Это поразило меня.
— Я не знал, Холмс, что есть свидетели.
— Своего рода свидетели, Уотсон. В нескольких случаях Потрошитель был опасно близок к разоблачению. Я подозреваю даже, что он сознательно совершает убийства именно таким образом — из презрения и бравады. Вспомните, как мы чуть не столкнулись с ним.
— Прекрасно помню.
— Во всяком случае, я решил, что он, судя по звуку его удалявшихся шагов, движется от внешних границ круга к центру. Именно в центре этого круга мы и будем вести поиски.
Мы упорно продвигались в ночном тумане к клоакам Уайтчэпела, куда стекались людские нечистоты великого города. Холмс шел уверенно, как человек, хорошо знакомый с этими местами. Только один раз Холмс остановился и спросил:
— Между прочим, Уотсон, вы не забыли положить револьвер в карман?
— Я сделал это перед самым уходом, когда отправился на встречу с вами.
— Я тоже вооружен.
Мы начали с притона курильщиков опиума. Задыхаясь в удушливых испарениях, я шел за Холмсом мимо рядов нар, на которых возлежали наркоманы в чаду своих убогих грез. Холмс поворачивал то одного, то другого, чтобы лучше рассмотреть. Некоторым он бросал несколько слов, иногда получал слово в ответ. Мы покинули притон, не получив там никаких ценных сведений.
Потом мы побывали в нескольких дрянных пивнушках, где нас по большей части встречала угрюмая тишина. Здесь также Холмс перекидывался редкими словами с какими-то типами. Было ясно, что он с ними знаком. Иногда одна-две монеты переходили из его руки в чью-то грязную ладонь.
Мы покинули уже третий вертеп, еще более мерзкий, чем остальные, и я не мог больше сдерживаться.
— Холмс, Потрошитель — это не причина, а результат.
— Результат, Уотсон?
— Да, таких разлагающих заведений, как эти.
Холмс пожал плечами.
— Разве у вас все это не вызывает возмущения?
— Я, конечно, приветствовал бы коренные перемены, Уотсон. Быть может, в некие далекие, просвещенные времена они наступят. Пока же я реалист. Утопия — это роскошь, а у меня нет времени мечтать.
Прежде чем я успел ответить, он открыл еще одну дверь, и мы очутились в публичном доме. Ударившая в нос волна дешевых духов чуть не сбила меня с ног. Комната, в которую мы вошли, представляла собой гостиную, где с полдюжины сильно декольтированных особ расположились в ожидании клиентов.
Расшитая бисером портьера раздвинулась, и в проеме двери показалась толстая мадам с точечками глаз, напоминавших изюминки.
— Что привело вас в такую ночь, мистер Холмс?
— Уверен, что вы знаете, Леона.
Ее лицо помрачнело.
— Как, по-вашему, почему мои девушки не на улице? Я не хочу потерять ни одну из них!
Сильно накрашенная толстушка заговорила сердито:
— А я чуть не заполучила одного господина, ей-богу, живет в Пакэне. Идет он вверх по лестнице, белый галстук, накидка… Увидел меня и остановился. А тут проклятый бобби[8] высунул свою физию из тумана и говорит: «А ну-ка, марш в свою комнату! В такую ночь нечего здесь делать».
Девица злобно плюнула на пол.
Голос Холмса звучал совершенно спокойно, когда он спросил:
— Джентльмен убежал, надо полагать?
— Наверх, в свою комнату, куда же еще? Но меня с собой не взял.
— И что ж, он там живет? Странное место для джентльмена, как думаешь? — Девица вытерла рот тыльной стороной ладони.
— Живет, где хочет, прах его побери!
Холмс уже двигался к двери. Проходя мимо меня, он прошептал:
— Пошли, Уотсон! Скорее!
Снова мы ринулись в туман. Холмс схватил меня за руку и потащил, не раздумывая, вперед.
— Он у нас в руках, Уотсон! Я уверен. Мы выходим на след дьявола. Он может многое, но не стать же невидимкой!
В каждом слове Холмса, тащившего меня за собой, звучало торжество. Несколько минут спустя мы, спотыкаясь, поднимались по узкой лестнице вдоль деревянной стены.
Напряжение сказалось даже на невероятной выносливости Холмса. Он запыхался и с трудом выговаривал слова:
— Пакэн — это жалкие меблирашки, Уотсон. В Уайтчэпеле их полно. К счастью, я их знаю.
Я посмотрел наверх и увидел, что мы приближаемся к приоткрытой двери. Мы достигли площадки лестницы, и Холмс ворвался внутрь. Я последовал за ним.
— Проклятье! — вскричал Холмс. — Кто-то побывал здесь до нас!
Ни разу за все время нашей дружбы я не видел Холмса в таком состоянии — это было олицетворение отчаяния. Он неподвижно стоял посреди маленькой, убого обставленной комнаты, держа в руках револьвер, его серые глаза сверкали.
— Если здесь было логово Потрошителя, — воскликнул я, — то он бежал.
— И навсегда, сомнений нет!
— Быть может, Лестрейд тоже напал на его след?
— Держу пари, что нет. Лестрейд сейчас пробирается по каким-нибудь закоулкам.
В комнате царил полный беспорядок — видно, Потрошитель уходил в спешке.
— Нет смысла оставаться здесь, — сказал Холмс, — наш противник слишком умен, чтобы оставлять улики.
В этот момент, может быть, потому, что я подсознательно стремился переключиться на другую тему, я вспомнил о послании для Холмса.
— Между прочим, Холмс, посыльный принес сегодня днем на Бейкер-стрит письмо от вашего брата Майкрофта. Из-за всех этих волнений я забыл о нем.
Я протянул ему конверт, и он вскрыл его.
Если я ждал благодарности, то напрасно. Прочитав записку, Холмс холодно посмотрел на меня.
— Хотите послушать, что пишет Майкрофт?
— Разумеется.
— Записка гласит: «Дорогой Шерлок! В мои руки попала информация — каким образом, объясню позднее, — которая должна тебе помочь. Человек по имени Макс Клейн является владельцем притона в Уайтчэпеле «Ангел и корона». Клейн приобрел его совсем недавно — примерно четыре месяца назад. Твой брат Майкрофт».
— Да, да, Холмс, — выпалил я, — я знал об этом. Я получил эти сведения от девушки, с которой разговорился, когда сидел в «Ангеле и короне». Опасный тип этот Клейн. У меня сложилось впечатление, что он держит в страхе всю округу.
Холмс взорвался и вскинул вверх руки, сжатые в кулаки.
— Господь всемогущий, я ж бреду по колени в идиотах!
Я смог лишь проговорить слабым голосом:
— Холмс, я не понимаю…
— В таком случае вы безнадежны, Уотсон. Сперва вы получаете именно ту информацию, которая позволила бы мне распутать это дело, и блаженно держите ее при себе. Потом вы забываете отдать мне записку, содержащую тот же важнейший факт. Уотсон, Уотсон, на чьей вы стороне?
Если я раньше пришел в замешательство, то теперь я был в полной растерянности. Ни спорить, ни даже возражать я не мог.
Но Холмс не любил долгих дискуссий.
— В «Ангел и корону», Уотсон! — крикнул он, бросаясь к двери. — Нет, сперва в морг! Мы продемонстрируем дьяволу образчик его злодеяний.
Весточка из прошлого
В дверь позвонили.
Эллери отложил рукопись. «Вероятно опять этот гуляка. Стоит ли открывать?» — подумал он.
Но это был не Грант Эймс, а посыльный, который принес неподписанную телеграмму. «КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ВЫКЛЮЧИЛ ТЕЛЕФОН ВОПР ВКЛЮЧИ А ТО Я РЕХНУСЬ ВОСКЛ».
Оживший телефон зазвонил. Эллери выключил бритву и снял трубку. Не иначе, дорогой папочка.
Но это был вовсе не отец. Он услышал старческий дребезжащий женский голос.
— Мистер Куин?
— Да.
— Я ждала, что вы мне позвоните.
— Должен извиниться, — сказал Эллери, — я собирался позвонить вам, но рукопись доктора Уотсона попала ко мне в самое неудачное время. Я по уши погряз в собственной повести.
— Очень жаль.
— Это мне жаль, поверьте.
— Значит, у вас не было времени прочитать?
— Напротив, это был соблазн, против которого я не смог устоять, хотя сроки меня и поджимают. Правда, мне пришлось читать урывками. Остались еще две главы.
— Может быть, мистер Куин, подождать, пока вы не закончите собственную книгу?
— Нет, нет. Мои проблемы уже решены. Да я сам с нетерпением жду нашего разговора.
За спокойной, четкой дикцией, сдержанностью, самообладанием скрывалось — Эллери не мог ошибиться — сильное волнение.
— У вас не было никаких сомнений относительно подлинности рукописи, мистер Куин?
— Откровенно говоря, вначале, когда Грант принес мне ее, я подумал, что это подделка. Но вскоре я изменил мнение.
— Вы, наверное, сочли мой способ отправки рукописи эксцентричным?
— После того, как я прочитал первую главу, — сказал Эллери, — я все понял.
Старческий голос возразил.
— Мистер Куин, он этого не делал, он не был Потрошителем!
Эллери пытался успокоить ее.
— Прошло так много лет. Имеет ли это теперь значение?
— Несправедливость всегда имеет значение. Время многое стирает, но не все.
