– Нет, мой автократор, – первым ответил Никифор, опередив еще два десятка голосов.
– Да! Красавица! Редкой даже для Константинополя красоты. Ангельской! И что еще… Ах, да! Каким-то чудом, и здесь не обошлось, без ангельской помощи, эта девственница передала своему возлюбленному рыцарю записку, в которой описала все муки душевные, которые она пережила с тех пор, как они расстались. И еще более ужасные, когда она была на море схвачена злодеями, в то время, когда уже виднелись стены Константинополя. Те самые стены, на которых нес свою службу этот достойный рыцарь. Слышите! Он верно служит своему василевсу. Настолько верно, что в час опасности для своего автократора и его столицы с печалью в сердце оставил свою возлюбленную и опоясался мечом. Разве это не прекрасно! Разве это не достойно того, чтобы каждый житель Константинополя говорил об этом?
– И прекрасно, и достойно, мой великий василевс, – в изящном поклоне согласился парадинаст империи.
Осмотрев десятки соглашающе кивающих голов, Иоанн Кантакузин добавил торжественности в свой голос:
– Именно с такими рыцарями нам и суждено восстановить границы империи. С такими воинами можно идти в бой против всякого войска неприятеля. И я пойду впереди войска, зная, что за моей спиной бесстрашные рыцари с благородным сердцем. Втроем отбить даму сердца у сотни разбойников…
– У шестнадцати, – в поклоне уточнил Никифор.
– Даже у двух десятков… Славный подвиг! Да ты, Никифор, все же что-то знаешь. И подозреваю, что подробностей у тебя все же больше чем у моей Ирины и этих…
Василевс небрежно обмахнул рукой своих приближенных, которые теперь уже не так дерзко смотрели на парадинаста Никифора.
– И ты мне все это расскажешь. А пока… Я все же желаю взглянуть на этих рыцарей, и… так ли уж прекрасна девица?
– Прикажите доставить их во дворец? Или… – выпрямился во весь свой незначительный рост Никифор.
– Или? Говорят, все рыцари, пребывающие в нашей столице, уже побывал у окошка этой красавицы. А я что не рыцарь? Наверно не откажут василевсу в гостеприимстве. Да еще говорят, мой народ пребывает в хорошем настроении и…
– Народ будет счастлив, увидеть своего василевса. Так давно мой автократор не радовал его своим сияющим присутствием…
– Решено! – совсем по-дружески перебил Иоанн Кантакузин своего верного слугу Никифора. – Готовьте малый выход василевса из дворца. Наш путь…
И автократор озадаченно посмотрел на Никифора.
– К Золотым воротам! – вмиг ответил тот, немало изумив василевса и всех присутствующих при нем.
* * *
Рыцарь Дон Альвара де Руна был рожден войной, жил войной и должен был умереть на войне. Он почти никогда не снимал тяжелых итальянских доспехов, которые в битве венчались французским шлемом-басцинетом. Этот массивный и крепкий шлем отлично защищал голову рыцаря, но имел очень серьезный недостаток – он не вращался вместе с головой.
Может быть, это и было причиной того, что рыцарь Дон Альвар де Руна если желал на кого посмотреть, то поворачивал голову вместе с плечами. Не отсюда ли знаменитая испанская гордость неподвижной головы? К этому еще необходимо придать тяжелые и единичные слова рыцаря, которые он выговаривал, будто отдавал золотые дукаты из своего кошеля.
– Мечи! – глухо, как из колодца, произнес главный среди прибывших из Каталонии рыцарей.
Французский рыцарь Арни де Пелак кивнул головой, и его верный оруженосец положил к ногам сурового каталонца «Коготь дракона» и «Пламенеющий». Немного поколебавшись, рядом с этими грозными мечами Рамон Мунтанери возложил и свой меч.
– Рыцари, вы поймите нас правильно. Это всего лишь до выяснения…
Попытался загладить суровость своего командира его правая рука рыцарь Филипп Гуан.
Вполовину веса своего начальника Филипп Гуан был идеальным представителем той непростой войны, что уже многие столетия христианский север Испании вел с мусульманскими государствами юга. На нем были одеты легкие доспехи: кожаная куртка, шапель-де-фер, пластинчатые поручи и короткая кольчуга. На мягких сапогах серебряные рыцарские шпоры, укороченные для пешего боя.
Прошло шесть столетий с тех, пор как испанские вестготы были сметены арабами, вторгшимися на Пиренейский полуостров из Северной Африки. Мусульмане распространились по Испании, как капля масла по поверхности воды. Христиане смогли удержать лишь несколько районов на гористом севере полуострова. Отсюда и началась их освободительная война с захватчиками и врагами веры. Попутно христиане воевали и друг с другом. Но при этом они всегда помнили, что земли, на которых благоденствовали арабы, когда-то принадлежали их предкам. Это придавало им жгучее желание возвратить потерянное. К этому огню желания подлил религиозное масло пап Урбан II, который запретил испанским рыцарям участвовать в Первом Крестовом походе, заявив, что их крестовых поход совершается на Пиренейском полуострове. И только тогда, когда Испания будет полностью очищена от мусульман, рыцари реконкисты смогут участвовать в походах на Святую землю. Испанским рыцарям не осталось ничего другого, как вести неуклонную, жестокую и непрерывную войну у себя дома.
Прежняя культура римлян и вестготов полностью исчезла. У испанцев не осталось ничего кроме религии и железа. Здесь вырастали закаленные воины, не знавшие ничего, кроме войны. Они стали жестокими и агрессивными, и теперь рыцари-кавалеристы подобные Филиппу Гуану с успехом громили джинете[230] мусульман, утонченных и изнеженных в своих превосходных домах-дворцах юга Испании.
Но так уж случилось. Черная чума костлявой рукой смерти остановила на время кровавую войну. Она же принесла голод и отчаяние. Глядя на то, как умирают потерявшие надежду родные и близкие, и, сокрушаясь от невозможности собрать силы для похода на юг, Дон Альвара де Руна, Филипп Гуану и четыре десятка других достойных рыцарей отправились в чужие земли, где, как известно, всегда лучше, чем дома.
На что они надеялись, возглавив еще три сотни копейщиков и арбалетчиков из Каталонии и Арагона? На поход в мусульманские земли и удачные грабежи? На то, что вытеснят из императорского дворца отряды варягов-телохранителей василевса? На удачное стечение обстоятельств? Трудно сказать… Да и стыдно. Но в первые месяцы службы в Константинополе прибывшие испанцы с умилением на лицах и с радостью в сердцах просто отъедались на вкусной и обильной пище, неся не такую уж и утомительную службу по охране западной внешней стены Константинополя.
Их не утомляли, не заставляли проливать кровь, и никогда не задерживали с выдачей вина и продуктов. Так можно было перезимовать, а весной отправиться на родную землю, выкормленными, поздоровевшими, с запасом пищи, и с тем, что удастся прихватить на прощание.
Но…
Рыцарь Дон Альвара де Руна тяжелым взглядом обвел тех, кто находился в верхней комнате правой башни Золотых ворот.
Эти пришлые, эти прибившиеся, эти чужие… Что им нужно в чужой земле? Ладно, этот Рени Мунтанери и его вассал. Хотя и отделившаяся, но своя, каталонская кровь. Послушен старшим, исполнителен, знает воинскую службу. Но этот француз…
Дон Альвара де Руна скосил свой взгляд на свою правую руку, на изгибе которой лежал французский шлем-басцинет. Заносчивые, вспыльчивые, неразумные французы. Им бы только в бой ринуться, а дальше… А дальше их доспехи будут носить истинные рыцари крепкие телом и умом. Зря все же Дон Альвар согласился принимать в свой отряд пришлых рыцарей с земель Европы. Эти глупцы пришли в Константинополь за тем, чтобы потом у огня замковых каминов, долгими ночами рассказывать о своих подвигах, достойных рыцарских романов. Таких, как этот ночной подвиг, который поверг Дона Альвара де Руна в печаль.
Сидела себе тихо каталонская дружина на внешних стенах Константинополя, плевали в их сторону злые жители столицы, и ничего, слава Господу, не происходило. А теперь… Это же надо такими страшными мечами поднять город на ноги! И плевать Дону Альвару на тот шум, что издают глупцы рыцари, восхваляющие мужество, силу и любовь своего брата рыцаря пришедшего спасти прекрасную даму. Его сейчас более занимали мысли о толпе, что с утра стала собираться у Золотых ворот. А еще более его волновало то, что скажет знать Константинополя, а, в особенности, василевс. Может так случится, что и не перезимуют каталонцы. А это уж совсем печально.
Дон Альвар де Руна тихо застонал, и чтобы приглушить эту слабость громко прочистил горло.
– Рыцарский меч для рыцарских утех, – наконец выдавил главный из каталонцев.
Все присутствующие рыцари с удивлением посмотрели на сурового Дона Альвара. Даже его помощник Дон Гуан. Сделав несколько осторожных вздохов, он тихо прояснил:
– Я докладывал вам, достойный Дон Альвар, что этими мечами были изрублены разбойники и освобождена прекрасная, добрая, милая… Возлюбленная рыцаря Рамона Мунтанери. Нашего рыцаря Рамона.
