6 января в 08.00 я поднялся по широкой лестнице вокзала Сент-Шарль и сел на поезд, шедший в Страсбург. Пока он безмятежно двигался среди цветущих холмов и долин Южной Франции, в России советские дивизии наносили удары по немецким оборонительным линиям в преддверии зимнего наступления. В Италии американцы бомбили участок нашего фронта в районе Монте-Касино, пытаясь прорваться к Риму. На Британских островах тысячи бомбардировщиков заводили моторы для ночного налёта на континент. В 22.30 мой экспресс прибыл в Страсбург и около полуночи пересёк Рейн в районе Келя.
В Мангейме мы сделали остановку – и долго стояли. Чтобы выяснить причину задержки, я вышел на холодную платформу. Мрачный дорожный рабочий сообщил, что Франкфурт сильно бомбили.
– Говорят, это была самая мощная бомбардировка. Кажется, поезду придётся здесь постоять некоторое время.
У меня вдруг появилось острое желание помчаться впереди поезда. Одолевало беспокойство: не случилось ли чего с родными и домом? Лишь после продолжительной стоянки поезд выполз из Мангейма и грузового депо. Затем он медленно потащился к охваченному пожарами Франкфурту. Прежде чем поезд осторожно втянулся под навес главного вокзала, серое, холодное, туманное утро сменил тягостный день, за ним – ночь.
Я схватил свои чемоданы и выбежал по россыпи битого стекла сквозь дым пожарищ и облака пыли на улицу. Большая площадь перед вокзалом лежала в руинах. Полукруг окружавших площадь величественных зданий был низведён до развалин. Над городом висела сплошная завеса из чёрного дыма. Для борьбы с пожарами и расчистки завалов улицы заполнили пожарные машины, военные грузовики, бригады ПВО, санитарные фургоны и тысячи людей. Спотыкаясь об обломки кирпича и обходя воронки, я помчался через площадь, вышел на Майнзер-Ландштрассе, повернул налево на Савиништрассе, обежал глубокую воронку посередине улицы, обратив внимание на большое количество алюминиевой фольги, при помощи которой противник снижал эффективность радаров ПВО, и затем пронёсся ещё пятьдесят метров вперёд.
Здесь я сделал открытие, которое несколько успокоило меня. Наш дом стоял на прежнем месте. Я открыл тяжёлые железные ворота, подошёл к парадному и позвонил в дверь. Никто не откликнулся. Полагая, что звонок не действует, я попытался войти в дом с чёрного хода. Там, где был сад, лежали большая груда битого кирпича и штукатурки, куски железного ограждения, оконных рам, стекла обогревательных батарей и труб. Торцевая стена дома была разрушена взрывом бомбы, выставив напоказ все пять этажей. Жильцы и вещи четырёх из пяти этажей были уже эвакуированы, исключение составлял второй этаж, где помещалась наша квартира. Я узнал спальню своих родителей, где ещё стояла мебель, неразобранные кровати, аккуратно покрытые одеялами, но со слоем пыли сверху. Рядом была комната, где швейная машинка глядела на воображаемую стену, и комната сестры с бирюзовыми обоями. В углу одного из помещений квартиры висела лоханка. Никаких признаков присутствия моих родителей и сестры не было.
На первом этаже появилась женщина и сказала:
– Это хорошо, что вы приехали. Мы здесь гадали, придёт ли кто-нибудь, чтобы позаботиться о мебели. Хотя бы вы.
Я узнал в женщине супругу хозяина дома и спросил:
– Вы можете открыть нашу квартиру? У меня нет ключей.
– Я поищу. Попрошу также соседей помочь убрать вашу квартиру.
Из одной её случайной реплики я понял, что мои родители уехали по делам. После того как женщина вручила мне ключ, я вошёл в квартиру и осмотрел повреждения.
Двери подсобных помещений были сорваны с петель. В комнатах со стен попадали картины. Пол был усеян мелкими предметами, снесёнными со столов. Разбилась только стеклянная и фарфоровая посуда. Однако мебель, кровати и пол покрывал толстый слой пыли. Перед уборкой квартиры я облачился в старую одежду, которую нашёл в своей комнате. Затем открыл входную дверь, услышав стук. Ожидая увидеть в качестве помощников крепких мужчин, я с удивлением увидел вместо них четырёх женщин среднего возраста, одетых в серую рабочую форму. Они вошли, словно в свою квартиру. Все вместе мы начали передвигать мебель, протирать её, выносить в вестибюль и передние комнаты. Далеко за полдень женщины ушли, не ответив на выраженную мною признательность за помощь.
Переодевшись в морскую форму, я пошёл в армейский информационный центр, получил талоны на питание, послал телеграмму своему новому начальству, объяснив причину моего отсутствия на месте службы. Несколько телеграмм отправил по другим адресам в расчёте, что они найдут родных и вызовут их домой. Затем стал искать место, где можно было бы перекусить. Четыре ресторана, где сохранялось великолепие довоенного обслуживания, были разрушены до основания. В пятом, на Кайзерштрассе, белоснежные скатерти сменили бумажные подстилки, а элегантных официантов – мрачные матроны. Безвкусный ужин вызвал неприятные ощущения после великолепных блюд, которые мне подавали в Марселе. Злая ирония состояла в том, что французы, проигравшие войну, питались, как короли, мы же, победители, жили на картошке и эрзацах.
Разорённый город снова погрузился во тьму ночи, и его жителей вновь охватил страх перед начавшимся воздушным налётом. Я вернулся в наш разбитый дом и прислушивался к объявлениям по радио, пока налёт не прекратился.
Проснулся от бьющего в лицо солнечного света и с изумлением озирался по сторонам в своей странной и в то же время хорошо знакомой мне квартире. На стене напротив моей кровати висел рисунок обнажённой женщины, который я нарисовал, когда мне было 18 лет. Мать постоянно интересовалась, кто позировал мне в таком юном возрасте. Рядом висела репродукция картины Рембрандта «Мужчина в шлеме» и чуть подальше гипсовая маска «Незнакомки из Сены», снятая с неизвестной красавицы утопленницы, которая была обнаружена в знаменитой реке Парижа лицом вниз. На стене напротив окна я повесил мои флотские трофеи – эмблемы, флаги, ленты. На полках вдоль стен стояли книги, которые я покупал в книжных магазинах, разбросанных по всей Европе. Такова в основном была моя комната, из которой я в 1939 году ушёл на войну. Мне говорили, что она будет выиграна в течение нескольких месяцев. Тем не менее четыре года войны продвинули меня к вершинам избранной военной профессии. Я вновь подавил чувство пессимизма, которое в последнее время зрело во мне сильнее и сильнее. Скоро, очень скоро мы доведём эту проклятую войну до победного конца…
В темноте повернулся ключ в замке от входной двери. Вернулись мои родные. Мать и Труди были шокированы, отец же произнёс со вздохом:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
