— Умоляю тебя. Не делай этого! Не отправляй меня в Лондон!
Он бесстрастно смотрел на нее сверху вниз.
— Ты так мило меня просишь, дорогая, но я должен знать… почему ты так хочешь остаться? Потому что не в силах расстаться со мной… или с красавцем саксом?
Алана оцепенела. «Проклятье! — подумала она. — Проклятье!» В эту минуту она вновь ненавидела Меррика за самоуверенность и власть над ее судьбой.
— Ты ошибаешься на мой счет, — с глубоким чувством сказала она, — и ошибаешься насчет Радберна. Ты забыл, что он чуть не погиб, защищая твою сестру?
Скулы Меррика снова сжались.
Он заступался и за тебя, саксонка. Давай не будем забывать и об этом.
Пальцы Аланы судорожно вцепились в юбку. Сердце у нее разрывалось на части. «Как ты можешь? — безмолвно кричала она. — Всегда ты… только ты… разве ты не понимаешь, как я тебя люблю?»
Но все, что жжет сердце, никогда не будет высказано, решила саксонка. Она не станет ни плакать, ни просить, ни умолять, потому что в том нет толка. Меррик ее не любит, поняла Алана с замиранием сердца, и ему не нужна ее любовь. Он даже не берет жену по ночам в последнее время.
Слезы жгли Алане глаза. Собрав все свое достоинство, она подняла голову.
Я не могу представить доказательств, Меррик, но я во всем была тебе верна, в каждом своем поступке. Никогда я не предавала тебя, хотя, знаю, ты думаешь иначе. Все же прошу тебя еще раз: не отправляй меня в Лондон!
Меррик ответил ей сурово:
— О твоем благе я пекусь, саксонка, отправляя в Лондон. Люди считают тебя ведьмой. Обстановка в Бринвальде сложная, а вокруг тебя кипят страсти.
— А ты? Ты тоже считаешь… это я убила отца Эдгара?
На мгновение ей показалось: он не ответит, вернее, она испугалась, что он может не ответить. Наконец Меррик произнес:
— Нет, я так не считаю.
Каким-то чудом Алана не отступила под тяжестью его взгляда.
— Тогда вот что скажи мне, норманн! Все уверены; я сумасшедшая! А ты? Ты тоже так думаешь? Я сумасшедшая? Сумасшедшая ведьма?
Он промолчал, и в этом молчании она услышала горькую правду и увидела в его глазах то, что никак не ожидала увидеть… то, что ей было видеть невыносимо… — тень сомнения.
Но когда Меррик заговорил, он произнес не то, что Алана ожидала услышать:
— Может, ты и сумасшедшая, — хрипло ответил он, — не знаю. Знаю только, что все эти твои сны — чепуха!
Когда она принялась возражать, он лишь покачал головой.
— Нет, саксонка! Мне что, нужно напоминать? Тебе снилось, будто я поднимаю на тебя меч, чтобы убить! Но я тебя никогда пальцем не тронул! Никогда! — его губы дрогнули. — И если в твоих снах я делаю то, что не делаю в жизни, нет ничего вещего в твоих снах, и безумие считать их таковыми.
Его пренебрежительное отношение глубоко ранило ей сердце. Не замечая его подозрительного взгляда, она глубоко вздохнула и стерпела боль.
— Что ж, ты не веришь мне, Меррик! Но говорю тебе, мой сон сбудется! Бринвальд в опасности. Не оставь мои слова без внимания, умоляю!
Он не стал отворачиваться, как она того ожидала.
— Мы еще поговорим об этом, когда я вернусь с охоты, саксонка. А сейчас советую тебе подготовиться к путешествию.
Алана убрала свою руку с его руки. Итак, вот правда! Как и все остальные, он считает ее сумасшедшей! Сердце у нее трепетало. Алана не знала, как удалось ей удержаться от рыданий. Она могла снести несправедливость от других… но не от Меррика!
Он ушел и даже ни разу не обернулся. Муж оставил ее в одиночестве, и она страдала от одиночества, как никогда раньше.
Наверное, Рауль был единственным, кто не сомневался в предсказании Аланы насчет нападения даннов. Спрятавшись за углом, он усмехался, подслушивая разговор Аланы с Мерриком. Потирая руки, он вспоминал, как несколько дней тому назад у него созрел этот план.
Меррик послал его отвезти послание Роберту, приятелю-норманну, управлявшему большим леном к северу от Бринвальда. На обратном пути Рауль заночевал на постоялом дворе. За ужином он приметил молодого парня, сидевшего напротив. На нем были шапка, сапоги и меховые штаны, каких не носили местные жители. Рауль обратил внимание, что парень подсел поближе к норманнским воинам и склонил голову. Казалось, он прислушивается к разговору.
Его поведение вызвало у Рауля подозрения. Когда через несколько минут парень выскользнул за дверь, рыцарь быстро встал и последовал за ним.
— Эй! Стой! — крикнул он, оказавшись на крыльце.
Юноша остановился и медленно повернулся. Рауль шагнул к нему.
— Ты кто? — спросил он.
Глаза парня сверкнули, но он ничего не ответил.
— Я видел, как ты подслушивал разговор воинов, — рявкнул Рауль. — А теперь отвечай!
Когда и на это раз юноша промолчал, Рауль хмыкнул и сдернул шапку у него с головы. Соломенного цвета патлы разметались во все стороны. Рауль выругался.
— Черт побери! Ты данн?
Глаза юноши блеснули, но он продолжал хранить молчание. Рауль схватил его за руки и скрутил их.
Если тебе дорога жизнь, ты мне ответишь, кто ты такой! — процедил он сквозь зубы. — И не притворяйся, будто не понимаешь меня! Я-то знаю, что понимаешь! Иначе бы тебя тут не было!
Парень согнулся чуть ли не пополам.
— Я Дагнор, — выпалил он, — сын Расмуса Честного.
Рауль не ослабил хватки.
— Зачем ты здесь? Шпионишь?
— Д-да! — запинаясь, ответил парень. — Отец послал меня узнать, где тут поблизости богатый лен.
Глаза Рауля оживились. Он позволил данну выпрямиться, но продолжал крепко держать его за запястья.
— Ну что ж, — размышлял вслух Рауль. — Сейчас, видимо, ты собирался вернуться к своему отцу.
Парень кивнул.
— Отведи меня к нему! Дагнор удивился:
Зачем?
Рауль рассмеялся.
— Я могу подсказать, где находится один очень богатый лен. А потом… у тебя нет выбора. Твоя жизнь в моих руках.
Воспоминания о той ночи наполняли душу Рауля самодовольством. Улыбка скользила по губам. Все, о чем он мечтал, было на расстоянии протянутой руки: Бринвальд и… Алана.
И завладеет он ими именно сегодня.
Даже когда солнце поднялось высоко в небе, настроение у Аланы оставалось по-прежнему печальным. По настоянию Женевьевы большую часть дня она провела в сборах и приготовлениях к дороге. Хотя в глубине души Алана и испытывала желание бросить вызов мужу и отказаться ехать, но подумав, с горечью она решила, что у него могут быть свои соображения, неизвестные ей.
Ближе к вечеру, покормив Джеффри и уложив его в колыбель, Алана позвала служанку, чтобы та побыла с малышом, а сама отправилась на берег моря. Она хотела побыть одна, у края пенистых волн отыскав убежище от мира, который был так враждебно настроен к ней. Убежище она находила и раньше — на скалистом берегу под скалами. Одинокий ветер развевал ее волосы и обжигал щеки. Алана снова бранила в душе и себя, и Меррика — за все размолвки, которые опять встали между ними…
