— Можно, — сказал я. Мне очень не хотелось вылезать из машины. Здесь было тепло, здесь было надежное замкнутое пространство, в котором можно было укрыться от мира, как в материнской утробе. А снаружи, за перегородкой из стекла и металла, ждал мир, едва не прекративший свое существование, но так и не узнавший этого, а потому по-прежнему жестокий; мир, в котором лежал глубоко под землей мертвый пес Дарий и умирал в больнице его хозяин, мир, в котором надо было каждый час драться за свою жизнь и нельзя было прощать… Мир, лишенный любви и света… навсегда лишенный любви и света… Но об этом думать было нельзя, и я перестал об этом думать.
— Ким, — спросила Лиза. — А ты вообще кто?
Я усмехнулся.
— Кто? Не знаю… Так, просто…
— Нет, я имею в виду — в этой истории… Ну, с Чашей… Это же не твоя вещь, правда? Ребята говорили, ты вроде наемник?
— Точно, — сказал я. — Наемник. Как и Олег. Как Cергей. Как и ты…
— Нет, — она покачала головой. — Я — не то. Я его дочь.
— Чья дочь? — тупо спросил я.
— Папы своего. Константина Юрьевича.
— Ого, — сказал я. — Ну и дурак же он у тебя…
Я хотел добавить, что будь я на месте Валентинова, я никогда не позволил бы дочери заниматься грязными и опасными делами, для которых существуют наемники вроде нас с рысьеглазым, но понял, что не смогу найти слов. Не мог я сидеть с ней в машине и разговаривать, и из машины выйти тоже не мог себя заставить… Я потянулся к замку и открыл дверцу.
— Эй, — окликнула она меня, — а зачем тебе сюда?
Я вылез из машины, оперся на дверцу и заглянул в салон. Там был полумрак, и я не смог разглядеть ее лицо.
— Здесь лежит мой друг, — сказал я. — Хранитель Чаши.
Я сделал два шага прочь от машины, потом вернулся, вынул из кармана ПМ и бросил на переднее сиденье.
— Твоя игрушка. Пока.
И пошел, не оборачиваясь, к стеклянным дверям.
Вадик Саганян был на боевом посту. Он сидел за своим рабочим столом, пил кофе из огромной керамической кружки и забавлял какими-то очередными байками двух юных девиц в белых халатиках — надо полагать, практиканток. Все-таки для своей профессии он удивительно жизнерадостный тип.
— Имбецил! — заорал он, увидев меня (девицы испуганно отпрянули).
— Где ты пропадаешь, недоумок? Все уже с ног сбились, его разыскивая, а он является спустя сутки, как ни в чем не бывало! И это называется «буду неотлучно дежурить у постели больного друга»? Паршивец! По каким притонам ты болтался на сей раз?
— Тихо, — сказал я. — Тихо, Саганян. Я устал. Дай мне чего-нибудь выпить.
Я, не глядя, пододвинул к себе ногой стул и обвалился на него. Девицы таращились на меня так, будто я был шестиголовым пришельцем с Альдебарана. Саганян медленно закрыл округлившийся в безмолвном возмущении рот и встал.
— Выпить? — повторил он со странной интонацией. — Да ты из меня всю кровь уже выпил, придурок… Мамаши какие-то сумасшедшие объявляются, бабы дикие.., — он подошел к сейфу, открыл его и извлек колбу с бесцветной жидкостью. — Спирт медицинский, неразбавленный… Будешь?
— Буду. Как Лопухин?
— Лучше всех! — рявкнул он. — Ты пропустил страшный кризис, твоего дружка три часа откачивали в реанимации… Теперь он вполне в норме, но если ты когда-нибудь скажешь ему, что принял в нем хоть каплю участия, а он не расквасит тебе морду, твою наглую морду…
— Заткнись, — перебил я. — И дай, наконец, выпить.
Хоть ДД жив, подумал я, но облегчения не испытал. Саганян, удачно маскирующийся под оскорбленную добродетель, подал мне чашку со спиртом. Я взял ее, чувствуя, как трясутся руки.
Скрипнула позади дверь.
— А вот и те, кто действительно принимал в больном участие, — патетически провозгласил Вадик. — Сидели у койки, гоняли медсестер и прочий медперсонал, меняли судно…
Я обернулся, и чашка выпала у меня из рук — пальцы перестали держать ее, она грохнулась об пол и разбилась.
— Спирт! — воскликнул Саганян.
А я медленно, преодолевая страшное сопротивление давящего на меня воздуха, поднялся со стула.
— Привет, Ким, — сказала Наташа.
— Да, — сказал я. — То есть, привет. Доброе утро.
— Где это ты пропадал? — спросила она. — Я была у тебя дома, Пашка пытался мне что-то объяснить, но я ничего не поняла… Какой-то маленький Китай, что это?
— Потом, — непослушными губами прошептал я. — Давай… в коридор выйдем.
— Сэр! — крикнул Саганян. — А кто будет убирать? Спирт, положим, испарится, но осколки?
— Я уберу, — заверил его я, взял Наташу за локоть и вытащил за двери.
— Ты живая?
— Нет, — она недовольно освободилась от моего захвата, — я уже три дня как разлагаюсь в фамильном склепе…
Конечно, она была живая. Самая обыкновенная живая девчонка в джинсах и желтой маечке, с самой обыкновенной копной ореховых волос, спадавших на плечи, с самыми обыкновенными зелеными глазами в мелкую коричневую крапинку… Самая прекрасная девушка на свете…
— А Хромец? — спросил я, хотя и не хотел этого спрашивать. — Разве он…
И остановился, потому что не смог заставить себя произнести эти слова.
— Он завез меня в какие-то дебри и выкинул там посреди болота..,
— Наташа брезгливо сморщила носик. — Любая другая там бы и осталась, но я ведь геолог… Короче, через день я была в Москве, зато в каком виде! Конечно, ни к тебе, ни к Димке я такой страшной явиться не могла, поехала к девчонкам в общагу и привела себя в порядок… А потом начался какой-то кошмар: звоню тебе — никто не отвечает, звоню Диме — тоже… Приезжаю к нему, вижу вывороченный замок, разгром, нахожу записку: «Дима в Институте Склифосовского». Ужас! Звоню его маме, еду сюда, к нему не пускают, он, видите ли, в состоянии клинической смерти… Еду к тебе, нарываюсь на Пашку, он вообще начинает рассказывать какие-то сказки… Потом здесь сижу как приклеенная, армянин этот твой пристает со своими дурацкими шуточками. Тебе не кажется, что это больше, чем может вынести нормальная девушка за неполные трое суток?
— Больше, — согласился я. — Значит, с тобой все в порядке?
— Если ты называешь это «все в порядке», то да, со мной все о'кей. Я прекрасно отдохнула и замечательно себя чувствую. Вот, значит, что такое отдых в твоем понимании: похищения, лысые маньяки, искалеченные друзья…
— Наташка, — беспомощно сказал я, — да не заводись ты…
— Не заводись? А ты представляешь, сколько я за это время натерпелась? Этот упырь лысый… знаешь, я же все время боялась, что он меня изнасилует…
— Но ничего же не было? — быстро спросил я.
— А если бы было? Что бы ты сказал? Не волнуйся, Наташа, в жизни всякое случается? И пообещал бы мне, что при встрече набьешь его поганую рожу?
— Я убил его, — сказал я.
Она запнулась. Зачем-то поправила рукой челку.
— Молодец, — произнесла она неуверенно. — Давно пора было… Подожди… Как это? По-настоящему убил?
Я кивнул. Теперь все события этой ночи казались просто сном — очень ярким, страшным, но все же сном.
— А как.., — Наташа смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и я видел в них страх и уважение, — а как это у тебя получилось?
— Не знаю, — ответил я. — Взяло да и получилось. Не все ли равно теперь, как?
Я протянул к ней руки и обнял за плечи. В этот момент дверь за моей спиной распахнулась, и гортанный голос Саганяна спросил:
— Не наворковались, голубочки? Ким, у меня сейчас пятиминутка, это как минимум на час, так я просто хотел напомнить, что теперь с тебя два коньяка.
— Ящик! — рявкнул я. — Только исчезни!
— Жестокосердия позорный образец, — прокоментировал Саганян, и дверь закрылась. Я попытался привлечь Наташу к себе, но она отстранилась.
— Ким, — тихо произнесла она, — и что теперь будет?
Я пожал плечами.
— Все. Теперь будет все. Проклятия больше не существует. Мы свободны.
Она отступила на шаг.
— Но ты же… ты же убил того человека… Это же преступление, Ким…
— Послушай, — сказал я терпеливо. — Я сам толком не понимаю, как мне удалось это сделать. Физически я его и пальцем не тронул. Ну, то есть я стрелял в него и не попал. Но потом я разбил Череп, разрушил Триаду, и вот это-то, мне кажется, его и погубило. Помнишь, в пророчестве было сказано, что Хромец погибнет, если только змея ужалит его в третий глаз? Так вот, у него на этом месте, — я постучал себя по лбу, — был камень, вделанный в корону, а после того, как я разбил Череп, он исчез… Я думаю, он или взорвался, или просто с силой ударил его в лоб — во всяком случае, Хромец умер. Я понимаю, что все это очень сложно объяснить, но там было столько всего необъяснимого.
— А Димка? — спросила она. — С ним что случилось?
— Димка… Он один поехал на встречу с Хромцом, повез ему Чашу в обмен на твою жизнь. Запер меня в квартире, а сам поехал, даже Дария не взял. Дурак, прости Господи…
— Он смелый, — сказала Наташа. — Настоящий рыцарь.
— Тебе видней… Как он?
