За рулем сидела полнощекая афроамериканка. Остановив машину на тихой улочке перед новым пятнадцатиэтажным зданием, она по-мужски вытащила из багажника мой чемодан, с мрачным видом взяла десять с половиной долларов и уехала, не поблагодарив. Я вошел в застекленный вестибюль. Внутри дверь была заперта. В вестибюле, позади запертой двери, стоял покрытый толстой керамической плиткой стенд с именами владельцев. Имя Питера было на предпоследней строчке. Я нажал на звонок, и над его именем загорелся красный свет. На повторный сигнал пару минут спустя ответа тоже не последовало. Во мне появилось предчувствие чего-то скверного.
Взяв багаж, я вышел из здания. Снаружи встретилось всего несколько человек. По улице бежал одинокий бегун в футболке и шортах, ритмично двигая руками и волосатыми ногами. Я остановился около маленькой прачечной, в которой какие-то полные афроамериканцы средних лет дожидались окончания стирки. Темнело и холодало. В самом конце улицы еле-еле виднелся берег озера Мичиган. Оно было похоже на море, противоположного берега вообще не было видно. От сырости и холодного ветра с озера у меня замерзали пальцы, и я пожалел, что не взял с собой перчаток. Мной овладела усталость. Нужно было скорее найти место для ночевки. Я огляделся по сторонам. На улице не было ни души. Я достал из сумки книгу по И-Цзин, взглянул на гексаграмму, что мне выпала перед поездкой: «Путешественник одинок в своем пути, он устал и в плохом настроении. Чувства счастья, что одолевали его в начале поездки, померкли, и теперь он ищет место для ночлега». Никогда бы не подумал, что гексаграмма настолько точно предскажет реальность. Что-то непредвиденное случилось с Питером, я был в этом уверен. Он не приехал в аэропорт, его не оказалось дома. Или же он таким образом проверял меня?
Я двинулся в противоположную от озера сторону. На перекрестке оглянулся по сторонам. Не было никакого намека на отель. Табличка на стене ближайшего дома сообщала, что название улицы — Делавэр. Я повернул направо. Эта улица была более оживленной, чем все остальные, там, освещенные уличными фонарями, сновали люди и машины. Я был голоден. Остановившись перед «Макдональдсом», я поразмыслил секунду-другую и пошел дальше вниз по улице. Ремешок от сумки до боли давил мне плечо. Отеля по пути не попадалось, а улице, казалось, нет конца. Я повернулся и пошел в обратном направлении. Мне вспомнилась моя первая ночь в Стокгольме, ночлег для бродяг в Слюссене, Нейл Бечич... Что же мне делать? Сколько мне еще колесить вокруг дома Питера? Я не знал, где он работал, и была ли у него хоть какая семья в Чикаго. Когда я дошел до его дома, стало совсем темно. Я нажал на соседнюю от квартиры Питера кнопку домофона. Ответа тоже не последовало.
На этот раз я решил пойти в противоположном направлении, взять такси и остановиться у ближайшего дешевого отеля. На дворе была уже ночь. Я нащупал в куртке карманный ножик...
...Уже под утро я решил еще раз вернуться к этому дому. Если не найду его там, то поеду в Калифорнию в дзенский монастырь, где жил Боб Метро, с которым я какое-то время переписывался.
— Богдан! — Крик прервал мои размышления. Еще не увидев его, я знал, что это Питер. Он подходил ко мне с широко раскрытыми объятьями. Питер выглядел так же, как и на фотографии, только моложе. Я давно представлял себе эту встречу и переживал ее так много раз. Но все мои представления о ней никак не укладывались в реальность данного момента, когда я, вконец изнуренный и окоченевший, стоял на продуваемой холодным ветром улице с чемоданом в руке. Он крепко обнял меня, пробормотал невнятно про какое-то изменение времени, самолет и аэропорт. Я впал в некое подобие ступора, и он, видимо, почувствовав это, выпустил меня из своих объятий.
— Давай свой чемодан, я помогу тебе. Я живу в ста метрах отсюда.
— Я знаю, я уже пробовал тебя найти.
— Боже мой, и что ты чувствовал, когда не смог меня отыскать? Какое ужасное недоразумение. Давай хотя бы свою сумку.
У Питера был низкий голос, и он говорил чуть быстрее, чем по телефону. Я понимал, что он хотел сказать мне.
— Ты сообщил мне о прилете по нью-йоркскому времени. В Чикаго время переводится на час назад. Поэтому-то мы и разминулись. Не ожидал встретить тебя на улице.
Пока мы шли, я не отводил от него глаз. Разочарование с самого начала. Он выглядел точно так же, как на фотографии, однако впечатление все же каким-то образом разнилось. На нем были мятые штаны с веревкой вместо ремня, полинявшая толстая хлопковая рубашка, поверх которой висел толстый серый жилет. Шерстяная кепка была надвинута до бровей, в пышной длинной бороде проблескивали седые волосы, лицо влажно блестело. На фотографии он был похож на какого-то русского, крепкого как памятник, монаха из далекого сибирского монастыря или на казацкого атамана времен Степана Разина. Ростом с меня, он был заметно тяжелее и казался выше, чем на самом деле. Этот Питер напоминал мне развязанных, разодетых как хиппи американцев, путешествующих по Европе летом с рюкзаками на плечах. Он шел медленно, уверенно перенося вес с ноги на ногу.
— Главное, что ты здесь. У нас будет достаточно времени для работы.
Сейчас он заговорил медленным низким голосом, и мое впечатление опять изменилось. Теперь он был похож на археолога средних лет, которого не особо волновал внешний вид и который копал, ел и спал вместе с остальными рабочими.
Питер отворил стеклянную дверь, через которую я вглядывался в скудный интерьер вестибюля два долгих часа, и мы вошли в лифт. Я наконец ощутил тепло после холодного и влажного ветра с озера Мичиган. Он открыл дверь и, впуская меня первым в свою квартиру, сказал:
— Здесь мы разуваемся. Не хочешь сразу принять душ?
— Нет, я очень устал.
— Позволь мне показать тебе все.
По американским стандартам его квартирка считалась тесноватой. Она состояла из маленькой кухоньки и двух комнат. Весь пол в квартире, за исключением кухни и ванной, покрывал темно-красный синтетический ковер. Ощущался терпкий запах ладана. Широким жестом Питер показал мне на маленькую комнату:
— Это моя ритуальная ложа.
Там не было никакой кровати, только лишь японский татами. Татами был покрыт блестящей черной шелковой или сатиновой тканью. Под окном стояло черное квадратное зеркало на металлической подставке. Оно было довольно большим и чем-то напоминало чертежный стол архитектора. Справа от двери располагался диван из мягкой коричневой кожи. Другой мебели в комнате не было, разве что картины на стенах. Среди них я увидел несколько фотографий, которые Питер высылал мне вместе с письмами. Сразу привлекала внимание самая большая из картин. Было трудно уловить, что же было на ней действительно изображено. Нарисованные на полотне круги чем-то напоминали технику хорватского художника Бахунека. На цветистом фоне было трудно разглядеть человеческую фигуру. Картина напомнила мне тест Люшера с цветными табличками. Фигура появлялась лишь на мгновение, после чего сливалась с фоном. Питер поймал мой взгляд.
— Айва-а-а-з-з-з-з, — произнес он, имитируя жужжание пчел.
— Это его потрет?
— Условно говоря, да. Таким я его видел однажды в своем сознании. Давай я тебе покажу еще одну комнату, где ты будешь спать.
Длинный коридор, связывающий комнату и двери слева, вел к ванной и кухне. Окна второй комнаты, значительно большего размера, выходили на улицу. Она была разделена надвое толстой бархатной занавеской вишневого цвета. Окно занимало всю стену: слева виднелось озеро Мичиган, а справа — чикагский центр со множеством освещенных снаружи небоскребов. Небо было такого же красноватого цвета, как отражения от далекого огня. Задняя часть комнаты, разделенная занавеской, была заставлена мебелью. В середине стоял большой темный стол, а у стены — пара маленьких шкафчиков и сундуков. В глаза бросались два длинных меча под картиной. Я думал, что для ритуалов используют лишь мечи меньших размеров, как те, что были в Стокгольме на ритуалах с Халингом. А эти были тяжелые, так что даже сильному человеку пришлось бы держать их обеими руками. Среди многих картин на стене я заметил две репродукции, которые встречал в книге Кена Гамильтона: «Монстр с Озера» и «Фея Озерного Логова». Это были какие-то две безыскусные копии. Меня впечатлили лишь картины с Айвазом. Я сразу же его узнал. Его образ опять было так же трудно разглядеть на фоне, как туманное пятно из глубин космоса. Вокруг его головы сиял солнечный свет, или, может, это была золотая аура? Я поочередно смотрел на обе картины. Образ то появлялся, то исчезал. Искра сомнения пробежала у меня в голове: вселенское божество — брахман с аурой? Художник что-то неправильно понял.
— Не воспринимай всерьез, — сказал Питер. Он сменил свою хипповую одежду на длинный хлопковый халат, свисающий до пола. Теперь он казался намного выше и крупнее. Питер снял носки, уселся на диван и, поджав под себя голые ступни, стал внимательно меня рассматривать.
