тонами. Но это только теория. Предложите петь тому, кто излагает эту теорию. Красивы эти гипотезы, красивы эти теории, красива эта наука, красиво приложение, красива эта работа — всё это прекрасно, но самое прекрасное — это уметь петь без ошибки.
Сейчас, приблизившись к огню, многие из вас от него отскакивают. А ребёнок, когда зажигают свечу, сразу же хочет потрогать это пламя. У болгар мать, заметив это, говорит ребёнку «Гш!» Ребёнок не понимает этого первого слова «гш», это ватанское слово, оно означает «то, чего не понимают». Значит, прежде нужно хорошенько изучить, а потом уже трогать. Не пытайся изучить, прикасаясь, потому что если коснёшься, случится то, чего ты никогда не чувствовал и о чём никогда не слышал. Мать говорит: «Гш!», а ребёнок думает, что ему говорят: «Держи!» Коснувшись так три раза и слыша от матери это «гш», ребёнок начинает понимать и уже не трогает пламя. Вам тоже часто говорят по-ватански «Гш!», и если вы не послушаетесь этого голоса, то сразу получите опыт, какой вы все получали в детстве. Любое страдание — это не что иное, как прикосновение к зажжённой свече. Когда свеча горит, она говорит, но многие не понимают языка пламени. Нет лучше языка, чем язык света. Когда поступает свет, то это та горящая свеча, это священное пламя, а то, что излучается пламенем, проникает в ваши глаза. Иногда вы хотите схватить это пламя, а иногда хотите ухватить, уловить какое-то слово. Здесь установлен прибор с микрофоном, и всё, что вы делаете здесь, записывается как фильм, всё записывает этот аппарат — с музыкой, с движениями и со всеми украшениями. Вы спрашиваете, что такое жизнь. Но однажды достанут эту ленту, начнёт вращаться колесо, и вы увидите, как будет появляться всё тайное, что было в вас. И что-то вам тогда понравится, а что-то — нет.
Говорю: сила человека состоит в знании этого священного огня. Человеческая мысль — это форма, по которой узнаётся священный огонь; человеческие чувства — другая форма, по которой узнаётся священный огонь, а человеческие поступки — это форма, по которой ты будешь знать, как употребить священный огонь. То, что вы в мире называете любовью, чувствами, обязано собой священному огню; если ваши чувства не имеют священного огня, то они неустойчивы. Часто говорят: «У моего любимого нет уже тех чувств ко мне, какие были прежде». — «Нет того первоначального тепла, которое я чувствовал в сердце». Ты чувствуешь, что от твоей возлюбленной, которая прежде тебя согревала, веет холодом, как с Северного полюса. Там всё замёрзло, там всё бело; снаружи бело, а внутри — черно. И в тебе начал гаснуть этот огонь, а то, что когда-то было, остаётся вовне.
Белый цвет и чёрный цвет соответствуют двум состояниям. Когда имеется священный огонь, они уместны; тогда чёрный цвет означает, что всё приходящее в жизни нужно воспринимать гармонично и благодарить за то, что принял; а белый цвет показывает, что нужно гармонично передавать воспринятое, а потом идти учиться. Иногда ты ропщешь, говоришь: «Зачем мне идти учиться и терять время, когда мои друзья играют, зачем мне ограничивать себя, сидеть за букварём, за книгой!» И часто дети, выходя из дома в школу, льют слёзы в два ручья. Иногда и невеста вытирает глаза; и нет ни одного из вас, кто не вытирал бы глаз. Что означает утирать лицо? Когда-то священник, идя к священному огню, мочил лицо водой, а поскольку вода была священной, то чтобы ни капли не упало на землю, он носил платок. И вы все тоже священники; когда вы умываетесь утром, вы вытираетесь платком, но капли падают на землю, и значит, эта вода не священная.
Вы все были священниками, жрецами, и нет ни одного из вас, кто не был бы жрецом, нет ни одного из вас, кто не разводил бы этот священный огонь. Когда-то вы подкладывали дрова и угли, и те сгорали. Ты говоришь; «Это пустое дело». Это внешняя сторона жизни. Вы любите кого-то, но потом перестаёте его любить. Что это значит? Что он сгорел. Вы сожгли его, и сожжённый говорит: «Он сжёг меня!» Сгоревшая девушка говорит; «Он сжёг меня!» И молодой человек говорит, что его сожгли. И мать говорит: «Меня сожгли!» И сын говорит то же самое. И отец говорит: «Меня сожгли!» Священник, господин и слуга — все говорят то же самое, все в мире жалуются. И нет ни одного из вас, кто не сгорел бы.
Сейчас я говорю о вашем прошлом опыте. Сожжённый в прошлом человек должен вновь войти в огонь. В Писании сказано: «Те, что спят в могилах». Это сгоревшие, это те, которые пали, и священный огонь хочет их вновь воскресить. Если человек долго страдал, то это прекрасно, потому что он приходит в сознание. Вначале он думает, что жизнь не имеет смысла, он не знает, что является основой жизни. Весь мир — это всё возможности, созданные священным огнём для того, чтобы возвысились человеческий дух, душа, ум и сердце, чтобы было выстроено красивое человеческое тело, чтобы человек мог видеть вокруг красоту Божественного мира, являющего себя в его ушах, глазах, устах, руках, ногах, в каждой существующей клетке.
Говорю: благодаря священному огню самые неприятные вещи, случающиеся в вашем мире, обретают глубокий смысл. Иногда вы удивляетесь: «И за что это свалилось на мою голову?» Такой же вопрос может задать и зарезанная курица, она тоже может спросить: «И зачем меня потребовалось резать?» С её точки зрения это преступление, а с точки зрения тех, кто её съедает, это необходимо для их жизни, и для них это благо. Следовательно, страдание, которое вы испытываете в жизни, является одновременно благом для других существ, которые благодаря ему возвышаются. И если курица съедена, чтобы возвысился человек, тогда эта смерть уместна.
Будда рассказал один пример из своей жизни. Его ученики нашли, что он поступает несправедливо: к нему приходили князья, брамины, высокопоставленные лица, но он их не принимал, не обращал на них внимания, хотя это были богатые люди. Но пришёл один бедняк, и Будда оказал ему большое внимание, как любимому ученику. Ученики спросили: «Почему вы так пристрастны? Те люди тоже ищут истину». Будда ответил: «Они искали истину для себя; они никогда не делали добра. А этот человек 400 перерождений тому назад сделал мне добро. В том моём перерождении я был брамином, и однажды, молясь, был настолько голоден, что уже не мог дочитать молитву. А этот бедный
