древнего аристократического рода, так это голос его любимой дочки Лизы, которая после окончания Московского университета зачем-то подалась в учёные, вместо того, чтобы чинно-мирно выйти замуж и нарожать себе детей, а Василию Васильевичу – внуков.
– Здравствуй, Лизок! – с нежностью произнёс Голицын.
Жаль, что говорить приходилось не воочию, а через телефонную трубку, иначе бы он с огромным наслаждением заграбастал в объятия любимую дочку, по которой успел соскучиться: ей вечно не сиделось на месте, и она кочевала из одной научной экспедиции в другую. Василий Васильевич уже и счёт им потерял.
А дочка-то, пусть и засиделась в невестах, с годами становилась только краше. По идее, отбою от мужиков быть не должно, а вот, поди ж ты, до сих пор живёт одна. Про её краткосрочные романы он, конечно, был в курсе, но там так, ничего серьёзного.
– Как дела, доченька?
– Всё нормально, папа! – преувеличенно бодро ответила Лиза, и Голицын сразу напрягся. Дочка всегда так говорила, когда у неё были какие-то неприятности.
– Лиза!
– Что, папа?
– Это я у тебя должен спросить: что произошло? Только, пожалуйста, не ври мне. Я ведь знаю тебя как облупленную! – выразительно добавил он.
Дочка помялась, прежде чем сказать:
– Сейчас уже всё хорошо, папа! Нет, честно-честно! Ты ведь можешь по своим каналам всё проверить и узнать.
– То есть до этого было плохо? – продолжил допытываться отец.
– Ты же знаешь, куда я отправилась. Так что было, папа. Увы…
Василий Васильевич давно себя корил за то, что позволил кровиночке заняться исследованиями на «Объекте-13». Но выбора не было. Знал, что если бы запретил, потерял бы Лизу раз и навсегда. Она была вся в него, такая же упрямая и настырная, слова поперёк не скажешь.
– Было нападение, папа. Нас атаковала тварь… в общем, если я скажу тебе её название на латыни, ты ведь не поймёшь. Тут в обиходе её называют великаном, и, можешь мне поверить, она действительно впечатляющих размеров. В общем, мой научный руководитель погиб, меня слегка контузило… Ничего страшного, я уже оправилась, пара деньков в госпитале – и уже на ногах! Только ты маме не говори, пожалуйста.
– Хорошо, не скажу, – пообещал Голицын.
С руководителем у Лизы тоже был не то небольшой роман, не то лёгкий флирт. Судя по тону, с которым она сообщила о его гибели, скорее второе. То есть сообщила с сожалением и переживанием, но не как о близком и любимом человеке.
– А ещё мне рассказывали, что в какой-то момент всё было настолько плохо, что мы все едва не погибли. Нас спас некий Ланской. Кажется, он из этих… ну, ты понимаешь, о ком я?
– Понимаю. – Горло у Голицына перехватило, поэтому вместо ответа получился какой-то булькающий звук.
– Я слышала, что он влип в какую-то неприятную историю, там всё как-то очень мутно и непонятно. Мне кажется, его подставили или он сам зачем-то наговорил на себя. Папочка, думаю, тебе стоит его отблагодарить. В конце концов, он ведь спас мне жизнь.
– Хорошо, – сухо кивнул Василий Васильевич. – Я узнаю обо всём поподробней и подумаю.
Глава 12
Дверь кабинета врача захлопнулась за моей спиной.
– Ну как? – участливо спросил фельдфебель с простой русской фамилией Иванов. Не удивлюсь, если его ещё и звали Иваном Ивановичем, уж больно шло ему это имя.
– Врач сказал, ничего серьёзного. Годен к дальнейшему несению службы без ограничений, – отрапортовал я.
– А ты легко отделался, Ланской. Не зря говорят: новичкам везёт, – сказал Иванов. – Раз годен без ограничений, ступай за мной. Будем тебя определять.
Мы подошли к лифту с массивными дверями. Как удалось выяснить с первых минут пребывания, основная, научная часть «Объекта-13» находилась под землёй. Не знаю, из каких соображений – быть может, так легче сопротивляться агрессивной внешней среде. Но могу себе представить, каким титаническим и опасным был труд тех, кто его строил, и сколько здесь в процессе полегло народа.
А вот административные здания и казармы расположились на поверхности, что меня порадовало. Клаустрофобией или боязнью подземных пространств я не страдал, но наверху мне казалось как-то веселей и даже уютней. Почти все строения, оказавшиеся на пути, смахивали на форты или маленькие крепости. Собственно, так оно и было. Стены были в выщербинах от пуль; чувствовалось, что тут частенько разворачивались нешуточные сражения.
Несколько раз мимо, лязгая гусеницами или шурша шинами, проезжала техника. Я привык, что наша пехота обычно располагается на броне, то есть бойцы сидят на бронемашинах, а не внутри. Здесь это не практиковалось, даже на марше. Хотя в остальном БМП или БТР были похожи на советские, которые я помнил по фильмам и фотографиям. Возможно, в этом мире их конструирование пошло по тому же пути.
И как всегда, там, где «бронепоезд не промчится, тяжёлый танк не проползёт», топала на своих двоих пехота, поскольку стальные птицы, увы, не летали.
По дороге Иванов рассказывал, где и что находится на территории. Сразу чувствовалось, что это не учебка, а боевая часть: отношения между унтерами и нижними чинами были намного проще уставных, хотя панибратство, конечно, запрещалось. А к офицерам разрешалось обращаться без титулования, то есть не употребляя всех этих «благородий».
– Здесь находится штаб, – показывал фельдфебель. – Сбоку столовая с «чипком», недорогим, кстати. Склады под землёй, их не увидишь. Вон там КТП и парк. Брони у нас до хрена, правда, по понятным причинам, постоянно приходится пополнять. Хорошо, что Большая земля на нас не забивает, новую технику шлют исправно. Слева кочегарка. Зимы здесь, скажу я тебе, Ланской, те ещё. Дубак конкретный, на моей памяти до минус сорока доходило и так целый месяц держалось. Выходишь на улицу, и яйца звенят, – усмехнулся он.
Я с грустью вздохнул. Зима, конечно, хорошо: пушистый снежок и всё такое. Но это пока ты сидишь в тепле или вылезаешь наружу на какое-то время: на лыжах, скажем, прокатиться, или на коньках покатать. А вот тащить службу на морозе… Романтика мигом из башки выветривается.
– Эти два здания – казармы, вернее, раньше были казармами, – поправился Иванов. – Лет десять назад их переделали в общаги. Комнаты на двоих, душ, тёплая вода и всё такое. Но я предпочитаю по старинке, в бане. Тем более парилки у нас на любой вкус: хочешь – русская, хочешь – сауна или хамам. Хотя хамам, как по мне, чистое баловство и извращение.
Я машинально кивнул, хотя считал, что посидеть и погреться в хамаме после тренировки – самое то.
– Вон там целый посёлок для научных работников и прочего
