Но если гоплиты были моряками никудышными, то в бою они чувствовали себя, как рыба в воде. Сомкнувшись в железный кулак, ощетинившись короткими копьями, воины Понта вмиг разметали нестройные толпы орущих сатархов. Будь на месте пиратов кто-нибудь иной, единственным выходом казалось только поспешное отступление. Однако не зря сатархи отличались невероятной цепкостью в сражениях и большими познаниями в мореходном искусстве. По команде вождя они обрубили абордажные крюки и их биремы дружно отвалили от бортов грузовоза. Но не успели понтийцы с облегчением вздохнуть, как, совершив немыслимый по скорости и красоте маневр, суда пиратов взяли грузовое судно в клещи и вогнали в борта острозубые тараны. Едва раздался треск ломающихся досок, сатархи метнули длинные арканы с многочисленными крючьями, чтобы запутать снасти на корабле противника, лишить его возможности передвигаться в нужном направлении. Теперь три корабля составляли единое целое, и для их команд было только два выхода из создавшейся ситуации – победить или умереть.
Тем временем в бой вступила и бирема понтийцев. Ей противостоял самый тихоходный корабль сатархов, патриарх эскадры, с облупившейся краской на бортах и латаным-перелатаным парусом. Но биремарх[255] понтийцев зря понадеялся на добротность своего судна и преимущество в скорости. Судном сатархов управлял старый, видавший виды, как и его корабль, пират, седобородый, весь в шрамах великан. Он только криво ухмыльнулся, когда бирема понтийцев показала ему корму – биремарх противника пытался увести за собой судно пиратов с поля боя, чтобы на морском просторе доказать свое явное превосходство в быстроте и маневренности.
Великан-сатарх что-то прокричал, и один из пиратов подал ему канат с крюком-«кошкой». Раскрутив над головой крюк, старый пират с яростным воплем метнул его в сторону быстро удаляющейся биремы понтийцев. И достал: остро заточенные лапы впились в кормовой акростоль в виде рыбьего хвоста и канат натянулся, как струна. Вскричав от радости, пираты схватились за свободный конец и начали тянуть его изо всех сил. Вскоре корабли сблизились настолько, что можно было видеть даже выражения лиц команды понтийской биремы, напуганной таким неприятным поворотом событий.
Глядя, как новые абордажные крюки замелькали в воздухе, биремарх только скрипнул зубами. Это был отважный воин, не очень опытный в морском деле, но хладнокровный и решительный. Нимало не колеблясь, он с удивительным спокойствием начал зажигать фитили, торчащие из сосудов с «греческим огнем». И когда оба судна сцепились намертво и пираты ринулись на абордаж, биремарх стал размеренно швырять свои грозные снаряды на палубу биремы сатархов.
Увлеченный боем сатарх-великан заметил опасность чересчур поздно, когда огонь уже широко разлился по сухим, чисто выскобленным доскам помостов и начал лизать недавно просмоленные борта понтийской биремы. В отчаянии, отбив нападение одного из гоплитов, он ринулся к борту и начал рубить связывающие суда канаты. Но биремарх, глядя на его усилия, презрительно засмеялся и оставшиеся два сосуда разбил о палубу своей биремы. Он знал, что от сатархов пощады не дождаться, а потому решил умереть, как подобает воину.
Вскоре оба судна пылали, как факелы. И сатархи и понтийцы прыгали в воду, спасаясь от огня, но души их были смущены – продержаться в холодной воде до прихода подмоги они не чаяли. Тем более, что бой между биремами сатархов и грузовозом еще продолжался.
А где же посыльное судно? Ускользнув от нападения, крохотная унирема отошла на безопасное расстояние и теперь медленно удалялась в сторону понтийских берегов, готовая в любой момент поднять парус и скрыться в морских далях. Угрюмые моряки старательно избегали смотреть друг друга в глаза, а командир униремы, пристально наблюдая за сражением, утешал себя крепким ругательствами и не менее крепким вином. Его первоначальный испуг уже прошел, и теперь он мучительно искал оправдания своей трусости.
Тем временем кровавая схватка на палубе грузового судна близилась к завершению. Поредевший отряд гоплитов с трудом сдерживал ревущих пиратов. В воздухе густо роились стрелы, с сухим треском ломались копья, бряцали мечи, слышались предсмертные вопли и хрипы противников. Над кораблями с радостными криками летали буревестники, эти грифы морей, в предвкушении богатой поживы.
Вместе с гоплитами дрались и пассажиры торгового судна, два грозных воина, закованных в броню. Их мечи не знали устали, сея смерть и увечья. Спиной к спине, в полном безмолвии и с опушенными забралами шлемов, воины сражались, как одержимые.
Это были Митридат и его слуга Гордий. Ускользнув в Трапезунте от вездесущих ищеек Оронта, они ночью пробрались на торговое судно, с хозяином которого было уговорено, что он доставит таинственных пассажиров в Патикапей без лишних расспросов. Диофант позаботился и об охране царевича, но, к сожалению, наварх понтийского флота не числился в приверженцах Митридата, а потому пришлось довольствоваться лишь судами, мало приспособленными к подобному роду занятий.
Вождь сатархов был хитер и проницателен. Он сразу заметил, что корабль недогружен, а значит расчет на богатую добычу оказался скоропалительным. Его взгляд прояснился только тогда, когда на глаза ему попались Митридат и Гордий. Их очень дорогие и редкие даже по тем временам панцири подсказали сатарху, что перед ним люди достаточно состоятельные, чтобы оплатить немалые деньги за свою свободу.
– Хей! – его громовой возглас перекрыл шум битвы, привлекая внимание пиратов. – Взять живыми! – проорал он, указывая на окруженных воинов.
Несколько сатархов тут же отошли в сторону и достали из подвешенных к поясу сумок тонкие цепи с металлическими грузиками на концах. Улучив момент, они дружно швырнули их в сторону царевича и его слуги. Цепи словно сверкающие змеи в мгновение ока оплели руки и ноги воинов, и вскоре Митридат и Гордий были погребены под телами сатархов…
Селевк жадно всматривался в едва различимые контуры сражающихся суден. Наконец впередсмотрящий киликийцев заметил столб дыма от горящих бирем, и предводитель пиратов Егеиды понял, что там идет морской бой. Подняв паруса, миопароны быстро пошли на сближение с неизвестными судами – Селевк не сомневался, что ослабленные противоборством стороны не смогут оказать достаточно мощного сопротивления, и чужой, но сладкий плод добычи сам упадет ему в руки.
Он появился в виду сатархов, когда те пытались освободить тараны бирем, глубоко засевшие в бортах грузовоза. Митридат и Гордий были привязаны к мачте, и обозленные большими людскими потерями и полупустыми трюмами корабля пираты награждали их увесистыми тумаками и зуботычинами.
