..мы не дошли даже до зала. Только ступили во внутренний двор… я почувствовал неладное, когда Дары — все как одна с закрытыми лицами и слишком тихие — качнулись к нам.
Проклятье, я был готов отразить любую атаку, я даже четки специальные сделал противоядные. Даже если бы кто-то выпустил в нас ядовитое или дурманное, я бы успел их сжать. Научился сбрасывать приказы, сделал универсальный амулет…
И все-таки меня отключили…
Как? Я был настороже.
Это мог только…
Дверь протаяла в стене неожиданно — и знакомая комната под залом изъятий сразу стала маленькой… холодной…
..аур.
Все-таки прибыл.
..вот откуда тот удар — будто изнутри. И мгновенная потеря сознания.
Плохо.
Он шагнул вперед, и у меня перехватило дыхание. Странный эффект. Я видел аура четыре раза в жизни. Но тело мгновенно подобралось, дрогнуло, словно ожидая… чего? Так реагируют несчастные древесные ящерки-хамелеоны, которых держат в клетках, чтобы иметь запас хвостов. Мне всегда было жаль их — в отличие от всех обитателей зверинца они не радовались, когда к ним подходил человек.
Они боялись…
Я… боюсь? Да, страшно. Это инстинктивная реакция, я не помню, чтобы аур… чтобы он тоже…
А тело помнит.
— Опять был непослушным, малыш? — вздыхает аур.
Слова отдаются едкой вспышкой тревоги и отвращения. Диссонанс… Все дело в несочетаемости. Голос и интонация доброго деда отчаянно не совпадают с хищным взглядом, с жадностью, проскользнувшей в движении руки.
Бывает, что неопытный энчелесто путает семилистник с полынной отравкой. Щепотка семилистника в чай дарует ясность ума и силу работать, если падаешь с ног от усталости, то же количество отравки убивает по истечении трех часов, и горе беспечному, не имеющему противоядия. Но трава не притворяется. Она просто похожа…
Мир природы жесток, но там слабые притворяются сильными. Силь-муха — грозным шмелем, древесный уж — ядовитой жирмой.
Тот, кто держит сейчас руку на моем плече, тот, кто смотрит в глаза с фальшивой заботой — хуже.
Опять был непослушным… малыш…
Малыш!
Интересно, когда первый раз прозвучали эти слова? Сколько раз я верил этим интонациям защиты? А потом маска сползала.
Он неспособен долго держать себя под контролем, поэтому, наверное, и отнятая память, и трудности с аккумулированием энергии.
И эти постоянные вызовы…
Странно, наверное, так нуждаться в человеке и ненавидеть его за это. И постоянно бояться, что он вспомнит то, лишнее, стертое уже, и снова вызывать, вглядываясь в глаза, и еще больше ненавидеть, оттого, что боишься и не уверен, что…
Тень в блестящих глазах.
Белая вспышка боли.
Негромкий голос, из которого быстро испаряются и забота, и тепло.
— Плохо быть таким догадливым, малыш. Опасно.
Уже понял. Что же вы тогда не выбили из краденого донора догадливость заодно с памятью, аурум?
— Без этого… я бы не смог… работать…
— Именно. Отличные у тебя мозги, малыш. Пришлось наложением оболочки обойтись, жаль было губить такие способности.
И деньги. Которые получены таким образом… правда, аур?
— И деньги… — согласился тот, отвечая на невысказанную мысль. — И несколько очень интересных веществ на заказ. И все остальное. Жаль, жаль. А ведь я догадывался, что так и будет. Они, — пренебрежительный кивок куда-то в сторону, — не думали. Ленивы. Нелюбопытны. Только и умеют, что интриги плести. Считали, наложенная оболочка решит все проблемы, — и без паузы, в упор, — Ты же догадался про оболочку? Не закрывай глаз, малыш, знаешь ведь — бесполезно.
Нет…
Не беспо… спрятать эту мысль, быстро!
Кажется, успел. Давление на виски ушло, так и не став ломящей болью. А голос продолжал вещать:
— …все удивлялись, отчего ты даже в оболочке никак не угомонишься: то вопросы начнешь задавать, то заявку на Дар подашь ни с того ни с сего. Запреты постоянно нарушаешь. Не понимают до сих пор, что значит пытливый ум. А я знал… — длинные пальцы вцепились в волосы. — Знал, что как тебя ни прижимай, ты рано или поздно найдешь способ выскользнуть из рук.
Не прижимали бы — может, я бы и не пытался? Тихо работал бы, не смотрел по сторонам, не поднимал голоса… как моллюск в раковине, не представляющий, что существует что-то еще, кроме воды и еды. Но слишком много ударов пришлось по раковине. И моллюск очнулся.
— А знаешь, даже попробовал найти тебе замену. Но это непросто…
Дороги прослеживаются, понимаешь. Караваны досматриваются. Наглые людишки заламывают цену и пытаются шантажировать. Поправить свои дела за мой счет! — сквозь доброжелательную маску вдруг проламывается злоба. — Черепаха наглая!
А-а… теперь понятно, с чего в пригороде вдруг забегали черепахи с улитками. Разорившийся на погроме рынка работорговец решил пополнить свой сундучок через шантаж Правящих. Песок вам пухом, доро Бахиж. Не того вы шантажировать вздумали…
Как глупо все. И противно.
Послали уже кого-то в дом? Наверное, сразу же послали…
Не думать про дом. Нельзя. Отвлечься и отвлечь.
Мелисс. Микеле. Роберто. Кто из них?
— Молчаливый какой. Хитрецы всегда молчат. Как ты догадался?
— О чем?
— Такой невинный вид… я почти поверил. Или поверить? Я понимаю, почему ты взял к себе Мелисс и этого самоуверенного красавца, отличные, надо сказать, модели… но какой хитрый план может включать в себя доносчика?
— Модели?
— Так ты не догадался? Забавно. Что ж, полагаю, такой экспериментатор как ты, оценит красоту замысла. Твои так называемые со-Родичи — модели оболочки. Более ранние модели, так сказать, пробные, поскольку старше тебя. Микеле, например, был ярым путешественником, а наложенная оболочка вынуждает его не покидать города. Роберто ценил дружбу, но под влиянием оболочки из него вышел, пожалуй, неплохой шпион. Мелисс — отдельная история. Пожалуй, с ней мы погорячились. Она хотела детей и могла их иметь, но партнера выбрала совершенно неразумно. Этот ее Дар! Между нами, девице совершенно непозволительно так забываться — представь, она даже нарушила приказ аргентума, собираясь выйти замуж за это человечье отродье. Причем даже не сделав свой Дар вампиром, поскольку, он, видите ли, был против!
Мы переориентировали ее разум с пылких чувств на холод логики, и она сама избавилась от своего «воплощения мужества и великодушия». Юные вампиры порой бывают редкостно глупы. Верно?
Оболочки…
Значит, то, что я чувствовал в них — какой-то излом, какой-то узелок в плетении ауры там, где его не должно быть, тень за внешним сиянием, — это и правда?
— Да, мальчик, — заметно заострившийся взгляд почти режет. — А ты собрал их… зачем?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
