его умственные способности и лишить возможности понимать значение своих действий, принимать рациональные решения или применять самоконтроль – три главных критерия для такой линии защиты. Да, он, безусловно, вышел из себя во время ссоры с Сабриной, и это говорило как о недостатке самоконтроля, так и о нерациональности суждений. Однако – что, по моему мнению, было важнее всего – это произошло в контексте ссоры, а не было вызвано депрессией. Кроме того, судя по всему, свою роль в убийстве сыграли гнев и нетерпение, а это не психиатрические симптомы. Из этого я заключил, что защита по линии частичной вменяемости не может рассматриваться. Я не рекомендовал перевести Элджина в психиатрическую больницу, хотя отметил, что Элджина следует регулярно обследовать, и заниматься этим должна тюремная бригада психиатрической помощи. Суд согласился. Элджина приговорили к 30 годам тюрьмы минимум, а следовательно, весьма вероятно, что он умрет в тюрьме.
Дело Элджина заставило меня задуматься о том, насколько судебная психиатрия способна проводить анализ рисков. Мы нередко взвешиваем шансы, кто из пациентов кажется особенно опасным, а кто нет, и соответственно распределяем ресурсы. Но мы не можем читать мысли и предсказывать будущее. Иногда мы неизбежно будем ошибаться. Когда я набирал на компьютере судебный отчет по Элджину, мне вдруг стало любопытно узнать, какой вывод сделала бы Дженни. Я позвонил ей и, как я и предвидел, она не выразила никакой симпатии.
– Есть много других людей, которые страдают психическими болезнями, а службы психиатрической помощи получают ограниченное финансирование. Честно говоря, я не думаю, что он заслуживает какого бы то ни было внимания психиатра, – сказала она. – Пусть себе страдает своей депрессией за решеткой. Он-то хотя бы живой, не то что эти бедные женщины.
Я слышал на заднем плане детские голоса – они явно ссорились. Мне стало неловко: когда-то мы с Дженни были близкими друзьями, а до сих пор даже не познакомились с детьми друг друга. Мы договорились встретиться на следующей неделе на детской площадке в парке, равноудаленном от нас.
– Может ли барс переменить пятна свои? – сказала она потом, вернувшись к Элджину. Я не знал, что ответить, и только хмыкнул, понимая, что вообще-то она права.
Глава двадцать шестая. Мрачная реальность
Время шло, и я стал замечать, что родительские обязанности медленно, но верно начинают даваться легче. Повод для осторожного оптимизма – пожалуй, именно так выразился бы какой-нибудь политик. Мальчики реже отказывались есть, реже просыпались среди ночи, реже оставляли маленькие подарочки в штанишках. По утрам от меня требовалось лишь вытереть кому-то попу, отчистить где-нибудь пятно, утереть кому-то слезы (разными салфетками, спешу добавить), а в остальном я мог предоставить мальчиков самим себе. Свой вклад внесло и приобретение двух айпадов. Поскольку дети становились все самостоятельнее, я смог сосредоточиться на работе, особенно по утрам, пока жена еще спала. Разумеется, мне все равно приходилось отвечать на их глупые вопросы.
– Да, у тебя шатается зуб.
– Нет, сейчас шоколадку нельзя.
– Да, потом будет можно.
– Нет, я не знаю, когда точно.
– Да, собаки часто бывают рыжие.
Лишние секунды свободного времени постепенно накапливались, и нередко мне становилось не по себе – я не понимал, что делать. Однажды утром, прокрастинируя, я натолкнулся на назойливую рекламу статейки про депрессию у одной кинозвезды на каком-то желтом веб-сайте. Час спустя я поймал себя на том, что разрешаю мальчикам посидеть в айпадах больше положенного, просто отмахнувшись, лишь бы продолжить ползти вниз по кроличьей норе рассказов всевозможных знаменитостей про свои диагнозы и изнурительную борьбу с душевными болезнями. От Зайна Малика, который преодолевал инвалидизирующую тревожность, и Джейд из «Литтл Микс», которая сражалась с анорексией, до депрессии у Майли Сайрус и посттравматического стрессового расстройства у Леди Гаги. С одной стороны, радовало, что кумиры молодежи ломают стигму и открыто говорят о психической болезни. С другой стороны, обескураживало, что я настолько утратил связь с молодежной культурой, несмотря на остромодную стрижку. Тройен Беллизарио – это вообще что? Новая марка кофе, про которую я раньше не слышал?
Однако чем больше я читал «вдохновляющих» рассказов, тем сильнее крепло ощущение, что что-то тут… не так. Многие подобные истории явно были фокусами пиарщиков. Нет, я не хочу сказать, что это была неправда, но я заметил, что огромная их доля приурочена к выходу новой книги или альбома. Мне показалось, что признаваться в своей психической болезни только тогда, когда это привлечет внимание к больному и в конечном итоге доллары – к его банковскому счету, – это цинизм, расчетливость и лицемерие. Другим неприятным открытием было то, что все эти истории были про знаменитостей, которым удалось выздороветь. Все их горести остались в зеркале заднего вида. Очевидно, если они вдохновляют других страдальцев рассказывать о своем опыте, это могло привести к целительному катарсису или, лучше того, перетащить их через бугор нежелания обратиться наконец за помощью. Я понимал, что это, наверное, хорошо. Но каким бы циником я ни был, я не мог не подумать о тех, чья психическая болезнь тяжелее и масштабнее. О тех, чьи симптомы загоняют их то в больницу, то в тюрьму, то обратно, а иногда – и туда, и туда. О тех, кому настолько не повезло, что им потребовалось мое обследование. Не получится ли, что победоносные истории знаменитостей оттеснят этих людей на задний план, заставят их почувствовать себя еще более отчужденными? А как насчет тех, у кого не такой «сексуальный» диагноз, например, шизофрения или бредовое расстройство? Где такие же звездные истории о них? Я решил, что хочу задействовать свой голос и свой профессиональный опыт, чтобы дать обществу представление и о них. Если я буду рассказывать о несколько табуированном мире судебной психиатрии, если буду приближать его к норме, тогда, надеялся я, мне удастся по-своему, хоть немного, поучаствовать в избавлении от стигмы тех, кого она мучает особенно сильно.
Кроме того, от меня не укрылось, что многих особенно увлекают те аспекты моей работы, которые мне самому давно уже видятся привычными и даже скучными; это было очевидно по множеству вопросов друзей и соседей и неизбежным светским беседам, когда я отвозил детей в школу и забирал из школы. Ко мне было много вопросов, у меня было много ответов. В дальнейшем этому семени предстояло прорасти и превратиться в эту книгу, но тогда я начал писать блог для Huffington Post на самые разные темы, относящиеся к судебной психиатрии – от процесса госпитализации в психиатрическое отделение и жизни в нем до криминального кодекса заключенных и того, как это – работать с психопатами.
