забастовку, охватившую все без исключения варшавские вузы, чьи двери и стены украсились транспарантами вроде «Нет хлеба без свободы» и «Польша ждет своего Дубчека». К забастовке присоединились студенты других городов, так что целую неделю в стране не работал ни один вуз. Участники забастовок требовали соблюдать нормы социалистической демократии и уважать национальную культуру. Кое-где они пытались организовать новые манифестации, но это неизменно заканчивалось схватками с милицией. Краковские студенты приняли свою резолюцию, осуждавшую запрет спектакля Деймека и репрессии против его защитников, и потребовали озвучить ее в местных СМИ. Когда же этого не произошло, они решили собраться на митинг в самом центре города, где по удачному совпадению стоял памятник Мицкевичу. Тогда милиция 13 марта окружила Рынок Старого города, где планировался митинг, пропуская туда только тех, кто жил в том районе. На улицах хватали случайных прохожих и отправляли под арест, не разбирая возраста. Под горячую руку попали даже несколько профессоров. В студенческих общежитиях готовились к обороне. Над входом Политехнического института вывесили призыв: «Читай „Мишутку“ – „Мишутка“ не врет»[699]. «Мишуткой» назывался журнал для дошколят, состоявший почти из одних картинок.
Как раз в этот день у Барбары начались схватки. Лем повез ее на своем «Фиате» в роддом. Повсюду стояли милицейские патрули и даже танки, а у машины, как назло, полетело сцепление, так что писатель ехал, не переключая передачи[700]. Им удалось добраться без приключений, но из-за ситуации в городе больница ввела ограничительные меры и запретила родственникам посещать пациентов. Так что Лем увидел жену и новорожденного сына лишь через неделю[701]. И что это была за неделя!
11 марта неизвестные в центре столицы избили Киселевского, а в прессе в тот же день начала раскручиваться пропагандистская кампания. Почин дали установочные статьи в «Трыбуне люду», «Курьере польском» и главном органе ПАКСа «Слово повшехне». От этих текстов понесло таким зловонием, будто они решили взять за образец самые гнусные традиции сталинизма и эндеции. Так, жители страны могли узнать, что все происходящее – результат заговора Израиля и ФРГ с целью свалить на поляков вину за Холокост, а исполнителями этого заговора в Польше стали сионисты, рулившие государством в «период ошибок и искажений» (то есть сталинизма). Именно они, эти «политические банкроты» вроде Сташевского и Бермана, якобы провоцировали студентов, действуя через своих еврейских родственников в университетской среде, всех этих юных Замбровских, Шляйферов, Верфелей, Михников и Блюмштайнов[702] – частых гостей клуба «Вавилон», принадлежащего Общественно-культурному объединению евреев в Польше. «Время обнажить источник зла, показать факты и назвать по имени инициаторов событий, – гремел 38-летний журналист Рышард Гонтаж, тайный сотрудник госбезопасности, получавший материалы напрямую от Валихновского. – <…> Это в основном они, воспитанники клуба „Вавилон“, были организаторами митинга в Варшавском университете и последовавших провокаций. Это они в разных местах Варшавы скандировали „Замбровского в Бюро“. Сверх того, члены клуба должны были в летних лагерях демонстративно носить звезды Давида и пародировать польский национальный гимн, распевая „дал пример Моше Даян, как нам побеждать“» (переиначенные слова польского гимна. – В. В.). И чтоб два раза не ходить, Гонтаж прошелся и по Павлу Ясенице, припомнив ему участие в «банде Лупашки» – 5-й Виленской бригаде АК под командованием Зыгмунта Шендзеляжа-«Лупашки», расстрелянного в 1951 году[703].
По доброй традиции на всех предприятиях начали собирать митинги в поддержку власти, широко освещавшиеся в СМИ. «Над 6-тысячным собранием работников, пришедших сюда прямо с рабочих мест, читаем лозунги: „Студенты за науку, писатели – за перо“ <…> „Очистить партию от сионистов“», – доносила «Трыбуна люду» 12 марта[704]. В Катовице глава местной парторганизации Эдвард Герек собрал 100-тысячный митинг. Над толпой реяли транспаранты: «Долой сионизм – агентуру империализма!», «Оторвем голову антипольской гидре» и тому подобные, а Герек вещал с трибуны: «Эти Замбровские, Сташевские, Слонимские и компания вроде Киселевского, Ясеницы и других <…> однозначно доказали, что служат чужим интересам <…> Нетрудно догадаться, кто ставит на организацию беспорядков в Варшаве и в стране. Это те же самые обманувшиеся в ожиданиях враги Народной Польши <…> разные наследники старого строя, ревизионисты, сионисты – слуги империализма <…> Если кое-кто по-прежнему будет пытаться отвести течение нашей жизни с избранной народом дороги, то силезская вода промоет им кости <…> Мы боремся со всеми проявлениями национализма и расовой ненависти. Однако мы не позволим стращать нас разными пугалами, в том числе мнимым антисемитизмом»[705].
Главный же митинг состоялся 19 марта в зале конгрессов Дворца науки и культуры Варшавы. Там выступал сам Гомулка. Именно в этой речи (весьма нудной, что контрастировало с приподнято агрессивным настроем собравшихся) он и прошелся по Шпотаньскому, имевшему несчастье взять себе на суде в доверенные лица Киселевского. Кроме автора «Шептунов и гоготунов», Гомулка традиционно пропесочил Ясеницу, намекнув на его сотрудничество с органами госбезопасности в период сталинизма, обозвал Слонимского космополитом и заявил, что часть польских евреев, особенно дети высокопоставленных чиновников, имеют проблемы с национальной идентификацией, но заверил, что далеко не все польские евреи таковы. В зале тем временем среди колышущихся транспарантов вроде «Долой агентуру империализма – реакционный сионизм!», «Да здравствует товарищ Гомулка!», «Требуем полного разоблачения и наказания политических провокаторов!», периодически раздавалось скандирование: «Веслав! Веслав!» (псевдоним Гомулки в период оккупации) и – внезапно – «Герек! Герек!»[706]
Все это сопровождалось волной увольнений с работы и общественной истерией. Лояльные писатели в газетных статьях сводили счеты с коллегами-оппозиционерами: «Октябрь (1956 года. – В. В.) стал огромным достижением в области расширения творческой свободы. Поэтому нужно задать себе вопрос, почему определенная группа писателей уже несколько лет стремится разрушить здание, в котором никто не мешал им развивать свой талант; почему серьезные люди создали атмосферу демагогического митинга, аргументацию заменили слепой ненавистью, почему им нравится климат политической конспирации, почему они используют язык лжи <…> Они признавали гармоничность системы <…> даже когда эта система клеветала на невинных людей. И оспорили разумность мира в тот момент, когда стали лишь одним из голосов в хоре»; «нападки на культурную политику партии, мутную волну клеветы и инсинуаций подняли люди, ответственные за ошибки и искажения», «в одной группе оказались те, кто из вчерашних держиморд превратился в озлобленных интриганов, ищущих возможность отомстить, и те, кто усомнился и утонул в болезненном покаянии и сомнении, как Ежи Анджеевский»[707].
Евреи, в том числе старые коммунисты, либо пребывали в страхе, либо покидали страну. Адам Шафф – многолетний идеолог партии – потерял должность директора Института философии и социологии ПАН и место в ЦК ПОРП. Руководительница Еврейского
