Обдумала я вслух — в присутствии моего господина: из ее комнаты прошла прямо к нему и рассказала всю историю, опустив только ее разговоры с двоюродным братом и не упомянув про Гэртона. Мистер Линтон встревожился и огорчился, но не хотел показать мне, как сильно. Наутро Кэтрин узнала, что я обманула ее доверие, и узнала кстати, что ее тайные свидания должны прекратиться. Напрасно плакала она и оскорблялась запретом и молила отца пожалеть Линтона — все, чего она добилась, было обещание отца, что он сам напишет мальчику и даст ему разрешение приходить на Мызу, когда ему угодно; но в письме будет ясно сказано, чтоб он не надеялся больше видеть Кэтрин на Грозовом Перевале. Может быть, если б мистер Линтон знал, какой у его племянника нрав и в каком состоянии его здоровье, он нашел бы в себе силу отказать дочери даже в этом слабом утешении.
25
— Эти события происходили прошлой зимою, сэр, — сказала миссис Дин, — год назад, не больше. Прошлой зимой мне бы и в голову не встало, что год спустя я буду развлекать постороннего для семьи человека рассказом о них! Впрочем, кто знает, долго ли будете вы посторонним? Вы слишком молоды, чтобы вам навсегда удовольствоваться одинокой жизнью; а мне что-то думается, что не может человек увидеть Кэтрин Линтон и не полюбить ее. Вы улыбнулись; но почему же вы так всякий раз оживляетесь, когда я заговариваю о ней? И почему вы попросили меня повесить ее портрет над камином? И почему…
— Подождите, голубушка! — перебил я. — Допустим, я и впрямь мог бы ее полюбить — но полюбит ли и она меня? Я слишком в этом сомневаюсь, чтобы рискнуть своим спокойствием, поддавшись такому соблазну. И потом мой дом не здесь. Я принадлежу к миру суеты и должен вернуться в его лоно. Продолжайте. Подчинилась Кэтрин приказам отца?
— Подчинилась, — подхватила ключница. — Любовь к отцу была все еще главным чувством в ее сердце. Он говорил без гнева, он говорил с глубокой нежностью, — как тот, кому вскоре предстоит оставить любимую дочь, окруженной опасностями и врагами, среди которых его наставления будут единственной опорой, какую он может ей завещать, чтобы она руководилась ими в жизни. Он мне сказал несколько дней спустя:
— Я хотел бы, Эллен, чтобы мой племянник написал или пришел бы к нам. Скажите мне откровенно, что вы думаете о нем: изменился он к лучшему? Нет ли надежды, что он исправится, когда возмужает?
— Он очень хилый, сэр, — отвечала я, — и едва ли доживет до возмужалости. Одно я могу сказать: он не похож на отца; и если мисс Кэтрин на свое горе выйдет за него замуж, она сможет направлять его, если только не будет беспредельно и неразумно терпеливой. Во всяком случае, сударь, у вас еще много времени впереди, чтобы с ним познакомиться и узнать, подходящая ли он пара для нее: ему еще четыре года с лишним до совершеннолетия.
Эдгар вздохнул и, подойдя к окну, стал глядеть на гиммертоннскую церковь. День был туманный, но февральское солнце светило сквозь заволочье, и мы могли различить две ели на погосте и несколько разбросанных могильных плит.
— Я часто молился, — заговорил он как бы сам с собой, — чтобы скорее наступило то, чего уже недолго ждать; а теперь я отшатываюсь, я страшусь. Мне думалось, память о часе, когда я шел женихом вниз по той ложбине, будет менее сладка, чем предвкушение, что скоро, через несколько месяцев, а быть может и недель, меня отнесут туда и положат в ее нелюдимой тиши! Эллен, я был очень счастлив с моей маленькой Кэти: в зимние ночи и летние дни она росла подле меня живой надеждой. Но я был столь же счастлив, когда предавался своим мыслям один среди этих камней у этой старой церковки; когда лежал летними длинными вечерами на зеленом могильном холме ее матери и желал… и томился по той поре, когда и мне можно будет лежать под ним. Что могу я сделать для Кэти? И как мне покинуть ее? Я бы нисколько не думал о том, что Линтон — сын Хитклифа, ни о том, что он отнимает ее у меня — если бы только он мог утешить ее, когда меня не станет! Я бы не печалился о том, что Хитклиф достиг своих целей и торжествует, похитив у меня мою последнюю радость! Но если Линтон окажется недостойным, если он — только орудие в руках отца, — я не могу оставить Кэти на него! И как это ни жестоко — сокрушать ее пылкое сердце, я должен сурово стоять на своем и видеть ее печальной, пока я живу, и, умирая, покинуть ее одинокой. Моя дорогая девочка! Лучше бы мне вверить ее богу и похоронить ее раньше, чем я сам сойду в могилу!
— А вы спокойно вверьте ее богу, сэр, — сказала я, — и если мы потеряем вас — от чего да упасет нас воля его, — я, под божьим оком, останусь до конца другом ее и наставницей. Мисс Кэтрин хорошая девочка: я не опасаюсь, что она предумышленно пойдет на дурное, а кто исполняет свой долг, тот всегда в конце концов бывает вознагражден.
Наступила весна; однако мой господин так и не окреп по-настоящему, хоть и начал снова выходить с дочерью на прогулки — в обход своих земель. Ее неискушенному уму это само по себе казалось признаком выздоровления. К тому же часто у него горел на щеках румянец и блестели глаза: она была уверена, что он поправляется. В день ее рождения, когда ей минуло семнадцать лет, он не пошел на кладбище — лил дождь, и я сказала:
— Сегодня вы, конечно, не пойдете из дому?
Он ответил:
— Да, в нынешнем году я с этим повременю.
Он еще раз написал Линтону, что желал бы с ним повидаться; и если бы у больного был сносный вид, отец, наверно, разрешил бы ему прийти. Но мальчик был плох и, следуя чужой указке, сообщил в своем ответе, что мистер Хитклиф запрещает ему ходить на Мызу, но его-де очень радует, что дядя по своей доброте не забывает о нем, и он надеется встретиться с ним как-нибудь на прогулке и при личном свидании испросить большой милости — чтобы впредь его не разлучали так безнадежно с двоюродной сестрой.
Эта часть письма была написана просто и, вероятно, без чужой помощи: Хитклиф, видно, знал, что о встрече с Кэтрин его сын способен просить достаточно красноречиво.
«Я не прошу, — писал мальчик, — чтобы ей разрешили приходить сюда. Но неужели я не увижу ее никогда, потому что мой отец запрещает мне ходить в ее дом, а вы запрещаете ей приходить в мой? Я прошу вас — хоть изредка выезжайте с нею на дорогу к Перевалу; дайте нам возможность обменяться иногда в вашем присутствии несколькими словами! Мы ничего не сделали такого, за что нас надо было бы разлучить; и вы же не гневаетесь на меня: у вас нет причины не любить меня, вы сами это признаете. Дорогой дядя! пришлите мне доброе слово завтра и позвольте увидеться с вами, где вам будет угодно, только не в Скворцах. Я знаю, свидание вас убедит, что я не таков, как мой отец: по его уверениям, я больше ваш племянник, чем его сын; и хотя у меня есть дурные свойства, которые делают меня недостойным Кэтрин, она мне их прощала, и ради нее вы простите тоже. Вы спрашиваете, как мое здоровье? Лучше. Но покуда я лишен всякой надежды, покуда обречен на одиночество или на общество тех, кто никогда меня не любил и не полюбит, как могу я быть весел и здоров?»
