– Зачем ты меня обманул?! – Она пошла прямо на него; ее правая рука, ожив, сама скользнула за ножом. – Что я тебе сделала? За что ты так?!
– Я хотел тебя у них похитить. – Заметив оружие, музыкант отчего-то растерялся и вместо того, чтобы бежать, уселся на рельсы. – Думал, что если останусь с тобой наедине…
– А зачем вернулся?!
– Сложно сказать. – Он покорно глядел на нее снизу вверх. – Наверное, я понял, что переступил какую-то черту. Когда отправил тебя сюда… Остался один и задумался… Душа ведь не бывает черной от рождения. Сначала она прозрачная, а темнеет постепенно, пятнышко за пятнышком, каждый раз, когда ты прощаешь себе зло, находишь ему оправдание, говоришь себе, что это всего лишь игра. Но в какой-то момент черного становится больше. Редко кто умеет почувствовать этот момент, изнутри его не видно. А я вдруг понял, что вот именно здесь и сейчас я и переступаю грань, и потом уже стану другим. Навсегда. И пришел сознаться. Именно потому, что ты не заслужила.
– Но почему тебя тогда все так боятся? Почему заискивают?…
– Не меня, – вздохнул Леонид. – Папашу.
– Что?
– Фамилия «Москвин» тебе ни о чем не говорит?
– Нет. – Саша отрицательно покачала головой.
– Тогда ты, наверное, одна на все метро такая, – невесело усмехнулся музыкант. – В общем, папа – большой начальник. Начальник всей Красной Линии. Паспорт выправил мне дипломатический. Вот и пропускают. Фамилия редкая, связываться никто не рискует. Только если по незнанию.
– И что же ты… – Саша отодвинулась, недобро смотрела на него. – Наблюдаешь? Тебя за этим отправили?
– От меня избавились. Папаша понял, что человека из меня не сделать, и плюнул. Вот, позорю его фамилию потихоньку, – скривился Леонид.
– Ты с ним поссорился? – девушка прищурилась.
– Как можно поссориться с товарищем Москвиным? Он же памятник! Меня отлучили и прокляли. Я, видишь ли, с детства был юродивым. Все к картинкам тянулся красивым, к роялю, к книжкам. Мама испортила, хотела девочку. Отец спохватился, пробовал привить мне любовь к огнестрельному оружию и партийным интригам, а поздно. Мать приучала к флейте, отец отучал от нее ремнем. Профессора, который со мной занимался, сослал, приставил политрука. Все зря. Я уже успел прогнить. Не нравилась мне Красная Линия, казалась слишком серой. Хотел яркой жизни, хотел музыкой заниматься, картины писать. Папаша меня как-то отправил мозаику скалывать, в воспитательных целях. Чтобы я знал, что изящное тленно. И я сколол, чтобы не выпороли. Но пока разбивал ее, всю в деталях запомнил и сейчас сам такую смог бы выложить. А отца с тех пор ненавижу.
– Так нельзя про него говорить! – возмутилась Саша.
– Мне – можно, – улыбнулся музыкант. – Вот остальных за это расстреливают. А с Изумрудным Городом… Мне про него мой профессор рассказывал, шепотом, когда я еще маленьким был. И я решил, что обязательно разыщу вход, когда вырасту. Что должно быть на свете место, где то, ради чего я живу, имеет смысл. Где все живут ради этого. Где я буду не никчемным мелким ублюдком, и не принцем-белоручкой, и не наследным Дракулой, а равным среди равных.
– И не нашел. – Саша спрятала нож; отшелушив незнакомые слова, она сумела понять главное. – Потому что его нет.
Леонид пожал плечами. Поднялся, подошел к звонку, вдавил кнопку.
– Наверное, неважно, слышит меня там кто-то или нет. Наверное, неважно, есть ли вообще такое место на земле. Главное – я думаю, что оно где-то есть. И что меня кто-то слышит. Что я просто еще не заслужил того, чтобы мне открыли.
– Неужели тебе этого хватает? – спросила Саша.
– Всему человечеству всегда хватало, хватит и мне, – пожал плечами музыкант.
* * *
Старик выбежал на платформу вслед за исчезнувшим бригадиром, огляделся растерянно по сторонам – того нигде не было. Выкатился из изолятора и Мельник, посеревший, опустошенный, будто вместе с загадочным жетоном он вынул и отдал бригадиру свою душу.
Почему и куда сбежал Хантер? Почему бросил Гомера? Спрашивать у Мельника не стоило; от этого человека нужно было спрятаться подальше, прежде чем он вспомнит о существовании старика. Сделав вид, что догоняет бригадира, Гомер торопливо зашагал прочь, ожидая окрика в спину. Но Мельнику, похоже, до него больше не было дела.
Хантер сказал старику, что нуждается в нем, чтобы не забывать себя прежнего… Солгал? Может быть, просто не хотел, забывшись, сорваться и ввязаться в схватку в Полисе, которую мог проиграть, так и не добравшись до Тульской? Его инстинкты и умение умерщвлять были сверхъестественны, но даже он не решался в одиночку штурмовать целую станцию. Если так, то, сопроводив его до Полиса, старик уже отыграл свою роль и теперь был вышвырнут со сцены.
Действительно, исход всей истории зависел и от него тоже. И он приложил свою руку к тому, чтобы финал оказался именно таким, как планировал бригадир – или тот, кто говорил за него.
Что это был за жетон? Пропуск? Знак власти? Черная метка? Индульгенция авансом – за все грехи, которые Хантер так стремился взять на свою душу? Как бы то ни было, вырвав у Мельника жетон и согласие, бригадир окончательно развязал себе руки. Он не собирался никому исповедаться. Исповедаться! Да то, что взяло в нем верх, то страшное, что изредка выходило к зеркалу, не могло даже толком говорить…
Что же будет на Тульской, когда Хантер дорвется до нее? Сможет ли он утолить свою жажду, утопив в крови целую станцию, две, три? Или, наоборот, то, что он вынашивает в себе, от такого подношения разрастется бесконечно?
Кто из этих двоих звал Гомера за собой? Тот, что пожирал людей, или тот, кто боролся с чудовищами? Кто из них пал в фантомной схватке на Полянке? И кто после этого говорил со стариком, прося о помощи?
А вдруг… Вдруг Гомер должен был убить его и в этом было его настоящее предназначение? Вдруг остатки прежнего бригадира, почти задавленные и задохшиеся, потащили старика в этот поход, чтобы тот сам увидел все своими глазами, чтобы из ужаса или из милосердия прикончил Хантера предательским выстрелом в затылок где-нибудь в темном туннеле? Бригадир не мог сам лишить себя жизни, поэтому подыскал себе палача. Палача, которого не надо было ни о чем просить, который должен был оказаться достаточно догадливым, чтобы сделать все самому, обманув в Хантере того, второго, раздувающегося с каждым часом и не желающего умирать.
Но, даже наберись Гомер смелости, улучи он подходящий момент и сумей застать Хантера врасплох, что это дало бы? Мор ему в одиночку не сдержать. Значит, все-таки в этом цугцванге старику оставалось только наблюдать и записывать?
Гомер мог предположить, куда направился бригадир. Полумифический Орден, к которому, судя по всему, принадлежали и Мельник, и Хантер, по слухам, укрепился на Смоленской, в подбрюшье Полиса. Его легионеры были призваны защищать метро и его жителей от опасностей, с которыми не справились бы армии обычных станций… Вот и все, что Орден позволял о себе знать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
