На несколько дней наступает потепление. Я снимаю с себя часть одежды, пока рюкзак не лопается по швам, и иду с голыми руками. Вокруг живописная деревенская местность, но, вместо того чтобы вдыхать в меня энергию, она как будто высасывает ее. Утром я встаю уже усталой и к полудню еле держусь на ногах. 3 недели безостановочного движения вперед наконец берут свое. Тогда я упаковываю тяжелую зимнюю куртку в бумажный пакет и отсылаю ее в Осаку – все равно она мне больше не понадобится. Через 2 дня начинается снег.
В храм Дзэнцудзи я попала как раз к началу ежегодного фестиваля голых. Смысл праздника в том, что 400 мужчин в одних набедренных повязках собираются у подножия пагоды и дерутся за обладание палкой, которую им бросает влиятельный синтоистский священнослужитель. Счастливчик, поймавший священный артефакт, торжествующе уносится восвояси и весь следующий год радуется своей удаче.
Я уговариваю служек разрешить мне взобраться на второй этаж пагоды. До начала шоу осталось 7 часов, а я уже заняла отличное место прямо под окном, где будет стоять священнослужитель. Правда, погода совсем испортилась, а я легко одета, и ветер пробирает до костей. Весь день я сижу, дрожа и сбившись в комочек, и чувствую, как вирус гриппа медленно проникает в слизистые оболочки.
В 5 часов начинают собираться полицейские. Они создают изгородь шириной в 30 человек рядом с пагодой и оцепляют забор, не подпускающий зрителей. До меня уже доносятся выкрики «Я-я-сёй! Я-я-сёй!». Тут и там мелькает обнаженная плоть: молодые люди в набедренных повязках небольшими группками бегают вокруг храма, пытаясь согреться. До начала фестиваля 3 часа.
В 7 часов сквозь забор прорывается первая группа мужчин, чья нагота едва прикрыта лоскутиками ткани. Они бегут, как стадо испуганных зверей. Рассыпавшись по двору, участники праздника принимаются подпрыгивать на одной ножке, стараясь не касаться сырой и холодной земли. Вот их уже несколько сотен, они хлопают себя по рукам, ногам и ягодицам, стимулируя кровообращение. Мурашки на коже видны с высоты 50 футов.
В 8 часов появляется священник. Его несут в паланкине, движущемся со скоростью ледника. Священнику не меньше 90 лет; интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы подняться по лестнице? Мне становится очень жаль всех этих полуголых людей – даже сильнее, чем себя.
В 8:30 священнослужитель наконец появляется в окне над моей головой и выходит на балкон с невероятно напыщенным и официальным видом. Он произносит речь и начинает читать сутры в микрофон. Пока мы ждем окончания этой катавасии, местный продавец газет просвещает меня насчет истинного предназначения праздника.
Хоть он и выглядит как синтоистский фестиваль, в реальности это не что иное, как сходка якудза. Все присутствующие – члены банд – всего лишь ждут повода накинуться на своих противников. Так как это фестиваль голых, во двор храма допускаются лишь самые молодые члены местных мафиозных группировок, у кого еще нет обширных татуировок Матерые якудза расположились вдоль забора и наблюдают за тем, как идут дела у их протеже.
«Но как же священники такое позволяют?»
«Раньше банды контролировали весь город и дрались на улицах, – объясняет мой собеседник – Власти решили дать им возможность решить разногласия в одном месте и под своим присмотром».
По сути, якудза предложили занять место среди обычных членов общества при условии, что они согласятся следовать правилам и будут громить друг друга лишь раз в год, во время фестиваля. Замысел сработал». Но лишь отчасти. Церемония продолжается уже более 40 минут, и молодым людям все это порядком надоело. Начинаются перебранки, переходящие во всеобщий мордобой. Священники кривятся, но продолжают читать свои сутры. В дело вмешивается полиция. Зачинщиков разнимают, но только и всего. Очевидно, служители порядка тоже в курсе правил игры.
В 9:30 чтение сутр резко прекращается, и в толпу бросают палку. Один якудза подскакивает вверх. На него тут же набрасываются 200 и принимаются мутузить друг друга по лицу и голове. Вокруг бедняги, схватившего палку, образуется настоящая давка. В конце концов человеческая волна подхватывает нескольких якудза, и те начинают давить и топтать противников ногами. Кровища течет рекой. Толпа движется в угол двора Участники фестиваля перелезают через забор и спрыгивают на землю. Я удивлена, как это никому не переломали шею – возможностей было сколько угодно.
Наконец священники подают сигнал, и полиция разгоняет толпу. Разбив на прощание пару носов, молодые якудза позволяют себя оттащить и увести с поля боя. Тем, кто остался недоволен, придется ждать до следующего года. Отомстить можно будет в том же месте, в то же время.
В пятницу вечером понимаю, что сделала ужасную ошибку, точнее, несколько. Во-первых, простыла, во-вторых, свернула не туда, в-третьих, натерла 3 мозоли и могу не успеть в город, а на выходные все банки закрываются. Тогда целых 2 дня мне придется перебиваться без денег. И я решаюсь нарушить паломнический этикет и сесть в автобус.
Водитель высаживает меня у банка. Нетвердой походкой прошагав в дверь, я протягиваю кассиру дорожные чеки и тихонько сажусь на скамеечку. Я выдохлась, как 40-летний автомобиль, который уже никогда не заведется, сколько раз не включай зажигание. Голова болит от постоянной перегрузки, суставы болезненно трутся друг о друга, а легкие как будто наполовину заполнились водой.
Скамейка без спинки: какому-то умнику, видимо, подумалось, что клиенты не должны слишком расслабляться. Обняв рюкзак, я кладу на него голову, чтобы как-то удержаться на плаву. А потом мир постепенно погружается в темноту – медленно, как падает перышко.
Просыпаюсь в белой комнате, на высокой кровати под тонким одеялом. На секунду приходит мысль: может, я умерла? Но потом я вижу свой грязный оранжевый рюкзак, прислоненный к стене. Надо бы достать словарь и посмотреть, что значат эти иероглифы над дверью, но я так устала, что не могу даже поднять руки.
Когда я снова просыпаюсь, у кровати стоит врач. Он прекрасно говорит по-английски. Я очень рада, потому что мой язык попросту больше не способен выговаривать японские слова.
«У вас вода в обоих легких, – говорит он. – Пневмония. Что же вы так себя запустили».
Я киваю. Теперь понятно, откуда то ощущение, еще до обморока.
«Вы совершаете паломничество?»
Снова киваю. Интересно, что случилось с моим костюмом, буддистскими четками и посохом?
«Я тоже прошел тропу, – с гордостью признается он. – Дважды».
Он даже ночевал в автобусе Хасимото, как и я. Придвинув стул, он предается воспоминаниям. Я только и могу, что кивать головой. Поддерживать разговор мне сейчас не по силам. Наконец доктор берет мою карту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
