В августе 1933 года происходит решающее событие: встреча Шахта с германскими стальными королями — среди последних гиганты Крупп и Сименс. Все вместе они учреждают Металлургическое научное общество (Metallforschungsgesellschaft), или сокращенно Мефо. Это была фиктивная корпорация с крошечным уставным капиталом (250 тысяч марок), под который с 1934-го по 1938 год было выпущено векселей на 12 миллиардов рейхсмарок, предназначенных на выполнение военных заказов по той же, только что описанной процедуре. Вексель «Мефо» был искрой, запустившей процесс перевооружения Германии. Несмотря на то что до начала военных действий только 20 процентов всех расходов на вооружение было профинансировано таким образом, доля «Мефо» в расходах на военные заказы составила в первые годы 50 процентов. «Абсолютная секретность этого соглашения сохранялась вплоть до самого конца войны» (58).
Вексель «Мефо» был уникальной ценной бумагой: он обеспечивался виртуальными ценностями — символами собственности, каковая в сумерках Веймарской республики сосредоточилась в руках немногих паразитирующих собственников, новых неоспоримых хозяев Германии. Вексель «Мефо» был плодом тесного союза между экономическими правителями и черным рыцарством, между высшими немецкими кланами и нацистами, которые, обладая монополией на насилие и обещая войну, создали, соответственно, две фундаментальные экономические предпосылки: они обеспечивали сбор налогов и гарантировали доход, обещанный нацистским векселем, — те 4 процента, проставленные в штампе на ценной бумаге. Именно цена золота, денег, каковая в мире, искаженном неистовым протекционизмом, могла, как надеялись нацисты, быть возмещена за счет грабительской войны. Гитлер сам подтвердил это на третьем году войны:
Выплата долгов... не представляет никаких проблем. Во-первых, территории, которые мы захватили силой оружия, поставляют нам ценности, намного превосходящие затраты на ведение войны; во-вторых, дешевый труд двадцати миллионов иностранцев в германской промышленности представляет собой экономию, размер которой опять-таки намного превосходит суммы долговых обязательств государства (59).
В действительности это был очевидный мошеннический трюк: нацистские векселя не были обеспечены ни одним граммом золота, за ними стояли совершенно иные системы отношений, которые, по определению, изменялись соответственно политическим веяниям времени. За векселем «Мефо» не стояло ничего, кроме призрачных будущих дивидендов, несуществующей корпорации, доброй воли немецких стальных королей, пресловутой дисциплины и трудолюбия тевтонов и активного участия местных банкиров и международных финансовых кругов, которые с помощью своих сетей смогли поставить, как мы подробно покажем ниже, сырье, необходимое для неслыханно быстрого оснащения грозной непобедимой армии.
Основываясь на этих впечатляющих монетарных предпосылках, экономисты Третьего рейха реконструировали капиталистическую машину. Надо было преодолеть две главные трудности: (1) освободить экономику от непропорционально высоких накладных расходов и (2) найти выход огромному производственному потенциалу современной промышленности, причем такой, чтобы компенсации, доход и прибыль были в достаточной степени сбалансированы.
Для того чтобы достичь первой цели, рейхсбанк должен был открыть шлюзы. Повторным дисконтированием векселей, переданных ему кредитными учреждениями, банк-эмитент обеспечил решающее вливание ликвидности в экономику. Часть этой денежной массы шла на погашение долгов ослабленных кризисом предприятий (фирм и банков) (60), часть шла на оживление экономики. На этот раз у Германии появились немецкие деньги, а не заимствованное покрытие золота, фунта или доллара. По официальным данным, золотой резерв покрывал в 1936 году 1 процент циркулирующих в обращении бумажных денег (61); в глазах народа для доверия к этим купюрам было достаточно государственной печати; бумажные деньги брали без колебаний — это были действительно настоящие деньги.
Приход к власти нацистов совпал с великим торжеством: были практически аннулированы все частные задолженности. В начале 1933 года процентная ставка составляла более 8 процентов (62); к 1935 году с помощью с размахом проведенных махинаций с другими, по-разному называвшимися векселями, распространяемыми по Германии, Шахт сумел ужать ставку банковского процента до 2,81 процента (63). В Германии снова появилась настоящая ликвидность.
Затем в игру вступили нацистские экономические министерства; все их внимание было сосредоточено на промышленном секторе: прежде всего, в июле 1933 года они декретировали образование «принудительных картелей», то есть добились концентрации всех основных концернов; потом последовала льгота на капитал, так называемое Preisfinanzierung (ценовое финансирование).
Рейх размещал заказы на производство товаров и строительство и соглашался на цены, которые, в дополнение к доходу предпринимателя, включали оплату ускоренной амортизации (то есть при допущении по умолчанию, что изнашивание оборудования происходит быстрее, чем обычно), что было равносильно возмещению затрат на выплату процента и к уступке бонуса, который фирма должна была использовать на расширение производства (схема самофинансирования). В 1937 году отношение ставки процента к стоимости продажи снизилось до 0,4 процента (64).
Коммерческим банкам были делегированы чисто дисконтные функции: они все же сохранили привилегированное право взыскивать процент за векселя, предоставленные государством, но, однако, им пришлось отказаться от куда более важной прерогативы диктовать сущность и направление инвестиций, так же как и от высокой, полученной этим последним способом ренты (65). Эта рента присваивалась не коммерческими банками, а государством, которое и отдавало ее предпринимателям в виде Preisfinanzierung (ценового финансирования).
В течение этого цикла уровень заработной платы рабочих был заморожен на уровне депрессии 1932-1933 годов, то есть на 21 процент ниже, чем в благополучном 1929 году (66). Декрет, ограничивавший цены, был издан, однако, только в ноябре 1936 года. Таким образом, на фоне ограничения потребления было увеличено производство вооружений, а исходные заимствования из краткосрочных превратились в долгосрочные; так началась консолидация.
Теперь немцам говорили, что вложенные ими деньги будут заморожены — истечение срока действия государственных ценных бумаг постепенно было продлено (28 лет с момента проведения первого аукциона государственных облигаций в 1935 году 4 процента годовых). Война должна была сделать доступной оплату всех счетов. Экономика тем временем находилась на подъеме: с 1933-го по 1936 год германский ВВП увеличивался в среднем на 9,5 процента в год, а производительность труда и в мастерских на 17,2 процента. Средний уровень государственного потребления увеличивался в год на 18,7 процента, в то время как частное потребление увеличивалось ежегодно всего лишь на 3,6 процента (67).
В 1936 году военные расходы составили приблизительно половину всех государственных затрат. И эта доля с тех пор стала быстро расти.
Нацистские векселя первоначально оплачивались за счет налогов, но по мере консолидации финансовые руководители пришли к выплате одних только процентов по долгосрочным займам, отложив выплату основного долга до окончания воины. Откладывая таким способом наступление «черного дня», отмечали специалисты Английского банка в 1939 году (68), нацисты смогли выровнять кривую циклических падении и подъемов «на десять, а возможно, и на двадцать лет»: создавалось впечатление, что все усилия были проникнуты легкостью заимствовании под нулевой процент.
Гитлер слепо верил в свои дивизии. По-видимому, эту веру разделяли и те, кто поддерживал Гитлера финансово. Через четыре года Гитлер мобилизовал свои армии, дав к 1938 году работу девяти миллионам безработных (69), перераспределив богатства путем установления прогрессивного налога (70). улучшив в какой-то степени качество жизни к 1939 году и подавив малейшие инфляционные поползновения.
Наконец, избыток современных промышленных мощностей, которые искусственно сдерживались низким уровнем цен и развитие которых не подчинялось логике получения прибыли. Какой отсюда выход? Война. Шахт помог Гитлеру выманить на поверхность те денежные накопления, которые лежали под спудом в течение трех долгих лет, для того, чтобы под три-четыре процента финансировать войну. «[Шахт]: Мне надо было найти способ извлечь из сейфов этот дремавший на депозитах и в карманах капитал... а не ждать, что он и дальше останется там или потеряет свою ценность» (71).
В течение всего нацистского бума собственники денег накапливали проценты; им следовало дождаться окончания конфликта на Востоке — таково было общее понимание событий, — чтобы получить назад весь свой капитал. Они поэтому позволили Гитлеру израсходовать на выполнение этой миссии более 100 миллиардов марок (72). Это не было экономическим выздоровлением, а лихорадочной, замешенной на соленом поте, подготовке к последнему подвигу Геракла.
