Молодые шли под воздетыми в воздух клинками мардаспанов, на них сыпались горсти риса и лепестки цветов, в воздух взлетали шапки.
Ком подступил к моему горлу, в голову закружилось... Хорошо, что шафер теперь был не нужен. Дальше Император справиться сам, это уж точно. Мы с чопорной придворной дамой, на лице которой не было ни кровиночки, остались на паперти. Аристократы проводили молодых в Царскую башню, где они должны были провести не менее четырех часов наедине, после чего брак считался консумированным. Хорошо хоть, тут не было варварских традиций с вывешиванием простыней за окно...
Дождавшись, пока поток счастливых и ополоумевших людей схлынет, я зашагал к Восточному Бастиону — там располагался наш импровизированный плац, а вместе с ним — штаб командования шемаханским ополчением.
* * *
Прежде чем пойти к ополченцам, которых муштровали местные вояки под руководством Стеценки и преторианцев, я поднялся к полковнику Гегарду Торники, который руководил двумя сотнями солдат, дежуривших на стене. Он смотрел в хороший протекторатский бинокль на город и скрипел зубами, и матерился — тихо, одними губами.
Лестница была крутой, ступеньки — высокими, и потому, добравшись до смотровой площадки, я дышал глубоко и часто. И запах терзаемых башибузуками кварталов ударил мне в ноздри, проник в самые легкие, заставил закашляться. Миазмы гари, свежей крови, испражнений и человеческих страданий витали над Шемаханью...
— А-а-а, это вы... — полковник Торники убрал окуляры от глаз и протянул мне оптику. — Неужели они и вправду думали, что будет иначе? Там — что-то около двадцати тысяч этих варваров... Люди всё еще пытаются бежать сюда, в Старый Город, мы держим калитку открытой — но поздно, спасаются лишь единицы... Советники предали царицу, предали свою родину! О, как же я мечтаю перерезать глотку каждому из них... Это они, они виновны — а Джавдет просто стихия, природная сила, бедствие, которое не могло не прийти...
Я взял из его рук бинокль и принялся разглядывать дымящиеся кварталы Шемахани, снующие там и тут фигуры людей в полосатых халатах, трупы на улицах, разбитые витрины, выбитые двери, хлам, мусор, кровь... Сотни и тысячи жертв!
И ничего, ничего нельзя было с этим сделать! Что мы могли?.. Мы могли только сыграть свадьбу и заниматься шагистикой. И делать это со всем рвением, поскольку иного способа спасти хотя бы тех, кто поверил своей царице и укрылся тут, за этими древними стенами, у нас в наличии не имелось.
— Как думаете, скоро они навалятся?
— Я не вижу приготовлений для осады. Им нужны хотя бы тараны и лестницы. И укрытия — парк вдоль стены мы выжгли, ближайшие стрелковые позиции они смогут оборудовать только в жилых кварталах, а это — две тысячи шагов. Кочевники хороши с саблями в конном строю, а стрелки из них так себе, вы наверняка знаете...
Я знал. С башибузуками схлестнуться приходилось — и лучшим средством против них я считал пулемет "Максим". Но тут "Максимов" не было, советники и их холуи утащили с собой большую часть современного вооружения. А потому — нам оставался только блеф.
— А переговоры? — спросил я. — Были переговорщики?
— Присматриваются. Всадники носятся вдоль домов, постреливают в нашу сторону — мы отвечаем. Сбили с седел парочку, остудили их пыл, теперь джавдетовцы знают, что Старый Город готов к обороне. Наверняка пришлют кого-то... Быть бы нам готовыми к этому моменту, да?
— Мы будем готовы, полковник. Настолько, насколько это вообще возможно! — я отдал ему бинокль и сбежал по ступенькам вниз, туда, где жарилось на солнце наше воинство, маршируя под звуки барабана и местной народной дудочки — зурны.
Наш, имперский "Соловей" в исполнении шемаханского зурниста и преторианского барабанщика звучал особенно свирепо. Стеценко размахивал руками и орал:
— Сига-суджук! Сига-суджук! — в одной руке он держал местную сырокопченную колбасу -суджук, в другой — сушеную рыбу сига, местный эндемичный вид из Гегамского моря. — Р-р-р-ыба! Колбаса!!!
Топ-топ, топ-топ — ополченцы вбивали пятки в землю, стараясь не потерять ритм. Они мечтали наконец-то добраться до пайки, которую сумасшедшие северяне зачем-то привязали к их ногам, но знали — пока последний из отрядов не выполнит маневр перестроения из походной колонны в шеренгу абсолютно правильно и без запинки — не видать им ни колбасы, ни рыбы... Они и так пропустили царское венчание, и винить в этом могли только своих непутевых товарищей, которые никак не сподобились научиться держать древние мушкеты ровно и шагать в ногу.
Мушкеты... Это была отдельная песня. В ополчение записались чуть ли не все поголовно мужчины, нашедшие приют в Старом Городе. Кто-то — по зову сердца, а кто-то услышав заветное заклинание "Рыба-Колбаса" и истолковав его по-своему. Так или иначе — они все понимали, что башибузуки Джавдета не удовлетворятся разорением городских кварталов, и совершенно точно придут сюда. И рассудили здраво: лучше защищать свои семьи и свои жизни имея в руках оружие и подчиняясь грамотным командирам, чем метаться в панике и гибнуть зазря.
В общем — у нас было восемь тысяч человек, десять тысяч комплектов формы — самых разных подразделений, еще десять тысяч пар кирзовых сапог, две тысячи однозарядных арелатских винтовок Лабеля, которые можно было считать условно современными, четыре тысячи древних винтовок Йоргенсона — явно бывших в употреблении армии Альянса еще в прошлом веке, и три тысячи совершенно невероятного хлама. Мушкеты и пищали, фузеи и карамультуки — черт знает что из самых глубоких запасников дворцового арсенала... Я понятия не имел — могло ли всё это стрелять, и проверять не собирался. Кретинская это была бы затея — обучить башмачников, пекарей, сборщиков плавника, кирпичников и уличных музыкантов военной науке, используя для этого к тому же столь разномастное вооружение. Главное — для каждого из этих раритетов имелись штыки, и весь прошлый вечер ополченцы шлифовали и затачивали их так долго, и с таким мерзким звуком, что у меня до сих пор саднили зубы.
Зато — теперь жуткого вида старинные острия сверкали на солнце, грозно отражая его лучи! Зрелище получалось внушительное, если не обращать внимание на странные одеяние ощетинившегося штыками воинства: жилетки, рубахи, халаты, обмотки, портки, тапки, туфли с острыми носами, сандалии, ичиги, кожаные башмаки и черт знает что еще! Выдать им форму сразу? Ну уж нет!
— Р-р-рыба-колбаса! Нале-е-е-ВО!!! — завопил Стеценко и строй ополченцев вдруг слитно и красиво начал перестроение из колонны в шеренгу, посотенно, под руководством своих командиров из местных служивых.
Я молился, чтобы ничего
