– Сколько понадобится времени, чтобы получить результаты анализов? – спрашивает Серенити.
– Не знаю. Но Лулу понимает, что мне нужно на вчера.
– Все равно не понимаю, зачем Гидеону врать насчет тела, – говорит Серенити. – Он должен был сразу узнать Элис, когда обнаружил ее.
– Это легко объяснить. Если тело принадлежит Элис, он – главный подозреваемый. Если Невви – потерпевшая сторона. И когда она приходит в себя в больнице и вспоминает, что произошло, то сбегает, потому что боится, что ее арестуют за убийство.
Серенити качает головой.
– Знаешь, если устанешь работать детективом, из тебя получится отличный предсказатель. Сможешь заработать хорошие деньги гаданием.
Посетители закусочной начинают на нас оглядываться. Я подозреваю, что здесь принято говорить о погоде или игре «Ред Сокс», но не о расследовании убийства или паранормальных явлениях.
Подходит та же официантка.
– Если вы поели, освободите столик.
Ерунда какая! Потому что зал полупустой. Я начинаю спорить, но Серенити отмахивается.
– Да черт с ними! – говорит она.
Достает из кармана двадцатидолларовую банкноту – достаточно, чтобы оплатить счет и оставить три цента на чай, – кладет ее на стол и поднимается с места.
– Серенити!
Дженна сидела так тихо, что я почти забыл о ней.
– Вы сказали, что из Верджила выйдет хороший предсказатель. А из меня?
Она улыбается.
– Милая, я ведь уже говорила: у тебя больше паранормальных способностей, чем ты думаешь. Можешь мне поверить!
– А вы можете меня научить?
Серенити смотрит на меня, потом переводит взгляд на Дженну.
– Научить чему?
– Быть экстрасенсом.
– Милая, это не так делается…
– А как это делается? – стоит на своем Дженна. – Вы и сами не знаете, да? Давно уже этим не занимались? Может, стоит попробовать себя в другом амплуа? – Она поворачивается ко мне. – Знаю, вам подавай только факты и цифры, вещественные доказательства. Но вы же сами говорили, что иногда смотришь на что-то десяток раз, а необходимо посмотреть в одиннадцатый, и тогда то, что ищешь, оказывается прямо перед глазами. Бумажник, цепочка, даже окровавленная рубашка – все эти вещи пролежали десять лет, и никто их не нашел. – Она снова поворачивается к Серенити. – Вчера я сказала, что вы оказались в нужном месте в нужное время – тогда-то мы и обнаружили все эти вещи. Я тоже там была. А что, если эти знаки были не для вас, а для меня? Что, если вы не слышите маму лишь потому, что она хочет разговаривать только со мной?
– Дженна, – ласково говорит Серенити, – это все равно что слепому вести слепого.
– А что вы теряете?
Она горько усмехнулась.
– Давай разберемся. Самоуважение? Душевный покой?
– Мое доверие? – подсказывает Дженна.
Мы с Серенити переглядываемся поверх головы девочки.
«Помоги мне», – похоже, молит она.
Я понимаю, зачем это Дженне: в противном случае круг не замыкается, тогда это линия, а линии распутываются и уводят тебя в тех направлениях, куда идти не собирался. Завершающая часть имеет решающее значение. Поэтому, когда служишь в полиции и сообщаешь родителям, что их дети попали в автомобильную катастрофу, они хотят знать, что именно произошло: то ли дорога была скользкая, то ли они резко взяли в сторону, чтобы избежать столкновения. Родителям необходимы подробности этих последних мгновений, потому что эти мгновения – единственное, что останется у них до конца жизни. Поэтому я должен был бы сказать Лулу, что не хочу никуда с ней ходить, потому что, пока не скажу, у нее будет оставаться лучик надежды, что она сможет пролезть в приоткрытую дверцу. Именно поэтому вот уже десять лет Элис Меткаф не дает мне покоя.
Я из тех людей, которые никогда не выключают проигрыватель видеодисков, каким бы дрянным не был фильм. Я жульничаю и всегда сначала читаю последнюю главу книги – на случай, если неожиданно умру и не успею ее дочитать. Не хочу болтаться между мирами и целую вечность гадать, что же будет дальше.
Что само по себе очень интересно, потому что это означает: я, Верджил Стэнхоуп, воплощение практичности и целая гора доказательств, должен верить – хотя бы чуть-чуть! – в метафизическую ерунду, которой занимается Серенити Джонс.
Я пожимаю плечами.
– Может быть, – говорю я Серенити, – она и права.
Элис
Причина, по которой младенцы не могут запоминать события, будучи очень маленькими, заключается в том, что они не владеют языком, чтобы их описать. Их голосовые связки до определенного возраста еще не развиты, а это означает, что они используют гортань только в случае крайней необходимости. Существует прямая защита, соединяющая мозжечок младенца и его гортань, отчего в критических ситуациях малыши тут же заливаются ревом. Это настолько универсальный звук, что исследования показали: любой человек – даже студент-первокурсник, у которого не было опыта общения с младенцами, – попытается этого малыша защитить.
Дети взрослеют, гортань развивается и уже способна воспроизводить речь. Когда малышу исполняется два-три года, характер плача меняется, и окружающие не только проявляют меньшую готовность ему помогать, но и чаще отвечают на плач вспышкой раздражения. Поэтому дети учатся пользоваться словами – это единственный способ добиться внимания.
Но что же творится с исходным органом, с нервом, соединяющим мозжечок и гортань? Ничего. Даже несмотря на то, что вокруг разрастаются, подобно плющу, голосовые связки, эта связь остается неизменной и очень редко используется. Пока в палаточном лагере из-под твоей кровати в темноте не выскочит кто-нибудь. Или когда сворачиваешь в темный переулок, а дорогу перед тобой перебегает барсук. Или в любой другой момент абсолютного и леденящего душу ужаса. Когда происходит что-то подобное, звучит сигнал тревоги. Откровенно говоря, звук, который при этом издает человек, он, если даже попытается, по собственному желанию повторить не сможет.
Серенити
В прошлом, когда я еще была сильна в предсказаниях, если хотела связаться с кем-то конкретным из умерших, то полагалась на Дезмона и Люсинду, моих духов-хранителей. Я воспринимала их как телефонных операторов, которые соединяют напрямую с кабинетом, что намного эффективнее, нежели иметь телефонный справочник и рыскать по нему в поисках того, с кем я надеялась пообщаться.
Это называется «открыть канал связи»: открываешь частную практику и вперед! Это немного напоминает конференцию, когда все одновременно выкрикивают вопросы. Для медиума это настоящий ад, между прочим. Но по мне хуже, когда закидываешь удочку – а в ответ ничего.
Я прошу Дженну показать место, которое она считает для мамы особенным, поэтому мы все трое возвращаемся на территорию слоновьего заповедника и идем туда, где над поляной с лиловыми грибами, подобно титану, раскинул ветви дуб-великан.
– Я иногда прихожу сюда погулять, – сказала Дженна. – Раньше сюда меня приносила мама.
Небольшой волшебный ковер из грибов кажется воздушным.
– А почему такие грибы растут только в этом месте? – спрашиваю я.
Дженна пожимает плечами.
– Не знаю. Согласно записям в мамином журнале, здесь похоронен детеныш Моры.
– Возможно, так природа хранит память о нем, – предполагаю я.
– Скорее всего, в почве больше нитратов, – бормочет Верджил.
Я бросаю на него сердитый взгляд.
– Никаких отрицательных эмоций. Духи это чувствуют.
Верджил морщится, как будто ему пломбируют зубной канал.
– Мне погулять в другом месте? – Он машет рукой в сторону.
– Нет, ты нам нужен. Все дело в энергии, – отвечаю я. – Так проявляют себя духи.
Поэтому мы все садимся – Дженна нервничая, Верджил неохотно, я же…что ж… я готовая рискнуть. Закрываю глаза и обращаюсь к духам с небольшой молитвой: «Я больше никогда не попрошу вернуть мне Дар, если Ты один раз позволишь мне помочь ей».
Возможно, Дженна права, возможно, мама все время пыталась до нее достучаться, но до настоящего момента она не желала принимать тот факт, что Элис мертва. Может быть, она наконец готова выслушать.
– И… – шепчет Дженна. – Мы должны взяться за руки?
Были у меня клиенты, которые спрашивали, как они могут передать родным, что скучают. «Просто скажите», – советовала я. Все действительно так просто. Поэтому я и Дженне говорю:
– Скажи маме, почему ты хочешь с ней поговорить.
– А разве это не понятно?
– Мне – да, а ей, возможно, нет.
– Что ж… – Дженна сглатывает. – Не знаю, можно ли скучать по человеку, которого едва помнишь, но мне тебя не хватает. Раньше я придумывала истории о том, почему ты не смогла вернуться за мной. Тебя похитили пираты, тебе пришлось плыть вокруг Карибских островов в поисках золота, но каждую ночь ты смотрела на звезды и думала: «Что ж, по крайней мере, Дженна тоже их видит». Или у тебя амнезия, и ты каждый день пытаешься найти ключики к своему прошлому – крошечные стрелочки, которые привели бы тебя ко мне. Или ты в другой стране с секретной миссией и не можешь открыться, не подставив других, а когда ты наконец-то вернешься домой, везде будут развешаны флаги, тебя станут приветствовать толпы людей и я узнаю, что ты герой. Мои учителя по английскому говорят, что у меня невероятно живое воображение, но они не понимают – это для меня не выдуманные истории. Они настолько настоящие, что иногда становится больно, как будто колет в боку, когда слишком быстро бежишь, или крутят ноги, и боль нарастает. Но, похоже, ты просто не могла за мной прийти. Поэтому сейчас я пытаюсь дотянуться до тебя.
