Восстание не состоялось, но во всем этом деле было слишком много загадочного. Трудно было предположить в самом деле, чтобы народ решился с голыми руками идти на войска и брать укрепленные пункты. Но откуда у него могло появиться оружие? Самый тщательный обыск, произведенный в окрестностях, дал только случай открыть в деревне Архинис спрятанное знамя, увеличившее собой число русских трофеев, но ни складов оружия, ни пороха – ничего, о чем так много говорили армяне, – найдено не было. На разграбление арсенала мятежники также рассчитывать не могли уже потому, что арсенал находился внутри цитадели, и прежде чем овладеть им, нужно было покончить с русским гарнизоном. Оставалось предположить одно – расчеты на какую-нибудь постороннюю помощь. И действительно, строжайшее следствие, произведенное Панкратьевым, выяснило нечто посерьезнее домашнего заговора: открыты были тайные сношения арзерумских жителей с мушским пашой, с курдами и лазами, при посредстве которых только и мог осуществиться безумно затеянный план истребления русских.
Главнокомандующий получил известие об этих происшествиях уже за Балахором и был весьма доволен благоразумными распоряжениями Панкратьева.
«Объявите в прокламации жителям, – писал он ему из Килкит-Чифтлика, – что многочисленные скопища лазов, соединившиеся против нас в окрестностях Бейбурта, рассеяны ныне, как прах от сильного ветра. Харт, гордившийся смертью русского генерала, истреблен вместе со всеми защитниками его, и в самой деревне не оставлено камня на камне; сады и сакли – все обращено в пепел и сравнено с землей. Три бывшие там знамени достались победителям, и вы, показав сии знамена обывателям Арзерума, сообщите им о сем жестоком наказании. Да научатся они из сего примера, что русские столько же великодушны к покорным, сколько строги к буйным мятежникам».
Знамена эти, по приказанию Панкратьева, возились по улицам города, и на всех перекрестках глашатаи читали его прокламации.
Таким образом, поражение лазов лишило заговорщиков одной из опор, на которой лелеялась самая мысль о восстании, но оно не могло убить этой мысли вконец, так как оставался еще другой источник, питавший мечты, – это курды. Но скоро и последней иллюзии был положен предел. С тех пор как враждебные действия мушского паши становятся открытыми, получает окончательное решение и самый вопрос о давно длившихся переговорах с курдами. С этой минуты руки у Панкратьева развязываются, и гром русского оружия оглашает безмолвствовавшие до сих пор поля Курдистана.
Нужно припомнить, что мушский паша еще зимой начал искать покровительства русских, и поводом к такому сближению послужили внутренние смуты в его пашалыке. Восстановив против себя почти все население и страшась готовившегося бунта, он предложил Паскевичу свои услуги против турок с тем, чтобы русские поддержали его колеблющуюся власть. Эти сношения не укрылись тогда от сераскира, который, не имея войск, чтобы наказать пашу, поручил родному дяде его, Ибрагим-беку, составить себе сильную партию и с помощью ее овладеть правлением.
Ибрагим появился в Муше весной 1829 года, но сторонников себе не нашел, «ибо, как говорит официальное известие, был не любим в народе столько же, сколько и его племянник». Тогда он приехал в Арзерум к Паскевичу. Главнокомандующий принял его ласково, но так как переговоры уже велись с Эмин-пашой, то менять одного на другого пока не было причины, тем более что поддержка Ибрагима, во всяком случае, потребовала бы с нашей стороны вооруженного вмешательства. Ибрагиму тем не менее дали надежду и оставили его при главной квартире, рассчитывая, что этим путем понудят Эмин-пашу если не принять нашу сторону, то, по крайней мере, оставаться в бездействии, а это было все, чего только желал Паскевич в данную минуту. Но положение Эмин-паши было таково, что ему приходилось стоять между двумя огнями. Возможность увидеть перед собой конкурента в лице Ибрагим-бека, опиравшегося на русские штыки, заставляла его поддерживать связи с Паскевичем, а между тем ему писали из Константинополя о близком заключении мира и что Франция и Англия уже объявили, что не позволят России удержать за собой ни одного аршина из числа завоеванных ею земель. Последнее обстоятельство, ставившее всю будущность паши опять в зависимость от Турции, принуждала его заблаговременно изыскивать средства снискать расположение турецкого правительства. В этих-то видах он вошел в сношения с арзерумскими жителями, и как только главные русские силы выступили к Бейбурту, он, оставаясь сам в стороне, выслал на помощь к ним сильные партии курдов, под начальством Мустафы-паши, прошлогоднего сподвижника Киоса.
Об этих сборах курдов русские узнали только тогда, когда 2 августа ехавший из Арзерума в Хныс штабс-капитан Юматов внезапно был атакован на дороге сильной неприятельской партией. С конвоем из двадцати девяти черноморцев Юматов некоторое время держался на месте, но когда половина казаков была перебита, он ускакал в Арзерум.
Появление такой значительной партии почти под самым городом не могло быть случайным, и действительно, в тот же день были доставлены сведения, что на границе Мушского пашалыка, в окрестностях Бин-Геля, стоит пятнадцать тысяч курдов с шестью орудиями. Это известие заставило Панкратьева тревожиться теперь не только за участь небольшой команды, стоявшей на покосе, в лугах, верстах в тридцати пяти от Арзерума, но и за самый отряд полковника Лемана, занимавший Хныс. Последнему тотчас приказано было отступить в деревню Кюли, чтобы быть ближе к Арзеруму, а навстречу к косцам отправили казачий полк Басова с ротой пехоты и двумя орудиями. Леман отступил беспрепятственно, но Басову пришлось выдержать жаркую схватку. Когда колонна его, 3 августа, вместе с косцами возвращалась назад и была уже верстах в пятнадцати от города, две или три тысячи курдов внезапно и со всех сторон атаковали казаков из засады. В одно мгновение арьергард был смят, боковые патрули отрезаны, обоз разбит, и Басов очутился в самом отчаянном положении.
Еще никогда не дрались курды с такой отвагой и дерзостью. К счастью, пальба из орудий услышана была в Арзеруме, но, пока на помощь оттуда подоспел генерал Сергеев с казачьим полком и частью пехоты, Басов потерял уже тридцать пять казаков убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Из числа последних четыре казака, впрочем, скоро явились назад, в сопровождении каких-то турецких старшин. Оказалось, что они, будучи отрезаны при первом натиске, бросились в ближайшую турецкую деревню Ханыч, и жители-мусульмане не только дали им убежище, но скрыли от поисков курдов и потом препроводили к русским.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
