бы списал на счет действий Аланы.
Роберт улыбнулся.
— Я бы сказал, что пойду, но это вы у меня гостите. Тут мало места, негде спать, и уют я тоже наводить не умею.
— Мы уже уходим, — тихо сказала Алана. Кажется, девочка была потрясена чуть ли не больше, чем во время их недавнего разговора.
— Роберт, ты же знаешь клятвенную сторону тайного языка? — спросил Даор.
— Разумеется, — сощурился Роберт. — А вечер перестает быть томным. Алана, не повторяй ни за кем слов, начинающихся с авааши. Никогда.
Это было смело. Даор сдавил бы сейчас его горло, исключительно чтобы поставить на место, но снова напомнил себе, что при Алане ронять авторитет Роберта было не время. К тому же воин заботился о девочке, и то, что он делал это даже перед лицом Даора Кариона, многое о нем говорило. Алане полезно было иметь такого союзника.
— Вы хотите, чтобы я в чем-то поклялась?
— Ты же знаешь, что чтобы поклясться на тайном языке, нужно понимать, в чем клянешься, — обратился Даор к Роберту. Тот пожал плечами:
— Да, но можно поиграть со смыслами. — Роберт сделал круговые движения кистями в воздухе, будто танцевал. — Внушить что угодно. Если быть достаточно умелым и убедительным.
— Расскажи Алане о таких клятвах, — распорядился Даор.
— Клятва на тайном языке — это действие, не слова, — протянул Роберт, продолжая смотреть на Даора. — Считается, что ее нельзя нарушить.
— Ты слышал о случаях, когда нарушали такую клятву?
— Да, это же не кровавая клятва, которая абсолютно нерушима, — с напором сказал Роберт, теперь уже Алане. — Если во время клятвы смешать кровь с тем, кому клянешься, ее нельзя нарушить, даже если хочешь. В случае клятв на тайном языке небольшой выбор есть. Но нарушивший такую клятву теряет возможность направлять потоки мира, сходит с ума и умирает.
— Я никому и ни в чем не собираюсь клясться, — твердо ответила ему Алана. — Готова поклясться только в этом. Спасибо.
Даор взял девочку за влажную от волнения руку, и в этот раз она даже не протестовала. Он чуть помедлил, подбирая слова.
— Авааши эсшентааси астратаара шевесторе местеро шшелаисана инваасирра. Переведи ей.
Роберт чуть помедлил, ища подвох. Даор уважал его за осторожность.
— Поклявшийся не причинит осознаваемого им вреда тому, кого сейчас держит за руку. За исключением вреда, служащего твоему благу, Алана.
41. Келлан
— Келлан, остановись, — негромкий, сухой голос отца словно впился шепчущему в спину, но Келлан сделал вид, что не услышал, а лишь сильнее ударил каблуками в бока тут же взвившейся лошади.
Светлый лес, пустой, солнечный, звенел зимней тишиной. Копыта били по дороге, Келлана подбрасывало в седле, но он мало что видел, прислушиваясь к теплеющему у груди змеиному кресту. Да, Алана была далеко, очень далеко, и все же отряд не мог позволить себе идти галопом — а вот Келлан мог легко провести в пути столько, сколько сможет выдержать Рокана, а после — поддержать ее заговором и преодолеть еще кусок пути. Защищенные врата только что остались позади, и теперь корпуса Приюта пропали, скрытые от даже самых проницательных глаз, и справа теснились камни с редкими дрожащими деревцами, будто не было в неприступных скалах ни башен, ни стен. Рокана неслась вдоль невидимой каменной ограды, держа в поле внимания амулет и связанную с ним тонкую, почти невесомую нить. Нить могла порваться, а след — пропасть в любой момент, если бы Алана ступила на защищенную землю, но пока этого не случилось, и Келлан успокаивал себя тем, что шанс еще есть.
— Келлан, этот лес может кишеть пар-оольцами, — снова раздался негромкий голос. — Тебе нужно вернуться.
И снова Келлан сделал вид, что не слышит. Келлфера не было рядом: никто не выходил из врат вместе с Келланом, и сзади не раздавалось стука копыт. Это был какой-то трюк, призванный сбить его с пути. Отец сейчас должен лежать, связанный и оглушенный, он не смог бы выбраться из сотворенного Келланом кокона сам, а если бы ему на помощь кто-то и пришел, то он все равно не успел бы за сыном. Это мог быть только морок, заговор, наложенный на Келлана, пока он спал.
А Алана ждала его. Алана думала, что он бросил ее одну, Алану, ничего не понимающую, беззащитную, тащили вперед, чтобы оросить ее кровью магические камни, и рядом не было никого, кто мог бы укрыть ее, когда ей станет холодно, утешить, когда она испугается. Хуже того, Аланаверила в его, Келлана, предательство, она могла быть абсолютно разбита и дезориентирована, а единственный, кто с радостью и коварством протянул бы ей руку… Келлан сжал зубы. Может быть, девушку успокаивал Даор Карион, как и говорил отец. И тогда дело обстояло еще хуже.
Нужно было быть абсолютно слепым, чтобы хоть на миг поверить, что черный герцог может кого-то полюбить. Уж насколько не наивен отец — и все же купился на ничего не стоящую Кариону щедрость, красивые слова и излишне пафосные агрессивные действия. Келлан видел ситуацию глазами Келлфера: тот ничего не скрывал, объясняя, почему Кариону дорогу переходить нельзя. Да, в воспоминаниях отца герцог был разъярен, но Келлан относил это на счет неудовольствия отказом Аланы. Сейчас он видел ясно: по какой-то причине Даор Карион заинтересовался его возлюбленной, может быть — хотел жениться на ней, чтобы заменить предавшего его Вестера Вертерхарда и снова получить официальное право управлять Белыми землями. Но его проницательная Алана в объятия к страху всей Империи Рад не рвалась, и это должно было злить Кариона, привыкшего всегда получать, что он хочет.
Думая об этом, Келлан ощущал нежность к стойкой девушке — и страх перед другом отца, который скрывал даже сам от себя. Поддайся он слабости хоть на миг, это означало бы настоящее предательство женщины, которую Келлан любил. А этого он уже не смог бы себе простить.
И сейчас он несся вперед, не жалея Рокану, готовый встретиться с толпами пар-оольцев — и прорезать эти толпы как нож прорезает масло. Он мог приказать им, мог ворваться в их мысли и усыпить, и не существовало способа противостоять ему. Да, они были опасны, но это ничего не меняло. Как ничего не меняло то, насколько опасен разозленный Карион — Келлан все равно не поступил бы иначе. Никогда еще он
