Зеленый автомобиль стоял перед маленьким приветливым домиком с выкрашенными в голубой цвет ставнями и небольшим эркером над дверью. Двое рабочих с помещичьего двора вытаскивали из автомобиля какой-то большой предмет странной формы, обтянутый парусиной, и вносили его в сени. Бибиш стояла в стороне и разговаривала с князем Праксатиным. Она не видела меня. Коричневая овчарка терлась головой о ее черное котиковое манто, а вокруг нее шумели радостно суетившиеся в лучах зимнего солнца воробьи.
– Итак, вы разыскали его, – говорил русский. – И даже беседовали с ним. Да вы просто ангел, Каллисто! Ваши слова звучат в моих ушах, словно пасхальный благовест колоколов. Как он себя чувствует? Чем он теперь занимается? Голова его всегда бывала полна всевозможных замыслов. Находившуюся у него в кармане сотню рублей он превращал в тысячу – такой уж он был человек. Но почему же он не отвечал на мои письма? Неужели он стыдится своего старого товарища?
Тут заговорила Бибиш. В первый раз после долгого, долгого перерыва услыхал я ее бархатный голос.
– Сколько вопросов разом! Нет, он не получал ваших писем. За последний год он три раза менял службу. Одно время он не имел собственного угла и бродяжничал. Месяц назад он работал подмастерьем у какого-то часовщика.
– Он всегда проявлял большие способности к механике и даже что-то изобрел, – заметил русский. – Ну а теперь? Где он находится?
– Теперь ваш друг целый день продает газеты, а по вечерам стоит в пестрой ливрее перед дверями ресторана «Город Кельн» и подсаживает посетителей в их автомобили.
– Мой друг? – воскликнул русский. – Неужели он сказал вам, что мы были друзьями? Да мы никогда с ним не дружили! Ну конечно, я знал его, и пару раз мы с ним играли в карты в клубе. А не упоминал ли он о том, сколько он теперь зарабатывает?
– В хорошие дни до восьми марок.
– Восемь марок в день! Он одинок, и ему не приходится ни о ком заботиться. На пять марок в день он может отлично прожить и даже позволить себе выпить за обедом пару рюмок водки. Остаются три марки в день, что составляет девяносто марок в месяц, а в год – совершеннейшие пустяки! Это не составляет даже процентов на ту сумму, которую он мне должен. Но я, простите, плюю на это… Упоминал он хоть словом о том, что должен мне?
– Нет, должно быть, он давно позабыл об этом.
– Позабыл? – воскликнул князь Праксатин. – Позабыл о карточном долге? Долге чести? О семидесяти тысячах рублей, золотых рублей, которые он обязался уплатить в течение одной недели! Позабыл, говорите? Что ж, я ему напишу и напомню. В один прекрасный день я получу эти деньги. Он снова разбогатеет, я в этом убежден. Такие люди, как он, не остаются всю жизнь продавцами газет. Такой человек, как он… Успокоишься ты когда-нибудь или нет? А ну-ка, лежать!
Последние слова относились к овчарке, которая вдруг вскочила и бросилась на воробьев. Бибиш наклонилась, погладила ее по загривку, и собака ласково прижалась мордой к ее руке.
– Простите меня за то, что я вас оставлю, – сказал князь. – Мне необходимо до обеда написать несколько писем, да и вообще привести в порядок свою корреспонденцию. Еще раз от души благодарю вас.
Он обернулся и заметил меня позади автомобиля.
– А вот и наш милейший доктор! Уже пообедали? Разрешите мне, Каллисто, представить вам доктора Амберга…
– Это совершенно излишне. Мы знакомы, – сказала Бибиш. – Я, впрочем, не уверена в том…
Она махнула рукой князю Праксатину, который уже сидел за рулем и загонял автомобиль в гараж, а затем снова обернулась ко мне.
– Я, впрочем, не уверена в том, что вы меня еще помните.
– Помню ли я вас? Вас зовут Каллисто Тсанарис. Ваше место было у второго окна справа. Когда вы появились в первый раз, на вас было гладкое платье василькового цвета и шаль в голубую и белую полоску…
– Это верно, – перебила она меня.
– …но впоследствии вы никогда больше не надевали этого платья. Однажды, в ноябре, вы не приходили на протяжении одиннадцати дней. Вы были тогда больны? Когда вы разговаривали сами с собой, то называли себя Бибиш. Вы курили маленькие тоненькие папироски с пробочным мундштуком.
– Действительно… И вы все это еще помните? Значит, я все же произвела на вас известное впечатление. Но в таком случае я не понимаю, почему за все это время вы не проявили по отношению ко мне ни малейшего интереса. Я должна вам сознаться, что прилагала немало стараний к тому, чтобы обратить на себя ваше внимание, но вы, казалось, приняли твердое решение не замечать меня. Я чуть-чуть было не сказала «к сожалению»…
Я посмотрел на нее. Зачем она это говорит? Ведь в ее словах нет ни слова правды.
– Вы же не станете оспаривать, что на протяжении полугода мы с вами работали в одной и той же комнате и что за все это время вы не сказали мне ни слова, кроме «доброе утро» и «добрый вечер»? Согласитесь, вы обнаружили изрядное высокомерие. Вы были, вероятно, избалованы успехами у хорошеньких женщин, и маленькая греческая студентка не представляла для вас никакого интереса.
Я призадумался. Не права ли она, в конце концов? Быть может, вина и впрямь падает всецело на меня? Не был ли я чересчур сдержан, чересчур напуган, чересчур робок, чересчур труслив и, быть может, даже чересчур горд?
– Но теперь-то вы сожалеете об этом? – спросила она шутливо. – Что ж, еще не все потеряно. Никогда не поздно исправить свою ошибку. Случай свел нас вновь, и, может быть, теперь мы наконец подружимся.
С неуверенной улыбкой на устах она протянула мне руку. Я жадно схватил ее. Говорить я не мог. Я чувствовал себя как человек, видящий собственными глазами нечто такое, что нарушает все законы природы. Но все происходящее и впрямь было для меня чудом.
– Да, – добавила она задумчиво. – Свое синее платье я подарила моей тогдашней горничной. И вдруг она разразилась смехом.
– Вы слышали его? Этого князя Праксатина с его семьюдесятью тысячами рублей? Вы что-нибудь поняли из его слов? Нет? Ну, тогда я вам все объясню.
Она наклонилась ко мне. Ее рука коснулась моей.
– Видите ли, у князя Праксатина революция, в сущности, ничего не отняла. Все, что имел, он проиграл в карты еще до войны. Он играл каждый вечер. Азарт владел им всецело. В один прекрасный вечер он играл в клубе в покер с тремя молодыми людьми, сыновьями богатых промышленников и крупных землевладельцев. В тот вечер ему сказочно везло, везло в первый раз в жизни, и он выиграл двести сорок тысяч рублей. Так как его партнеры были сыновьями очень богатых людей, то он, пряча в карман жетоны, ничуть не сомневался в том, что это были верные деньги. Но на следующий день произошел штурм Зимнего дворца. Кому тут было до карточных долгов? Революция лишила молодых партнеров Праксатина всего их имущества. Теперь они эмигранты и все как один ведут ожесточенную борьбу за кусок хлеба. Но каждый месяц князь Праксатин посылает им по вежливому письму с напоминанием о долге и справляется, не в состоянии ли они выкупить свои жетоны. Один из его должников работает дровосеком в Югославии, другой дает уроки языка в Лондоне, третий торгует газетами на улицах Берлина. В сущности, во всем этом очень мало веселого. Иногда мне по-настоящему жаль князя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
