— Как же! — махнул рукой Владимир — Уже на валу… С тех пор, как ушёл князь Игорь, она бедная не знает ни сна, ни отдыха — чуть свет поднимается на вал и подолгу стоит там, как заворожённая. Всё смотрит и смотрит в тот край, откуда может прилететь её ладо…
Славута печально покачал головой.
— Не скоро прилетит… Подрезаны его крылья саблями поганых.
Поднялся на вал Славута с князем Владимиром. По стёртым сосновым ступеням взошли они на забороло и тут же увидели Ярославну. Стояла она в самом углу, возле южной башни, откуда открывался необозримый вид на Сейм, на широкие дали за ним. Там, где-то за горизонтом лежала таинственная и хищная Половецкая земля.
Княгиня их не заметила. Застыла в глубокой задумчивости и, охватив руками плечи, смотрела как выплывает из утренней дымки большое красное солнце, как начинают золотом гореть чистые плёсы реки, как тают, растворяясь в луговых зарослях, розовые туманы. Смотрела неотрывно. Но видела ли всё это?
Белое шёлковое платье с длинными и широкими рукавами свободно спадало с плеч, нечётко облегая её стройную фигуру.
Здесь, наверху, веял свежий ветерок, но она, казалось, не замечала этого, пристально вглядывалась в тот край, где всходило солнце.
— Княгиня! — тихо окликнул её Славута.
Ярославна встрепенулась, набросила на плечи большой цветастый платок, что висел рядом на перилах, и повернулась на его голос. В глазах её сначала вспыхнула радость, мелькнуло удивление, а потом, когда всмотрелась и узнала боярина, появился страх. Она схватилась за сердце. Побледнела.
— Славута, что случилось?… Почему ты так исхудал, осунулся и печаль на лице? Почему то один? Где князь?
Славута медленно, не торопясь, словно собираясь с мыслями, подходил к ней.
— Не волнуйся, княгиня… Князь живой. Лишь пораненный в руку…
— Пораненный в руку! И ты так спокойно говоришь об этом?… Почему же не идёт? И что с Владимиром? — голос её задрожал.
— Все князья живы, Ярославна.
— Вернулись?
— Нет.
— Почему?
— Они в полоне.
— В полоне! Боже мой! А войско?
— Войско тоже… Одни воины погибли, остальные попали в неволю.
Ярославна побледнела ещё сильней. В глазах заблестели слезы.
— Одни погибли, другие в неволе!.. Так вот почему последние дни я не находила места себе! Вот почему лютая печаль терзала моё сердце. Мой любимый ладо в полоне?! Его воины погибли или попали в неволю! Боже! Боже! — Она закрыла ладонями лицо и зарыдала. Потом, продолжая всхлипывать, вытерла слезы уголком платка, села на ступеньку лестницы, ведущей на башню. Каким-то чужим, мёртвым голосом произнесла: — Говори мне все! Рассказывай все, как это произошло!..
Ярославна слушала не перебивая, ничего не спрашивала. В её глазах дрожали слезы, белые руки, как крылья чайки, трепетали в волнении. Брат Владимир обнял её за плечи. В его глазах тоже блестели слезы.
Особенно поразило их в рассказе Славуты то, как страдали от жары и жажды люди и кони, как тучи половецких стрел разили русских воинов, как мучился Игорь от болезненной раны и ещё больше от мысли, что он стал виновником великого Несчастья родной земли.
Когда Славута закончил своё повествование, княгиня долго молчала, глотая слезы. Потом она поднялась, протянула вперёд через забороло руки и негромко, с щемящей болью в голосе запричитала:
— Ой, полечу я кукушкою печальной над дунай-рекою одиноко, омочу бебрян[105] рукав в Каяле-реке, утру князю кровавые раны на его могучем теле!
Ой, Ветер-Ветрило! Почто, господин, супротив веешь? Почто на крылах своих ты вражьи стрелы мечешь на дружины лада моего? Мало ли тебе простора наверху под облаками веять, корабли качая в синем море? Почто, господин, мою-то радость по ковыль-траве развеял?
Ой, ты Днепр, Славутич мой! В земле Половецкой каменные горы ты пробил собою, ты лелеял на себе челны-насады Святослава до самого стана Кобякова! Принеси же ты, Славутич, на своих волнах могучих лада милого ко мне, чтобы слез горючих по нему не проливать!
Ой, светлое, три светлое Солнце! Для всех ты тепло и прекрасно! Отчего ты жаркими лучами обжигаешь, жаждой мучишь воинов и лада моего, иссушило колчаны их и луки боевые?…
Она протягивала над заборолом свои трепетные руки, словно и вправду собралась лететь над рекой, чистым золотом блестевшей внизу. Лететь туда, в неведомое поле Половецкое. Она так истово причитала, словно своими мольбами-заклинаниями и впрямь хотела помочь и любимому князю, и его воинам в их тяжкой беде. Потрясённые Славута и Владимир онемели от глубины чувств, что изливались из сердца этой необыкновенной женщины, и долго молчали, не зная, каким образом обратиться к ней. Лишь когда она умолкла и разрыдалась, Славута бережно коснулся её локтя, тихо произнёс:
— Будет тужить, Ярославна! Пойдём. У меня совсем мало времени — я должен немедля мчаться в Киев. Совсем озверели, захмелев от победы, половцы. Вот-вот накинутся, как хищная стая, на Русскую землю, и пожалуй, прежде всего сюда, на беззащитную Северщину… Так пусть князь Владимир к этому, не тратя часу, готовится.
Ярославна перестала плакать, ещё раз глянула в мглистую даль, разделяющую её с дорогими людьми, смахнула с глаз слезы и покорно, как ребёнок, позволила взять себя за руку. Владимир медленно стал сводить её о высокого путивльского вала вниз.
…И покатилась страшная весть о гибели Игорева войска по всей Северской земле и застонали, заплакали люди от великой беды-напасти.
«И прослыша про то, пришли в смятение города посемские, и охватила их скорбь и печаль великая, какой прежде не бывало во всем Посемье и в Новгороде Северском, и во всей земле Черниговской: князья в полоне и дружина в полоне или перебита.
И метались люди в смятенье, смуты в городах начались, и не милы всем стали и свои близкие, многие забывали и о своей душе, печалуясь о своих князьях», — записал летописец.
2
В хорошем настроении возвращался князь Святослав в Киев из своих корачевских и вщызских земель, лежавших на многие десятки, а то и сотни вёрст вдоль верхней Десны до самой Оки. Четыре полка отборных воинов вёл он оттуда: два конных шли по правому, высокому берегу, по старой, наезженной дороге, а два пеших плыли вместе с ним на челнах.
Торопились. Потому князь в Трубчевск, к Всеволоду, не заезжал — проплыл его ночью в надежде, что утром к завтраку прибудет в Новгород- Северский, к Игорю, и там окончательно договорится с ним о предстоящем походе.
Ночь была тихой, ясной. Между скромными, стыдливыми зорями гордо красовался молодой месяц. В его серебристом холодном сиянии виднелись далёкие весенние берега. За кормою глухо шумела тёмная вода.
Спали свободные от гребли воины, спали на помосте, укрывшись кожухами, молодые князья — сыны Владимир да Олег, а самому Святославу не спалось: ныли суставы и в голове роились неспокойные мысли.
Как будто он всё сделал, чтобы предстоящий поход на Дон стал самым большим со времён Мономаха и закончился бы счастливо. Собрал свою немалую дружину, Рюрик приведёт не меньшую, а ещё черные клобуки, Владимир Переяславский, Ярослав Черниговский, Игорь Северский с братией… Вероятно, придут сами, как и в прошлом году, или дружины пришлют Всеволод Луцкий, Ярослав Пинский, его братья Глеб Дубровицкий, Мстислав Романович да Изяслав Давидович — оба из князей смоленских. Обещал прибыть сам Давид Ростиславович Смоленский, родной брат Рюрика, который не принимал участия в походах ни в 1168 году, ни в 1184 году, хворым сказался… Написаны и отправлены с гонцами письма в Галич Ярославу Осмомыслу и во Владимир Всеволоду Юрьевичу, князю Владимиро-Суздальскому[106] — двум могущественным властителям. Если они присоединятся и пришлют свои полки, то пусть тогда дрожит Кончак — почти вся Русская земля поднимется на него!
Лишь в полночь Святослав заснул.
Разбудил его лёгкий толчок: чёлн пристал к причалу.
— Новгород-Северский! — услышал голос княжича Олега.
Святослав откинул кожух, зачерпнул пригоршней мягкую деснянскую воду, плеснул себе в лицо.
Сон как рукой сняло. Ему подали рушник — он вытерся, встал на ноги и… увидел пустой причал.
«Странно, никто не встречает, — подумал с досадой. — Неужели дозорные на валу не заметили сотни челнов на Десне?»
Но вот послышался топот копыт. По спуску приближались несколько всадников. Впереди, на сером жеребце, скакал боярин Черныш. На берегу кинул поводья гридню, быстро сбежал на дощатый причал.
— Княже, я рад принять тебя, твоих сынов и бояр на Горе, — поклонился он. — А твоим воинам завтрак привезут сюда.
— Где же князь Игорь? Не захворал ли часом?
Черныш замер, вытаращил глаза.
— А неужто князь не знает?
— Что?
— Ну, как же? Минул почти месяц, как князь Игорь пошёл с князьями Всеволодом, Святославом и Владимиром да черниговскими ковуями в поход на половцев…
