плечами. Я покосилась на строгий профиль невозмутимого мужчины и едва не уточнила, точно ли он это сказал, или мне послышалось. Потому что сказанные слова очень слабо вязались со сложившимся образом Сура как серьёзного, сдержанного и малоэмоционального мужчины, сильнее всего в этой жизни увлечённого работой.
С другой стороны, почему бы и нет? Может, для него именно работа — наибольшее удовольствие из возможных.
Или, что вероятнее, я просто недостаточно разобралась в характере этого человека.
— Кстати, об удовольствиях, — опомнилась я. — Что это было? Ну, когда ты держал меня за руку, и я уплыла куда‑то в другие миры, почти потеряв связь с реальностью. Ты обещал объяснить.
— Обещал, — не стал спорить он, смерил меня задумчивым взглядом, после чего предложил: — Давай присядем, нам довольно долго лететь. И я тебе всё объясню.
Я послушно села, обхватив руками колени, глядя на Сургута настороженно; он выглядел так, будто собирался рассказать мне… ну, о чём‑то страшном и малоприятном вроде необходимости подселения ещё одного мазура. Серьёзный, сосредоточенный, даже как будто напряжённый. Мужчина уселся рядом, удобно расставил ноги, опираясь о колени локтями.
— Помнишь, я объяснял, как существуют патрульные? — он явно решил начать издалека. Я послушно кивнула; не просто помнила, но даже вспоминала об этом совсем недавно! — Между собой они общаются такими же образами, как разговаривают мазуры. Для нас это не так сложно, как для вас, мы приучаемся думать образами с самого детства. Не удивляйся моей осведомлённости, вопрос разности нашего мышления изучался достаточно давно и внимательно. Так вот, в нормальном состоянии это общение происходит через физическое соприкосновение двух мазуров. То есть, человек связывается симбионтом, а уже те — между собой. Но в экстренной ситуации возможен контакт на расстоянии, даже на весьма значительном; это зависит от степени важности информации или интенсивности эмоциональной окраски. Пока понятно? Если я слишком увлекусь, одёргивай, это просто привычка.
— Ты ещё и преподаватель? — с улыбкой уточнила я.
— В некотором роде, — хмыкнул он.
— Это понятно, но пока неясно, к чему ты ведёшь.
— Да, собственно, всё просто. Про наш подход к разделению физического влечения и эмоциональной привязанности ты тоже уже знаешь. Эта привязанность по своей природе очень похожа на контакт патрульных, только в первом случае связь возникает естественным путём, а потому — доставляет значительно меньше неудобств. Даже наоборот, она приносит удовольствие, потому как строится на симпатии и подсознательном желании подобного контакта, если угодно — стремлении быть как можно ближе, а не на необходимости совместной работы и выживания. Если совсем уж подробно, степень такой привязанности тоже бывает разной и зависит от того, на каких чувствах она строится; любовь мужчины и женщины, или любовь к родителям, или близкая дружба. Передача эмоций и мыслеобразов через тактильный контакт — это, наверное, самый наглядный признак подобной связи. К сожалению, контакт такой не всегда бывает обоюдным, всё зависит от личных качеств человека — насколько он открыт, насколько готов приблизить постороннего. Но, с другой стороны, ничего страшного в нём нет, его можно и оборвать; скажем, на первых порах попросить симбионта о содействии, а потом просто избегать этого человека, и связь постепенно сойдёт на нет. По — хорошему, рассказать об этой тонкости стоило всем, но сегодня я, определённо, не в том настроении.
— Ага, — глубокомысленно изрекла я, бессмысленно пялясь в горизонт и пытаясь уложить в голове сказанное. Само знание‑то укладывалось удобно, с комфортом, но вот применить его к ситуации никак не получалось. В основном, конечно, из‑за менторского тона Сура; он рассказывал о чувствах с такими интонациями и в таких словах, будто читал лекцию по математике. — То есть, ты хочешь сказать, что между нами образовалась такая связь? — уточнила осторожно. — Или не между нами, а в одностороннем порядке? — пробормотала почти севшим голосом, холодея от нехорошего предчувствия. Может, потому он и заговорил об этом в таком тоне, чтобы вежливо объяснить, во что я умудрилась вляпаться?
