– Но, может быть, Потрошитель, точнее, этот человек, взял на себя чужую вину? А истинный маньяк до сих пор ходит на свободе! – сказал Саша резко, наклоняясь вперед. – Подобной мысли ты не допускаешь?
– Тем более, пускай сидит! – еще больше разошелся оперативник. – Пускай! Не хрена на себя подобные вещи брать! А если этот маньяк еще кого-нибудь убьет, пока нам твой Потрошитель мозги «парить» будет? Это как? Скажешь, он и тогда невиноватый получается?
– Я не об этом говорю, Костя! – стараясь оставаться спокойным, сказал Саша. – Я не говорю, что ты должен немедленно его отпустить! Я говорю, что вам следовало бы не останавливаться, а искать настоящего убийцу!
– Как? – Костя откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и саркастически усмехнулся. – Скажи как? Если мы вычислили убийцу и взяли его, кого, по-твоему, мы должны теперь ловить, а? Призрак? Привидение? Дух святой? Кого? Нет, ты не молчи! Ты ответь четко и ясно. Кого?
– Я не знаю, Костя, – ответил Саша. – Не знаю.
– А вот раз не знаешь, так и не хрена рот раскрывать.
– Слушай, – вскинулся Саша. – Я, кажется, тебе не хамил!
– Ладно, – Костя вздохнул. – Извини. Погорячился. Но ты тоже… я тебе скажу. Как начнешь докапываться… Даром что психиатр, кого хочешь можешь с ума свести своими вопросами. – Он помолчал с полминуты, затем спросил: – Так как с заключением-то? Подпишешь?
– В девять, – ответил Саша.
– Так сейчас без десяти уже, – удивился Костя. – Какая разница-то?
– Есть разница.
– Ну смотри, как знаешь. Саша вновь углубился в документы. С одной стороны, Костю можно было понять. Наверное, подобные вещи случаются и по отношению к более мелким преступникам, но с другой… Костя всегда был честен. Может быть, не слишком приятен в общении, иногда неразборчив в методах, все что угодно, но невиновных он никогда не сажал. В этом Саша был абсолютно уверен. Или он заблуждался? Без двух минут девять Костя поднялся, поправил галстук. Достав из стола несколько чистых листков и ручку, придвинул Саше.
– Можешь строчить свое заявление. Без двух… нет, уже даже без одной минуты девять. Точнее, без пятидесяти восьми секунд. За пятьдесят восемь секунд ничего не случится? Или ты рассчитываешь получить какие-то новые сведения за это время? Нет? Вот и хорошо. А я пока на планерку. Вернусь – поболтаем. В эту секунду зазвонил телефон. Саша даже подпрыгнул от неожиданности. Телефон затрезвонил снова. Долго и требовательно. Костя наклонился через стол, снял трубку.
– Алло? – сказал он. – Слушаю. А, привет, – оперативник состроил хитрую физиономию. – Да, случайно у меня. Сидит тут, в папке роется. Работает, говорю. Сейчас дам. – И, протянув трубку Саше, пояснил: – Это Татьяна. Я же говорил, она тебя весь вечер искала. Ладно, побегу. Иначе начальство взгреет так – мало не покажется.
– Давай, иди. – Саша поднес трубку к уху, чувствуя, как неприятно сосет под ложечкой. – Я слушаю, – сказал суше, чем хотел.
– Саша? – услышал он далекий, словно из другой галактики, голос Татьяны. – Это я.
– Тань, давай через час созвонимся, а? Я тебя очень прошу. Это ведь ничего не изменит? А я сейчас работой занят, разговаривать не очень удобно, да и чувствую себя неважно. – Он посмотрел на часы. Без тридцать двух секунд. – Давай, я тебе через час сам позвоню?
– Ты простыл, что ли? – спросила Татьяна так, что он тут же понял: не за тем она звонила, чтобы выяснить, как его здоровье. Но не рассказывать же ей о шизе, обнаруженной коллегой, о предсказании Потрошителя, о своем мерзком ожидании…
– Простыл, – вяло соврал он. – Под дождь попал и простыл.
– Ясно, – ответила равнодушно. – Саша, я хотела тебе сказать… Точнее, предупредить. Так. В воздухе запахло крупными неприятностями.
– Тань, а через час нельзя? Без семнадцати секунд.
– Нельзя, Саша. Через час будет поздно. Я просто хотела тебе сказать… – Без восьми секунд девять. – Я беременна, Саша, и хотела спросить, идти мне на аборт или… – Секундная и минутная стрелки дружно одолели верхнюю точку циферблата. Девять. Саша почувствовал, как у него внутри что-то оборвалось. Какая-то тонкая нитка, удерживающая его разум на грани, за которой начинался совершенно непонятный, необъяснимый, кромешный ужас. В телефонной межгалактической пустоте повисла долгая, неимоверно тяжелая пауза. – Почему ты молчишь?
– А что, по-твоему, я должен сказать? – устало произнес он.
– Что-нибудь.
– Что-нибудь. Тебе легче?
– Я так и думала. Тон ее стал настолько холоден, что Саше показалось, будто на телефонной трубке уже растут сосульки. А заодно и у него на пальцах.
– Мне говорили, что все мужчины одинаковы…
– Таня, – невольно повысил голос он. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? В данную минуту? Приехал к тебе? Я не могу этого сделать! Что еще? Сказать: «Я хочу этого ребенка. Оставь его»? Ты этого ждешь? Хорошо. Я хочу этого ребенка. Оставь его. Теперь ты довольна? Только учти, что отец твоего ребенка – шизофреник.
– В каком смысле? – опешила Татьяна, моментально сбиваясь с тона оскорбленной невинности.
– В клиническом! – рявкнул Саша. – Мне вчера диагностировали шизофрению! Что еще я должен сказать? «Приезжай скорее»? Я не дома, да и, честно говоря, не хочу, чтобы ты приезжала сейчас! «Иди, делай аборт»? Этого я тоже сказать не могу. Ты – взрослый человек, и никто не имеет права навязывать тебе подобных решений! Это все? Или я что-нибудь забыл? Подскажи мне. У тебя ведь заготовлена фраза, которую тебе хочется слышать? Давай, подскажи мне ее!
– Нет, я не думала, что… – Татьяна вдруг заговорила деловито и собранно: – Короче, понятно. Тебе уже сказали, когда и в какую больницу кладут? Саше стало неприятно от этой мгновенной перемены. Словно его пытались обмануть, а когда он угадал ложь, сказали: «Брось, старик, фигня это все. Ты же дурак, вот мы и хотели на тебе проехаться. Чего ты разнервничался? Ничего же не вышло».
– Тань, знаешь что, – произнес он, чувствуя себя совершенно вымотанным. – Давай мы обсудим это позже, ладно? Мне все скажут. И… будет видно. А насчет ребенка, поступай, как считаешь нужным. Оставишь – я подпишу свидетельство о рождении. Или как там это делается?..
– При чем здесь подпись? – спросила она. – Ребенку будет нужен отец. Отец, а не подпись в документе.
– Ты хочешь, чтобы мы пошли в ЗАГС? – наконец догадался он. – Но юридически этот брак будет считаться недействительным. До тех пор, пока я не вылечусь.
– Ну да, – согласилась она. – Это понятно. Кстати, у моей подруги близкие друзья работают в Алексеевской. Я могу устроить все так, чтобы никто ни о чем не знал.
– Таня, я сам доктор. И у меня есть знакомые. Не беспокойся.
– Я просто подумала, если мы соберемся поехать в свадебное путешествие за границу, то…
– Таня, – взмолился он. – Я тебя умоляю! Какая заграница? О чем ты говоришь?
– Но ты же не против свадьбы?
– Я не против, Таня, – ответил он, осознавая, что врет. Причем врет мерзко. Не в смысле неубедительно, а в смысле совести. – Мы можем обсудить это позже? Завтра, например? Завтрашний день у меня совершенно свободен, и я смогу встретиться с тобой.
– Да, конечно, – согласилась Татьяна. – Конечно, иди, работай. Ты прости, что я закатила тебе истерику…
– Ничего, – Саша презрительно скривился. Что она называет истерикой? Этот жалкий спектакль? – До завтра.
– Да. Завтра я к тебе заеду. Что-нибудь привезти?
– Мыло, – ответил он. Хотел еще добавить: «Веревка у меня есть», но вместо этого повесил трубку. Теперь оставалось дождаться Костика и как-то объяснить ему отсутствие заключения. Пророчество Потрошителя сбылось. Слово это – «сбылось» – ударилось о череп и раскололось, словно стекло. В голове вертелось дурацкое: «И говорит ни с того ни с сего, мол, примешь ты смерть от коня своего», и дальше, словно заезженная пластинка: «Как ныне сбирается вещий Олег…» Саша несколько минут сидел, тупо разглядывая ползущую по кругу секундную стрелку часов, затем решительно раскрыл папку и принялся искать рапорт о задержании. Где его «взяли»? На… На «Измайловской». На Измайловской улице. Ирония судьбы. На Измайловской проживала не только Юля, но и Татьяна. Злая ирония. Очень. Когда вошел Костя, Саша сидел как ни в чем не бывало, мрачно рассматривая трещинки на стене.
– Старик, – возбужденно гаркнул с порога оперативник, – поздравь меня!
– С чем? – натянуто улыбнулся Саша.
– Меня сделали начальником отдела! Нашего, представляешь? Начальник оперативно-розыскного отдела Константин Владиславович Балабанов. Не иначе как и к майору представят со дня на день. Должность-то майорская.
– За что это тебя так?
– За Потрошителя, – усмехнулся тот. – Во как! «Есть мнение руководства», – произнес он, явно пародируя кого-то из непосредственных начальников. – Кисло, правда, сказали и руку пожали не то чтобы с удовольствием, но нам на это плевать. Мы не гордые. Главное, что приказ уже подписан. Нынешний-то начальник в субботу заявление подал, «в связи с достижением пенсионного возраста». Они, конечно, думали на это местечко кого-нибудь из своих прихлебателей усадить. Этого бездаря Прокопчука или Вяльцева. Но мы вот им всем показали, – Костя «скроил» из пальцев увесистый кукиш. – У нас тоже кое-кто есть. Не хухры-мухры. Я еще ими всеми покомандую. Посмотрю, как они мне тогда улыбаться будут и ручку пожимать. Небось сразу запоют сладко. «Пожалуйста, Константин Владиславыч» да «Будьте любезны, Константин Владиславыч». Саше стало страшно. Костя вел себя совершенно иначе, чем пять минут назад. И уж тем более иначе, чем день или месяц. Он мгновенно преобразился. Стал абсолютно другим. Из него вдруг полезло нечто темное, чего Саше еще никогда видеть не доводилось. Тем временем Костя подошел к столу, осмотрел его, спросил озадаченно:
