Около 4 часов больной опять стал беспокоен. Я спросил, не хочет ли он пить, он ответил утвердительно. Я налил ему стакан рейнвейна. Брамс с моей помощью привстал, взял стакан обеими руками и выпил его несколькими медленными глотками. Затем вздохнул и сказал с видимым удовольствием: „Боже, как вкусно!“ Это были последние слова, которые я от него слышал. Я снова прилег. Когда меня опять разбудили около половины седьмого, Брамс лежал в глубоком, похожем на сон беспамятстве. Я больше не видел его живым. В четверть восьмого мне нужно было уйти. Мне говорили, что он потом еще раз просыпался, разговаривал и жаловался. Игла, с помощью которой я сделал инъекцию Брамсу, хранится в ящике моего письменного стола. Воспоминания о добром отношении, благодарности Брамса по отношению ко мне в ту ночь, его тихий голос и его предпоследние слова навсегда останутся в моей памяти».
От верной домоправительницы Брамса фрау Трукса мы узнаем еще несколько подробностей о последних часах мастера. Эти воспоминания были опубликованы по поводу семидесятилетия композитора под заглавием «У смертного одра Брамса» в «Нойер фрайер прессе». Когда она утром в половине девятого подошла к постели больного, то не могла сдержать рыдания, настолько ужасен был его вид. «…Тогда Брамс открыл глаза, молча и печально посмотрел на меня, попытался приподняться и заговорить, но я снова уложила его. Он опять устремил на меня глаза, из которых текли крупные слезы и падали на его впалые щеки, глубоко вздохнул — и покинул этот мир».
Погребение состоялось во вторник, 6 апреля 1897 года, в три часа пополудни. Застекленный катафалк, влекомый шестеркой лошадей, украшенных султанами из перьев, за которым следовали шесть повозок с венками и цветами и нескончаемый поток провожающих, сперва остановился перед зданием «Общества любителей музыки», парадный вход которого был задрапирован черной и серебряной тканью. После нескольких речей и исполнения хорала Брамса «Иди с миром» кортеж двинулся в сторону Внутреннего города к протестантской церкви, где церковный обряд был завершен исполнением песни Франца Шуберта «Ты, что на небесах». В свете заходящего солнца процессия вступила на Центральное кладбище, где для Брамса было приготовлено место успокоения в непосредственной близи от Бетховена и Шуберта. Певица Алиса Барби, которую мастер так почитал, первой бросила горсть земли на крышку его гроба. В тот час, когда тело композитора было предано земле, в его родном Гамбурге по приказу Сената были приспущены флаги на всех кораблях, находившихся в Гамбургском порту. По чистой случайности «Реквием» Брамса стал первой панихидой по усопшему: в Базель-Мюнстере именно на 3 апреля была назначена генеральная репетиция этого произведения, и когда весть о кончине его творца достигла хора и оркестра, музыканты долго не могли оправиться от шока, но затем, преисполнившись печальным вдохновением, с большим подъемом исполнили эту бесконечно скорбную и одновременно полную утешения музыку.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
К сожалению, у нас нет результатов вскрытия, которые дали бы информацию о точном диагнозе последней болезни, приведшей к смерти Брамса. Единственным известным свидетельством является медицинский отзыв лечащего врача, доктора Йозефа Бройера, который он позже опубликовал и который гласит:
«Я имел честь наблюдать Брамса в последние месяцы его жизни. Когда я осмотрел его в 1-й раз (а это было, если не ошибаюсь, 1 февраля 1897 года), то не осталось никаких сомнений в безнадежности исхода. Это был запущенный прогрессирующий рак печени. В подобных случаях врач уже не имеет возможности существенно помочь пациенту. Его задача состоит, главным образом, в психологической поддержке больного. Как и большинство тяжелобольных, Брамс в глубине души ясно осознавал свое положение, но постоянно скрывал это от окружающих. Болезнь прогрессировала очень быстро. 2 апреля начались желудочные и кишечные кровотечения, следующие одно за другим, которые привели к смерти великого артиста на следующее утро; жизнь и страдания Брамса окончились быстрее, чем обычно бывает в случае этой ужасной болезни, и я только могу благодарить Бога за то, что его муки не были долгими».
По странному стечению обстоятельств ни лечащий врач, ни профессора, приглашаемые на консилиум не оставили письменных свидетельств, о каком же недуге, приведшем к смерти Брамса, в конце концов, шла речь. Можно лишь констатировать, что все врачи, осматривавшие Брамса во время болезни рассматривали с самого начала «желтуху» как симптом серьезного заболевания и довольно пессимистично высказывались по поводу его исхода. Уже доктор Хертцка из Ишла, первым осмотревший Брамса, наряду с пожелтением глаз и кожи, которое он отнес на счет непроходимости желчных путей, обнаружил еще и сильное увеличение печени. Поскольку подобное увеличение печени при закупорке желчных путей не является характерным, этот случай показался доктору Хертцке настолько серьезным, что он втайне от Брамса попросил прибыть на консилиум известного терапевта, профессора Леопольда Шрёттера, возглавлявшего тогда третью медицинскую университетскую клинику в Вене. После беглого осмотра Брамса Шрёттеру стало ясно, что случай его безнадежен. Необходимо знать, что Леопольд Шрёттер принадлежал к той знаменитой Венской школе врачей, которые были широко известны способностью ставить диагноз путем инспекции и пальпирования (т. е. с помощью зрения и осязания). Поэтому не удивительно, что профессор с помощью простого пальпирования мог тотчас поставить точный диагноз.
Доктор Грюнбергер, наблюдавший Брамса во время его пребывания в Карсбаде, тоже отмечал чрезвычайную серьезность его положения. Профессор Т. Вильгельм Энгельман из Утрехта, будучи в Карлсбаде по служебным делам, на правах старого друга Брамса тоже осмотрел композитора и, подобно Шрёттеру, посчитал ситуацию безнадежной.
Смертельная болезнь Брамса до недавнего времени описывалась только биографами, которые довольствовались диагнозом «рак печени». Протокол вскрытия до сих пор не найден и по поводу недуга Брамса не было ясности. Дитер Кельнер был первым, кто в 1979 году серьезно занялся вопросом установления истинного диагноза и пришел к заключению, что маэстро скончался вследствие цирроза печени. Его аргументы имеют под собой слабую почву, за исключением того, что первичный рак печени очень редко бывает без предварительного заболевания. Так, например, Кельнер утверждает, что Брамс был настоящим алкоголиком. Но если воспользоваться имеющимися источниками, то можно увидеть, что картина совершенно противоположна: Брамс всю жизнь употреблял алкоголь умеренно, хотя первые годы в Вене, по свидетельству писателя Й. Гроссера, можно было бы назвать «бурными». Но если даже фрау Целестина Трукса, домоправительница, и высказывала обеспокоенность в последние годы жизни Брамса тем, что «господин доктор» привычками хорошо поесть и выпить, неуемной любовью к кофе и табаку вредит своему здоровью, то она, конечно, ни в коем случае не хотела сказать, что Брамс страдал алкоголизмом. Фрау Трукса постоянно подчеркивала, что он в присутствии гостей употреблял спиртное, только лишь чтобы поддержать компанию, и что она за десять лет постоянного общения никогда не видела его пьяным. Между тем, Брамс имел реальную возможность стать ярым поклонником Бахуса, поскольку его издатель Фриц Зимрок, страстный любитель выпить, очень часто присылал ему вино из Германии, надеясь, что подобным «благодеянием» он склонит Брамса к передаче прав на опубликование всех новых сочинений издательству Зимрока. Он присылал Брамсу вино во время его болезни. Мастер в письме от 7 февраля 1897 года попросил Зимрока прекратить это, поскольку у него есть еще солидный запас. Этот факт бесспорно доказывает то, что Брамс вовсе не питал болезненного пристрастия к алкоголю. Кроме того, мастер до последнего года жизни вставал очень рано, а подобная привычка не могла бы сочетаться с алкоголизмом.
Против версии о циррозе печени свидетельствуют и выводы, сделанные недавно Калером. В специальном медицинском журнале он опубликовал статью, в которой еще раз обратил внимание на наличие симптомов, проявившихся очень ярко в самом начале смертельной болезни и не имеющих никакого отношения к клинической картине цирроза. Это желтуха, появившаяся еще в июне 1896 года, проходившая совершенно безболезненно, и интенсивность которой постоянно росла, так что Макс Кальбек пишет уже 2 октября о «темно-желтом цвете» лица Брамса. Затем добавился еще постоянный кожный зуд, который постепенно стал таким сильным, что он вынужден был постоянно чесаться. Подобная желтуха, сопровождающаяся кожным зудом, не имеет отношения к симптомам цирроза. Эти симптомы характерны именно для так называемой непроходимости желчных путей, вызываемой либо желчным камнем, либо другим явлением — воспалительным процессом или же злокачественным новообразованием.
