Самое лучшее в его положении — так это жахнуть стакан красного вина и плюхнуться на мягкий диван. Уснуть, разумеется, не получится. Зато можно будет, вытянувшись на спине, поблаженствовать в собственное удовольствие до самого рассвета.
— А ты не догадываешься? — вопросом отвечал Кузьмич. — Я думал, ты более проницательный. Захар улыбнулся.
— Она тебя ждет.
— Я не сомневаюсь, она баба добрая. Как это он позабыл, сегодня утром должна прийти Инна. Откроет дверь своим ключом и, забравшись с ногами на мягкое кресло, будет терпеливо дожидаться его пробуждения.
— Тебя подвезти?
— Здесь рядом, — отмахнулся майор.
— Ну… желаю успеха.
***
Захар подъехал к своему дому. Погасил фары и, выйдя из машины, поставил ее на сигнализацию. Осмотрелся. Вокруг пустынно. Ни одной души. Если верить заверениям Крылова, то его подъезд охраняет парочка переодетых собровцев. Будем надеяться, что так оно и есть в действительности.
Где-то в соседнем переулке, очевидно, от невыносимой душевной тоски затявкала собака. Ей в ответ сдержанно забрехал дворовый приблудный пес. И опять воцарилась почти заповедная тишина.
Захар поднялся на свой этаж и почувствовал, как каменной плитой на него навалилась усталость. Нужно было проявить почти героическое усилие, чтобы выбраться из-под этой тяжести. Он открыл дверь, она неслышно повернулась, и из глубины комнаты в прихожую брызнул несильный свет, слегка подкрашенный зеленым полупрозрачным абажуром.
Инна спала на диване. Она оставила место и для Захара: подушка взбита, а одеяло лежало комом у самого изголовья. Захар невольно улыбнулся — вот это чувство, явиться к любимому в три часа ночи!
Несколько секунд он изучал ее лицо, спокойное, какое-то умиротворенное.
После чего начал раздеваться. Лег рядышком, стараясь даже нечаянным прикосновением не потревожить ее чуткий сон.
— Я тебя ждала, — неожиданно раскрыла глаза Инна, — иди ко мне.
Захар протянул руку — нащупал ее тугое бедро, слегка погладил, ощутив кончиками пальцев упругую бархатистую кожу. Усталость, которая еще минуту назад должна была раздавить его, мгновенно растворилась.
Ночную рубашку Инна всегда надевала легкую, почти невесомую, приятную на ощупь. Захар любил неторопливо освобождать ее от полупрозрачных пут, наслаждаясь открывающимся зрелищем. Неожиданно девушка перехватила его ладонь и прошептала в самое ухо:
— Я знаю, чего ты хочешь… так было вчера. Давай по-другому… Прими мою игру.
— Как скажешь, — улыбнулся Захар, не чуждый любовным экспериментам.
Инна уселась на Захара верхом, сняла сорочку и предстала его взору этакой невинной нимфой. Склонившись к его лицу, она несмело, как если бы это случилось впервые, поцеловала Захара в пересохшие губы. Ненадолго задержалась, разглядывая его лицо, после чего медленно стала сползать вниз, целуя ему шею, грудь, живот… У самого паха она неожиданно остановилась и подняла голову, как бы спрашивая: «А ты готов к очередной ласке?» И, заметив на его губах легкую улыбку, приникла к его восторжествовавшей плоти.
Глава 39.
А ТЫ ИЗ ВЕЗУНЧИКОВ!
На этой явке полковник Крылов был совсем недавно. На столе стояли две пустых бутылки из-под пива; на самом краю — аккуратно собранные в кучку остатки воблы. Наверняка где-то в мусорном ведре покоились презервативы и гигиенические салфетки.
Крылов запоздало подскочил к окну, распахивая его настежь, и поспешно, что никак не соответствовало его чину, похватал пустые бутылки и шмыгнул к мусоропроводу.
Кроме Крылова и Захара, в квартире находился еще мужчина лет сорока, сухощавый, неприметного вида, в старых джинсах с пузырями на коленях. Звали его Сан Саныч. Всем своим видом он давал понять, что бедлам в квартире и кучи мусора по углам — дело обыкновенное. Дескать, и не такое еще приходилось наблюдать. Для усиления образа он даже выругался пару раз, витиевато загнув по матушке. Но получилось неважнецки — брань как бы существовала отдельно от него.
Сан Саныч мог бы сойти за свойского парня, которого во время хмельного застолья можно запросто хлопнуть по плечу, если бы не его взгляд — холодный, недоверчивый, все подмечающий.
Даже полковник Крылов в его присутствии чувствовал себя неуютно и напоминал робкую гимназистку под пристальным оком классной дамы.
— Ну, так я тебя слушаю, — дружелюбно поинтересовался Сан Саныч. Таким же тоном заплечных дел мастер интересуется у своей жертвы: «А удобно ли лежит головушка на жесткой колоде?»
— Я хочу, чтобы Матвея перевели в другое место. Сан Саныч улыбнулся широко, доверительно.
— А его и переведут. На остров Огненный, знаешь такой? Там и будет содержаться твой приятель. Вышка у нас отменена. Место там очень тихое, спокойное. Прекрасная экология, здоровый климат. Благодать, как раз для него!
Полковник Крылов сохранял серьезность, всем своим видом демонстрируя, что он не самая значительная фигура в этих стенах. И забежал в пустую квартиру лишь для того, чтобы прибрать со стола и проветрить помещение.
— Я не буду ничего делать, пока его не переведут! — жестко сказал Захар, стараясь не смотреть на Сан Саныча.
— Хм… Вижу, что Геннадий Васильевич не преувеличивал. Парень ты действительно очень упрямый. А ты знаешь, что после окончания нашего разговора тебе не нужно будет подавать прошение об отставке… и ближайшие пять лет тебе придется провести в ином качестве.
— Я готов к любому исходу.
— Вот что значит молодость, — не то осудил, не то похвалил Сан Саныч. — И все-таки мне кажется, ты недооцениваешь всю серьезность ситуации. Я не гарантирую, что ты попадешь в мснтовскую зону. Тебя бросят в самую обыкновенную, где легавых не любят. Ну а как зэки жалуют легавых, рассказывать, думаю, не нужно… Если тебя не убьют и тебе, скажем так, повезет, то ты опустишься на самое дно лагерной лестницы. Ты перестанешь называться человеком и превратишься в отхожее место для людских надобностей, в кусок живого мяса. И попробуй возмутиться, тебя тут же прирежут. Если и пожалеют, то только потому, что в землю приходится закапывать не человека, а дыру. А кишка твоя, извини меня за выражение, будет шириной с водосточную трубу. Тебя привлекает такая перспектива… быть отхожим местом? Извини, другого варианта предложить тебе не могу. — Он виновато развел руки, как бы сочувствуя Захару. — Теперь ты тоже будешь говорить, что готов к такому исходу? Или ты надеешься на помощь своего дружбана? Не по-мо-жет! Даже если ты с ним встретишься в одном лагере, он не пожелает к тебе подойти. И самое большее, на что ты сможешь рассчитывать с его стороны, так это на жалкие объедки с его стола. Как какая-то собака! Ну, теперь скажи мне, тебя устраивает такая перспектива? — Захар молчал. — Или ты будешь мне твердить по-прежнему, что он твой друг и ты не можешь его оставить? Я слушаю тебя.
— Я не могу, — через силу выдавил Захар.
— Ладно, хорошо. — Сан Саныч поднялся. На столе лежал обыкновенный полиэтиленовый пакет с какими-то легкомысленными надписями и полустертой физиономией подзабытой отечественной рок-звезды. Он вытащил из него небольшую кожаную папку и положил на стол. — Знаешь, что здесь такое?
— Нет.
— Ну что ж, придется тебя просветить. Это твое досье. Ты не удивлен?
Вижу, что нет. Не правда ли, пухловатое? Знаешь, о чем это говорит? О том, что ты ведешь слишком энергичный образ жизни. Девочки и игра в карты в твоем деле не самые скверные пороки. Люди у нас служат по тридцать лет, но на них мы собрали материал куда меньший, чем на тебя. Мне даже не нужно будет особенно напрягаться, чтобы отправить тебя на расправу к зэкам, просто вытащить из твоего дела пару грешков и передать их в прокуратуру. Я не из тех людей, кто очень долго уговаривает, у каждого из нас свои дела, какие-то карьерные амбиции… Поверь, мы выкрутимся, придумаем что-нибудь похитрее, но тебя придется изъять из механизма, как винт, у которого сорвалась резьба… В нашем деле подобное встречается… Что ж поделаешь. Это тоже предусмотрено статистикой. Человек не вечен, он способен ломаться…, Итак, на размышление я тебе даю десять секунд, у меня уже нет аргументов, чтобы убедить тебя. — Сан Саныч положил ладонь на пухлую папку и, стараясь поймать убегающий взгляд Захара, принялся считать, добавляя в голос напористые интонации:
— Раз… два… три… четыре… пять… — Захар сидел неподвижно, уперев прямой взгляд в щербину на полу. Глупо было сомневаться в том, что Сан Саныч поступит как-то иначе. Он был добротным коленвалом, приводящим в движение весь механизм. И способен был работать без сбоя до полного стирания подшипников.
— Я еще не все сказал.
— Ну, говори… готов тебя послушать, — где-то даже не без сожаления произнес Сан Саныч.
Захар поднял голову и смело посмотрел в его глаза.
