Коллекция Ордрупгаард[56] разместилась в величественном особняке — просторном оштукатуренном здании посреди буковой рощи, украшенном увитыми плющом решетками. Воздух в его пустынных галереях, обставленных сервантами с мраморными плитами и другой мебелью той эпохи, был перегрет и даже пропитан слабым запахом застоявшегося дыма. В комнатах с элегантными деревянными полами сохранились небольшие участки, выложенные кафелем, и на каждом из них по-прежнему стояли высокие старые печи.
Большие золотые часы на каминной полке в комнате, где висели картины Виктора Рииса, тикали, казалось, слишком быстро. Отделанные медальонами, цепочками, аллегорическими фигурками, лавровыми венками, лирами и рогом изобилия, они словно воплотили в одной блестящей массе все викторианские украшения, которым художник противопоставлял свое творчество.
— Не возражаешь? — рявкнул Питер.
Фрейя отошла от камина, но не смогла удержаться, чтобы не высказаться:
— Да что с тобой такое? Все утро психуешь.
— Она не звонила с тех пор, как мы уехали.
Перед ними находилась одна из самых известных работ Рииса. На картине была изображена Северина Риис. Она стояла рядом с фортепиано, склонив голову над чем-то, не поддающимся определению; возможно, жена художника читала письмо.
— Ведь ты не думаешь, что она в самом деле может порвать с тобой только из-за этой поездки?
— Без понятия. У нее отключен телефон.
Они вышли из особняка и по усаженной деревьями дороге, что вела от его двери, отправились назад.
— Питер, мне очень жаль, — произнесла Фрейя.
Ей пришло в голову, что Маргарет могла бы сказать нечто подобное — фразу, которая на самом деле не была ни правдивой, ни искренней, но звучала именно правдиво и искренне и казалась уместной в данном случае.
— Возможно, мне придется уехать раньше, чтобы разобраться с ситуацией.
— Холлис вроде в деньгах не нуждается. Могла бы поехать с нами и не спускать с тебя глаз.
— Она боится летать, — объяснил Питер, пристально глядя на деревья. — В любом случае, у меня тут осталось не так много дел, — добавил он. — Думаю, единственное, что я действительно получил от этой поездки, так это Соде и Мелдаль.
— Кто?
— Шарлотте Соде и Юлье Мелдаль. София думала, они были повивальными бабками или кем-то в этом роде. Оказывается, нет. Они держали школу в здании дворца Оддфеллоуз, обучали женщин живописи. Так что Северина и ее подруги, наверное, брали у них уроки, перед тем как поехать в Париж. Это никак не связано с деторождением, больницами или еще чем-то в том же духе и намного лучше соответствует моему видению ситуации: это были люди, которым она доверяла, независимые женщины, к которым она могла обращаться за советом, прежде чем решилась уйти от Виктора.
— Я еще не дочитала до места о Соде и Мелдаль. Значит, они были преподавательницами живописи. Понятно.
В этой информации Фрейя усмотрела еще одно доказательство своей гипотезы. Конечно, Питеру она ничего не сказала. Поразительно, как человек может зациклиться на собственных умозаключениях и не замечать очевидного.
— Но ни в городских, ни в музейных записях я не нашел никаких свидетельств того, что после тысяча девятьсот шестого года Риис жил один; ничего о том, что Северина искала прибежища или регистрировала новый адрес…
— И хранители не смогли выдвинуть никаких предположений на этот счет?
— Еще хуже, — рассказывал Питер, пока они шли по направлению к автобусной остановке, откуда могли вернуться в центр города. — Хранители очень благодарили за доказательство, устанавливающее даты написания двух ню.[57] Но когда я, ничего не найдя в архивах и отчаявшись, показал им места из дневника, подтверждающие мою теорию о том, что Северина ушла от Виктора, они были вежливы, но их все это явно не убедило. Я начинаю думать, что доказательств той правды, которая мне известна, недостаточно. Риис будто находится под каким-то прикрытием, раз он столь высоко ценимый художник. Никто не хочет верить в то, что от него могла уйти жена.
— Так ты собираешься пересматривать свой доклад для конференции?
— Ох, не знаю. Я взял на себя обязательство сделать доклад. Но либо мы выясним что-нибудь интересное у Холдена, либо я окажусь в том самом месте, откуда начал.
— Может, ты не хочешь идти на эту встречу? Если предпочитаешь вернуться раньше из-за Холлис, я могу…
Чем больше Фрейя думала о Холдене, тем сильнее нервничала по поводу того, что ему может быть известно. Было бы лучше, если бы она сходила к нему одна.
— Ну нет. Если встреча состоится, я хочу на ней присутствовать.
— Понимаешь… комнатные растения на последних картинах… — медленно начала Фрейя, думая о том, что наконец-таки должна рассказать Питеру об Epidendrum oerstedii.
— У меня есть еще одна плохая новость. Растения тоже ничего нам не дают. Я собирался тебе показать.
К этому времени они уже стояли на том самом месте, где вышли из автобуса по приезде. Питер вытащил из кармана смятый клочок линованной бумаги, который весь был исписан выделенными посредством тире и кавычек фразами.
— Вот что выяснила Холлис. Бытовавшие в то время флористические справочники толкуют слово «орхидея» как «красивая утонченная дама» или «зрелое очарование». Это согласуется с моей идеей о том, что цветок замещает Северину и Риис мог рассматривать растение как замену его утраченной музе. К сожалению, она также обнаружила, что в китайской символике орхидея означает «много детей», а это в равной степени может свидетельствовать в пользу теории миссис Алстед о том, что Риисы решили обзавестись потомством. В общем, на самом деле это не помогает ни в чем разобраться. Хотя Холлис хотела как лучше. Боже, я действительно все испортил.
Он в задумчивости продолжал разглаживать смятый листок, исписанный детским почерком Холлис. Стоя на дороге, Фрейя оглянулась на ряды буковых деревьев, за которыми виднелся большой особняк. Она старалась не позволить растерянному выражению на лице Питера усилить ее дурное предчувствие относительно того, что они могут узнать в следующие несколько дней.
Фрейя вернулась к бутику на Стрёгет — пешеходной торговой улице — и, не задерживаясь перед витриной, сразу поднялась по ступенькам и зашла внутрь. Если бы она замешкалась, то могла бы и струсить.
Цена на этикетке была не столь шокирующей, как ожидала Фрейя, пока не стало ясно, что этот наряд в тонах красного вина вовсе не платье, а ансамбль, состоящий из легкой блузки с рукавами в три четверти и ниспадающей юбки из более текстурированного материала — с отдельными ценниками, и конечная сумма оказалась внушительной.
