— Можно, — ответил он.
Она взяла стакан, зашла за стойку, наполнила его из пластиковой бутылки с водой «Эвиан» и поставила перед ним.
— Спасибо, — сказал он, но к воде не притронулся.
Она с минуту смотрела на него, потом ушла на кухню.
Когда мы остались одни, он пробормотал:
— Найти меня не проблема, а? — Он говорил так тихо, что мне пришлось придвинуться ближе. Я сел на соседнюю табуретку. Он не пошевелился.
— Когда вы не вернулись домой, я стал думать, где вы можете быть. Это была догадка, основанная на фактах.
— У меня нет больше дома. Теперь уже нет.
Я промолчал. Нарисованная на зеркале девушка радостно улыбалась во весь рот.
— Я теперь лишь гость, — сказал он. — Нежеланный гость. Коврик для расшаркиваний протерся к черту до дыр... Как там Мелисса?
— Спит.
— Да, она часто так делает. Когда расстроена. Каждый раз, когда я пробовал поговорить с ней, она начинала дремать. — В его голосе не было обиды. Просто покорность судьбе. — Уж ей-то есть от чего расстраиваться. Я бы и за двадцать миллиардов не поменялся с ней местами. Ей выпали паршивые карты... Если бы она позволила мне...
Он остановился, тронул свой стакан с водой, но не сделал попытки взять его.
— Ну, теперь у нее одной причиной для расстройства меньше, — сказал он.
— И что это за причина?
— Ваш покорный слуга. Больше не будет этого злого отчима. Однажды она взяла в видеомагазине напрокат такой фильм — «Отчим». Без конца его смотрела. Внизу, в игровой комнате, в «логове». Ничего другого она там, внизу никогда и не смотрела — ведь ей даже и не нравится кино. Я тоже сел посмотреть вместе с ней. Хотел установить контакт. Пожарил две порции воздушной кукурузы. Так она заснула.
Он приподнял плечи.
— Я ушел, отправился месить дорожную пыль.
— Из Сан-Лабрадора или только из дому?
Он пожал плечами.
— Когда вы решили уйти? — спросил я.
— Минут десять назад. А может, и с самого начала, не знаю. Какая к черту разница?
Какое-то время мы оба молчали. Из зеркала на нас смотрели наши отражения, размытые грязноватым светом. Наши лица были едва различимы, искажались дефектами посеребренного стекла с нарисованным на нем лицом улыбающейся фрейлейн. Я мог разглядеть достаточно, чтобы понять, что он выглядит ужасно. Сам я смотрелся не намного лучше.
Рэмп сказал:
— Просто не могу понять, за каким дьяволом она это сделала.
— Сделала что?
— Поехала туда — не явилась в назначенное время в клинику. Она никогда не нарушала правил.
— Никогда?
Он повернулся ко мне лицом. Небритый, под глазами набрякли мешки. Передо мной вдруг оказался старик; зеркало было просто милосердным к нему.
— Однажды она рассказывала мне, что когда училась в школе, то получала обычно только отличные отметки. И не потому, что ей так уж нравилось учиться, а потому, что боялась неудовольствия учителей. Боялась не быть хорошей ученицей. Она была исключительно строгих правил. Даже в студийные времена, когда нравы уже порядком подраспустились, она всегда оставалась на уровне.
Интересно, как бы реагировал такой тип нравственности, столкнувшись с Тоддом Никвистом.
— Чикеринг толкает версию о самоубийстве, — заметил я.
— Чикеринг — просто осел. Единственное, в чем он большой мастак, — это не поднимать шума. За что ему и платят.
— Не поднимать шума о чем?
Он закрыл глаза, покачал головой и снова отвернулся к зеркалу.
— А как вы думаете? Люди иногда ведут себя по-идиотски. Приезжают сюда, напиваются в стельку, потом желают отбыть домой и начинают скандалить, когда я приказываю Ноэлю не отдавать им ключи от машины. Тогда я звоню Чикерингу. И, хотя это уже Пасадена, он сразу же приезжает и препровождает их домой — сам или кто-то из его подчиненных, — причем в этом случае они используют свои личные машины, так что никто и не заметит ничего необычного. Никаких протоколов не составляется, ничего не регистрируется, а машину очередного идиота подгоняют потом прямо на его подъездную дорожку. Если это кто-то местный. То же самое и с пожилыми дамами, ворующими в магазинах, и с детишками, которые курят травку.
— А как поступают с чужаками?
— Тех сажают в тюрьму. — Рэмп мрачно усмехнулся. — Тут у нас отличная криминальная статистика. — Он провел пальцами по губам. — Вот почему у нас не издается местная газета — и слава Богу. Раньше это меня чертовски раздражало — негде, например, поместить рекламное объявление, — но теперь я благодарю Бога за это.
Он закрыл лицо обеими руками.
Из кухни в зал вышла Бетель, держа в руках тарелку со стейком и яичницей. Поставила тарелку перед Рэмпом и тут же вернулась обратно на кухню.
Прошло много времени, прежде чем он поднял голову.
— Ну и как вам понравилось на пляже?
Когда я не ответил, он сказал:
— Я же говорил вам, что там ее не будет. За каким чертом вы туда потащились?
— Детектив Стерджис просил меня съездить и посмотреть.
— Миляга детектив Стерджис. Мы просто зря отняли друг у друга время, верно? Ведь вы обычно делаете то, что он просит?
— Обычно он не просит.
— Хотя это вроде и не назовешь грязной работой, а? Поезжай на пляж, позагорай на солнышке, проверь клиента.
— Отличное местечко, — заметил я. — Часто туда ездите?
У него на щеке шевельнулись желваки. Он потрогал свой стакан с виски. Потом сказал:
— Раньше ездил часто. Несколько раз в месяц. Ни разу не смог уговорить Джину поехать со мной. — Он повернулся и опять посмотрел на меня. Очень внимательно.
Я выдержал его взгляд.
— Ничто не может сравниться с солнцем на пляже. А мне надо сохранять загар во что бы то ни стало. Безупречный хозяин дома и все такое — приходится поддерживать какой-то определенный, черт побери, уровень, верно?
Он поднял стакан и отпил несколько глотков.
— Последняя пара дней была для вас далеко не отдыхом на взморье, — сказал я.
— Да уж. — Он безрадостно засмеялся. — Сначала я думал, что ничего особенного не случилось — Джина просто заблудилась и вот-вот объявится. Но когда она не вернулась к вечеру четверга, я начал думать, что, может, она действительно решила прокатиться, почувствовать себя свободной, как сказал Стерджис. Взяв однажды в голову такую мысль, я уже не мог от нее отделаться. Начал копаться: может, это я что-то не так сказал или сделал — чуть не спятил от этих копаний в себе. И что же оказывается? Какой-то идиотский несчастный случай... Я должен был знать, что дело не в нас. Мы прекрасно ладили, даже если... это было так... так...
Он мучительно застонал, схватил свой стакан и запустил им в зеркало. Лицо фрейлейн треснуло; похожие на лезвия куски стекла вывалились и разлетелись вдребезги, ударившись о кран над мойкой, а на их месте возник кусок белой штукатурки, напоминавший по форме трапецию. Остальная часть зеркала продолжала висеть на стене, удерживаемая болтами.
Из кухни никто не вышел.
Он сказал:
— Салют. Будьте, черт побери, здоровы. Пьем до дна. — Повернулся ко мне. — Вы зачем вообще сюда приехали? Посмотреть, как выглядит тайный гомик?
— Доискиваюсь до основы. Пытаюсь для себя найти какой-нибудь смысл в том, что произошло. Чтобы потом помочь Мелиссе.
— Ну, и нашли уже? Смысл-то?
— Пока нет.
— Вы тоже из этих?
— Из каких?
— Гомиков. Геев — или как там это теперь называется. Как он. Стерджис. И как я, и...
— Нет.
— Браво, молодец... Славный дружище Мелисса Какая она была в детстве?
Я рассказал ему, подчеркивая все положительное, избегая всего, что считал нарушением конфиденциальности.
— Да, — сказал он. — Я так и думал. Мне бы хотелось... А, к черту все это.
Он удивительно быстро соскочил с табуретки и, подойдя к двери на кухню, крикнул:
— Ноэль!
Юноша вышел к нему в своей красной куртке помощника официанта и в джинсах, с посудным полотенцем в руках.
— Ты можешь идти прямо сейчас. Доктор говорит, что она спит. Если захочешь дождаться, когда она проснется, можешь там остаться. Здесь для тебя нет никакой работы. Только сначала вот что сделай: упакуй мне чемодан — одежду, вещи просто побросай туда, и все. Возьми большой синий чемодан у меня в шкафу. И потом привези сюда — неважно, в какое время. Я буду здесь.
— Да, сэр, — ответил Ноэль с растерянным видом.
— Сэр, — повторил Рэмп, оборачиваясь ко мне. — Слышали? Вежливый юноша. Этот мальчик далеко пойдет. Берегись, Гарвард.
Ноэль вздрогнул.
Рэмп продолжал:
— Скажи матери, пускай спокойно выходит. Я не буду ничего этого есть. Пойду и сам немного посплю.
Юноша вернулся на кухню.
Рэмп смотрел ему вслед.
— Все скоро изменится, — сказал он. — Все.
26
Как раз когда я трогался с места, из ресторана вышел Ноэль. Он заметил меня и подбежал к машине. На нем уже не было красной курточки, а за спиной поверх тенниски висел небольшой рюкзак. На тенниске было написано: «ГРИНПИС». По его губам я прочитал: «Простите».
