говорила и «нет», когда он делился с ней какими-то вскользь брошенными идеями. «А что, мы могли бы жить в прекрасном домике с полигоном для испытания боевых заклинаний. Хочешь, даже рядом с Краем, чтобы на работу недалеко ходить». «Хорошо, на следующий день солнцестояния поедем на озеро Вайн. Не верится, что ты там никогда не была!». Нера смеялась, кивала или молчала в ответ, задумчиво смотрела куда-то за его плечо или наоборот, заглядывала ему в глаза так серьезно, словно хотела убедиться, что он не шутит и не болтает просто так, потому что сегодня такое настроение. Смирившись с этим, первым, утверждением Эйс напомнил себе, что Нера никогда не говорила с ним о будущем. Кроме того, что она собирается стать исследователем не хуже, чем его мать. Нера искренне восхищалась Кейлин Дарго и Эйсу, чего уж таить, это восхищение было крайне приятно. Но, в который раз пробегая глазами прощальные строки письма, трис не мог ответить себе: а какое совместное будущее рухнуло? Совпадала ли его картинка с ее? Ну и, наконец, уговорив братьев вытащить себя на «исцеление души», наисцелявшись сутки и проблевавшись как следует после, запивая похмелье какими-то жутко горькими травами, которые заботливо и загодя поставил ему к кровати старший брат, трис честно признал, что так, как с Нерой у него не будет уже никогда. Так остро, так непредсказуемо, так, чтобы перехватывало дыхание, чтобы разделять друг с другом восхищение от магии, толкаться локтями, спеша записать формулу на бумаге и смеяться, когда один щекочет другого (нет, погоди, я первая вспомнила трехступенчатое построение!) — так больше не будет ни с кем. А это значит, что не надо пытаться найти что-то схожее. И не надо пытаться найти противоположное. Нужно просто жить, хорошо делать свое дело и повзрослеть. Взвешивать свои слова, поступки и обещания. И, конечно, искупить свое предательство. Тоже делом.
До сих пор этот план работал. И продолжал работать даже когда трис получил это абсурдное письмо. Когда столкнулся с Тайлин в первый раз. Когда они впервые заговорили о книгах, когда она спрашивала о магии, когда она впервые разозлилась, когда воняющая землей крыса появилась на пороге Крепости, а потом вдруг решила, что она домашний питомец. Когда Тайлин шла за ним в Каменный пролесок, когда встала рядом там, на площади. Или уже нет? Где его план дал сбой? Когда диа сидела с книгой в руках в библиотеке? Когда Кейсо смотрел на нее в лабиринте так, словно видит что-то, чего не видит Эйс?
Маг стукнул кулаком по перилам. Ну нет. Лучшего друга сюда не приплетай. Он ни словом, ни делом тебя не обидел.
Ветер стал сильнее и Эйс, поежившись, решил, что пора действительно ложиться спать. Что толку стоять здесь, вглядываясь в темноту, гоняя мысли в голове. Маг вернулся обратно в дом, дошел до комнаты, бывшей когда-то спальней прислуги, тихо потянул на себя дверь и замер на пороге. «Огоньки» горели слабым уютным светом, наполняя комнату покоем. На кровати лежало новое однотонное покрывало, такое мягкое с виду, что маг невольно зевнул. На полу теперь был большой коврик с длинным ворсом, в тон покрывалу. На одной из пустующих стен висел новенький широкий гобелен с тканным узором. Маг смутно помнил, что видел в стене крепления под него и даже какое-то время думал, не повесить ли туда какую картину как в отчем доме. Но так и не придумал, какую, а потом и вовсе забыл про эту идею. Так вот про какие небольшие изменения в нескольких комнатах говорила Тайлин.
Нет, маг не злился, что она была в его комнате и что-то переделала. Во-первых, испокон веков это было правом и привилегией хозяйки. Ее рука, ее вкус становились душой дома. Хозяин мог что-то убрать, что-то попросить заменить, но мужчины не вмешивались в то, как ткалась душа. Дом — твоя крепость. Горе тебе, если в этой крепости пустота и нет заботливой руки. А во-вторых, Эйс ощущал почти физически деликатность, с которой диа вносила эти изменения. Всего три предмета. Цвета, которые он сам носит в одежде — синий и песочный. И, главное, даже от этих небольших изменений комната стала ощущаться намного более жилой.
— Дом — твоя крепость, а Крепость — твой дом, — пробормотал маг, садясь на кровать и, затем, падая на спину. Покрывало охотно приняло его в свои убаюкивающие объятия. Не хватало только кота, но шерстяной мерзавец явно снюхался с крысой. Наверное, сейчас оба уже лежат у Тайлин под боком.
— Почему ты промолчал, маг? — спросил трис сам себя. — Потому, что сам уже не знаешь, что ответить, да? Отпусти ее, маг. Ты ведь ее не любишь, она не любит тебя.
Слова прозвучали фальшиво.
— Ладно, можно было сказать хотя бы: «Пусть отец и наставник выйдут на связь, мы посоветуемся и решим, что делать. Может быть, мне уже не нужно впутывать тебя во все это дальше».
Теперь это звучало еще и глупо.
— Ну да, человек возможно с уникальной формой магии просто вернется к родителям. Хотя… а почему нет? Никто не сказал, что изучать эту форму нужно обязательно со мной под боком.
Ощущалось ровно наоборот. Именно с ним и только с ним под боком.
— Боги, трис, ты стал болтлив и выглядишь нелепо, — попытался урезонить себя маг. Но в пустоте комнаты не было никого, перед кем нужно было бы держать лицо. Может, после нескольких лет, когда дела заменяли слова, ему и нужно было поговорить. Хотя бы с самим собой. И, может быть, в этом монологе трису и пришла бы в голову какая-то дельная мысль. Но покрывало оказалось коварнее. Согревшийся трис внезапно уснул. Крепко, спокойно и даже не сняв обувь. Там, во сне, Крепость приветливо сияла огнями окон, чья-то фигура, распахнув дверь, ждала, пока трис, смеясь, добежит до нее по снегу.
И тени вырастали за ее спиной.
Глава двенадцать
Проснулась Тайлин поздно. Дички и Бафо в комнате не было, видимо, диа неплотно прикрыла ночью дверь и они уже улизнули. Солнце вовсю светило в окно и диа, улыбнувшись, села и потянулась. Потом вспомнила, чем закончился вечер и улыбка сама собой погасла. Почему с Эйсом все время так? Только тебе кажется, что вы нашли общий язык, что между вами появились какое-то тепло и взаимопонимание, как он снова делает шаг назад. Или это она просто воображает, что маг делает какие-то шаги?
— Тьфу ты, какая-то баллада о танце, —
