коне, вчерашний смертник со связанными за спиной руками? "Видишь, — говорит его взгляд, — я снова на скакуне, в богатой одежде, а ты как был, так и останешься быдлом. Овцой в этом покорном сером стаде. Так мир устроен, а ты еще спорил, дурак!"
Да, это он хотел сказать мне сейчас. И намекнуть, что судьба моя, как судьбы всех этих людей, заполнивших пустырь перед домом Мурад-бая, в его руках.
Вывели Сапара. Не поднимая головы, он исподлобья оглядывал собравшихся. И вдруг его настороженный взгляд уперся в мое лицо. Я сделал неприметный знак — молчи!
Я думал, что говорить будет сам Осман-бай. Но он сидел молча, презрительно поджав губы.
— Люди! — громко начал Мурад-бай и сразу осекся, словно забыл нужное слово. — Люди! — повторил он гораздо тише. — Вы уже знаете, ночью эти нечестивцы устроили набег. И все потому, что вчера вы не проявили решительности. Вы пожалели красного, а его дружки никого не жалеют. Хорошо, что всевышний встал на нашу защиту, не миновать бы нам в эту ночь великого множества бедствий и жертв. Глядите на него, люди, — он ткнул пальцем в сторону Сапара, — глядите и решайте. Без вашего согласия мы не тронули его, ни единый волос не упал с его головы, но предателю нет пощады. Наш священный закон гласит: убившему неверного — благословение божие!
Мурад-бай замолк, вроде бы переводя дух, а сам повел глазом на Осман-бая, так ли он говорит. Осман-бай, не глядя на него, чуть заметно кивнул головой.
— Люди, цель Осмай-бая — благородная — цель. Он хочет освободить нашу страну от красных кяфиров; привести нас к счастливой жизни. Поможем Осман-баю, люди! Будем достойны имени мусульманина!
Мурад-бай снял шапку, вынул из нее большой платок и старательно вытер лицо. Люди молчали, ждали, что он еще скажет.
— Вы знаете Осман-бая, люди. Слава аллаху, это всесильный человек. Он мог бы убить этого бунтовщика сразу. Но Осман-бай, да воздаст ему аллах, справедлив. Он уважает наши обычаи, он хочет знать волю народа.
Ни звука.
Якуб повернул голову, ловя мой взгляд. Что ж, я не опустил голову. Народ не спешит с ответом, это уже много. Ведь неделю назад сходка одобрила бы любое решение бая.
Из толпы вышел Кадыр-ага.
— Растолкуй нам, Осман-бай: зачем вы людей беспокоите?. Вон ведь нас сколько собралось, — Кадыр-ага широким жестом показал на толпу. — А ведь у каждого свои дела, заботы.
Осман-бай окинул старика презрительным взглядом и, не отвечая ему, заговорил грозно и внушительно:
— Люди, Мурад-бай правильно сказал вам — превыше всего я ценю справедливость. Я должен знать, что у вас на душе, каковы ваши желания. Но помните, люди: несогласные не угодны аллаху! Если мы лишимся согласия, дракон в красном халате, что нагрянул к нам из России, сожжет нас своим огненным дыханием. Красный дракон — посланец Азраила, предвестник светопреставления — вот что говорит нам наш духовный наставник мулла Назар, — и Осман-бай плеткой указал на высокого белобородого человека, одетого, несмотря на жару, в тяжелый ватный халат.
Человек в ватном халате погладил седую бороду и удовлетворенно закивал.
— Истинно, правоверные, истинно…
В толпе послышался ропот. Осман-бай сделал грустное лицо.
— Сегодня ночью я потерял двух верных джигитов. Мстя за своих людей, я мог бы убить нечестивца. Но я жду вашего согласия. — Осман-бай помолчал выжидая. Толпа безмолвствовала. — Вы не все еще знаете, братья. Красные изверги надругались над нашей святыней. На нашем священном кладбище они похоронили проклятых кяфиров.
Толпа негодующе загудела. Я поднял глаза на Якуба. Он отвернулся.
— Истинно, правоверные! — вскричал мулла Назар. — Они совершили это. Они оскорбили нашу веру!
— Поношение! — завопил косоглазый старик с легкой белой бородой. — Мулла сказал правду. Последние времена настанут, если простить такое!
— Так соглашайтесь, — спокойно произнес Осман-бай. Опустив головы, люди молча посматривали на бая.
— Осман-бай, — громко сказал Кадыр-ага, — ты говоришь, этот парень виновен. Ладно. А что плохого сделал Нумат? За какие провинности ты посадил его за решетку? — Лицо Осман-бая застыло, словно подернутое коркой льда, но старик продолжал: — Ты говоришь о справедливости. Но когда Каушут-хан, справедливейший из справедливых, советовался с народом, он так не поступал. Он не бросал в темницу несогласных.
Осман-бай взглянул на Якуба, потом обернулся к толпе и, стараясь сохранить спокойствие, произнес:
— Нумат мой кровник, это всем известно.
— А до этого, что ж, не был он твоим кровником? — громко спросил человек в синем халате. — Просто сказал он тебе вчера не то, что ты хочешь слышать, вот ты с ним и расправился.
Толпа заколыхалась, становясь плотнее, люди тесней придвигались друг к другу.
— Нашел о ком толковать, — презрительно бросил человек в богатой шапке, стоявший возле Осман-бая. Я сразу узнал этот сиплый голос — хозяин вчерашней кибитки. — Что он, что племянничек — одна шайка. Им бы только раздоры чинить. Мало Ахмеду пастухов бунтовать, в деревне решил свару затеять.
— И правда, Кадыр-ага, чего это ты про Нумата речь завел? — проворчал Мурад-бай. — Он к нашему разговору не касается.
— Касается, Мурад-бай, все касается. Так вот, если сейчас, у нас на глазах, Осман-бай не освободит Нумата, нам не о чем с ним говорить.
Осман-бай посмотрел на Якуба. Тот, не глядя на него, плеткой указал на ворота.
— Мы принимаем ваше требование, — с достоинством произнес Осман-бай. — Приведите, — бросил он нукерам.
Толпа оживилась. Одни благодарили Кадыра-ага, другие громко восхваляли бая. Поступок Осман-бая и впрямь мог свидетельствовать о его справедливости.
Якуб окинул взглядом толпу, улыбнулся и внимательно посмотрел на меня. "Надеюсь, ты понимаешь, что это значит? Пусть потешатся. Когда добиваешься большего, можно уступить в мелочах".
Из ворот выволокли Нумата. Он с трудом переставлял ноги, низко опущенная голова его беспомощно болталась. Он медленно поднял ее, увидел толпу и, как испуганная телка, в ужасе шарахнулся назад.
Второпях Нумата вывели в чем был. Шапку он потерял. Чокаи без обмоток, прямо на босу ногу, завязки волочатся по земле. На лбу синяк, под глазом запеклась кровь.
Он стоял молча, не двигаясь, словно решил дать людям вдоволь наглядеться на себя. И так же молча глядели на него люди. Вдруг Нумат закричал не своим голосом:
— Чего не смеетесь? Смейтесь. Смейтесь, вам говорят!
— Господи! Да он никак тронулся!.. — в ужасе прошептала старуха, недавно ругавшая его.
Нумат почему-то взглянул на небо и сразу присел, скорчился, словно увидел наверху что-то очень страшное. Лицо у него сморщилось, подбородок затрясся. Он нагнул голову, закрыл глаза и, суча ногами, повалился на землю.
— Смейтесь! Все смейтесь! Чего один Осман-бай смеется?
Нумат сел и зарыдал, прерывая рыдания
