Это обстоятельство побудило Гессе решиться на открытый приступ. Батальону сорок четвертого егерского полка приказано было овладеть редутом; его поддерживали две менгрельские роты; остальные шесть рот Менгрельского полка, назначенные для демонстрации с фронта, должны были, в случае благоприятной минуты, взять неприятельский лагерь. Вся милиция, расположенная в лесу, обеспечивала тыл со стороны аджарцев.
Приступ начался 17 сентября за час до рассвета. Войска, испытавшие уже себя в боях при Лимани и Муха-Эстати, где они брали турецкие позиции с одного удара, смело пошли вперед, и егеря, пренебрегая жестоким огнем, ворвались в редут; в то же время менгрельцы овладели укрепленным лагерем. Но тут успехи их остановились; обе колонны, что называется, уперлись в скалу и, осыпаемые градом неприятельских снарядов, не могли тронуться дальше. Турки между тем сделали вылазку из Цихис-Дзири, и после двух часов кровавой резни русские войска с большими потерями стали выходить из редута и лагеря. Как раз в эту самую минуту с гор начали спускаться аджарцы, и их появление решило участь Гурийского отряда: расстроенные батальоны были охвачены с тыла и понесли жестокое поражение.
Штурм стоил десяти офицеров и шестисот пятидесяти нижних чинов, то есть более трети наличного состава отряда. Это была самая крупная неудача русских во всю войну с Азиатской Турцией. Паскевич во всем винил Сакена. Донося об этом прискорбном событии, он писал государю, что неудача экспедиции произошла от несогласных действий обоих отрядов, Гурийского и Ахалцихского, вызванных несвоевременным походом Сакена. Последний, будучи разбит в Аджарии, поднял этим дух неприятеля, который, устремившись на Гессе с утроенными силами, нанес ему поражение. Ошибка же Гессе, по мнению Паскевича, заключалась в том, что он начал штурм, даже не зная о приближении аджарцев.
Событие это, бесспорно, могло иметь для нас весьма печальные последствия. Почти все Кобулеты восстали поголовно, значительные партии отрезали сообщения отряда с Николаевским укреплением; аджарцы ежедневно нападали на наших фуражиров, а между тем военное судно, блокировавшее крепость с моря, по случаю начавшихся бурь должно было сняться с якоря, и турки воспользовались этим, чтобы подвезти в Цихис-Дзири на легких лодках значительный запас продовольствия. Никогда еще положение отряда не было так опасно, и никогда Гурии не угрожало еще такое сильное вторжение. К счастью, в это самое время прискакал курьер с известием о заключении мира.
С прекращением военных действий турецкие войска отошли к Цихис-Дзири, русские вернулись в Озургеты. С Гурией тогда же было покончено. За смертью правительницы малолетний Давид навсегда был отстранен от княжения в крае, и Гурия обращена была в простую русскую провинцию.
Грустно-сиротливо протекали дни молодого гурийского князя, потомка славных Гуриелей, вдали от родины, среди народа, искони враждебного вере его отцов и его отечеству. За него ходатайствовал барон Розен, сменивший на Кавказе Паскевича. В письме государю, исполненном горячего чувства и убеждения, он доказывал, что десятилетний Давид не мог быть виновным в поступке своей матери, что ни он, ни сестра его, княжна Екатерина, всюду сопутствовавшие матери, не имели ни сил, ни рассудка отстать от нее и что, наконец, тяжесть испытываемой кары – лишение наследственных прав и изгнание с родины не за свою собственную вину, а за вину матери – может образовать из молодого Гуриели опасного врага и возродить вечные тревоги и смуты на границах Гурии.
Император Николай Павлович милостиво принял ходатайство барона Розена и 25 января 1832 года объявил высочайшее прощение всем гурийским князь ям, дворянам и простым людям, бежавшим за границу с покойной правительницей. Вестником радости был послан в Трапезунд священник Шамокмедского монастыря Иоанн Канделаки. И вот 15 сентября несчастные изгнанники вступили на родную землю в порту Святого Николая. С молодым Гуриели прибыл и дядька – воспитатель его, князь Мачутадзе, доселе слывший главным виновником побега княгини в Турцию. Но Розен усердно хлопотал снять и с князя Мачутадзе это тяжелое обвинение, удостоверяя, что вся вина его заключалась только в неограниченной преданности к бывшей своей владетельнице, воле которой он слепо повиновался. Розен рекомендовал его даже особому вниманию русского правительства. «Образование, которое получил малолетний князь, при всей скудности средств, имевшихся в распоряжении Мачутадзе, – писал он по этому поводу графу Чернышеву, – а главное, нравственные качества, привитые Давиду, делают полную честь его воспитателю».
И действительно, двенадцатилетний Давид своей приятной наружностью, своими манерами и прекрасными качествами сердца возбуждал к себе общие симпатии. Не только гурийцы, но даже кобулетцы, менгрельцы и имеретинцы принимали живое участие в грустной судьбе молодого князя и тем с большей признательностью встретили все царские милости, которые ожидали юношу при вступлении его на родную землю. Государь пожаловал ему, его сестре, княжне Екатерине, и князю Мачутадзе пожизненные пенсии, вполне обеспечивавшие их материальное благосостояние. Молодой князь Давид был отвезен в Петербург и помещен в Пажеский корпус, где в 1838 году и окончил свое образование. Произведенный в офицеры в лейб-атаманский казачий Цесаревича полк, он отправился служить на Кавказ и в следующем же году убит под Ахульго. С ним кончилась в прямом поколении и владетельная фамилия Гуриелей.
XXXIII. ПОСЛЕДНЯЯ СЛУЖБА ТАТАР
Арзерум, Муш, Баязет, Батум и Гюмюш-Хан – вот границы той огромной площади Азиатской Турции, на пространстве которой в кампанию 1829 года небольшому русскому войску приходилось вести кровавую борьбу с многочисленным и упорным врагом. Проследив шаг за шагом за всеми перипетиями этой борьбы на главном и второстепенных театрах военных действий, остается заглянуть еще в один уголок очерченного района – в Ольтинский и Нариманский санджаки, которые в общем ходе событий играют хотя и незначительную, но самостоятельную роль.
Нариман, Ольта и Шаушет, по своему счастливому положению вне пути наступления русских войск, были пройдены мимо и скоро сделались гнездом всех разбойничьих шаек, поминутно нарушавших спокойствие занятых нами провинций. Дерзкое поведение воинственных жителей этих санджаков вынудило Паскевича, вскоре после занятия Арзерума, направить для покорения Ольты Грузинский гренадерский полк. Но внезапная бейбуртская катастрофа и волнение, охватившее тогда покоренные области, потребовали сосредоточения сил к Арзеруму, и гренадеры, не дойдя до Ольты всего лишь шестнадцать верст, возвращены обратно. Не оставляя, однако, мысли об усмирении горных санджаков, главнокомандующий поручил это дело подполковнику Шумскому, стоявшему в Ардагане с сороковым егерским полком и частью карапапахской конницы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
