— Которую не так легко разрешить.
— А я кое-что надумал. Честное слово, надумал!
— Интересно. Товарищи, — голос Гуро зазвучал торжественно, — слово предоставляется практическому исследователю, товарищу Рыжко. Внимание!
— Нет, я не шучу, товарищ Гуро, я серьезно.
— И я серьезно. Мы слушаем, товарищ Рыжко.
— Я думаю, что все это от углекислоты…
— Что?
— В результате того, что в воздухе Венеры слишком много углекислоты…
— Да объясни, будь любезен, как следует!
— Ну, вот. Тут слишком много углекислоты в воздухе. Так много, что этим воздухом не могут свободно дышать теплокровные животные. Не можем дышать мы — следовательно, не могут дышать и другие животные. Ведь так?
— Пока что правильно. Дальше.
— А дальше вот что. Я когда-то видел и сам делал такие исследования… это когда еще мальчиком был… мы клали в банку с углекислотой мышь и таракана. Мышь умирала, а таракан жил. Он делался немного вялым, но все-таки жил и не умирал. Они, эти насекомые, могут жить в воздухе, где слишком много углекислоты для мыши или какого-нибудь еще животного. Это факт!
— Хм… начинаю понимать. Ну, заканчивай.
— Вот я и думаю, что излишек углекислоты в воздухе Венеры не позволял свободно развиваться животным вообще, кроме насекомых, многоножек и им подобных. Они, наоборот, развивались хорошо, приспособлялись… как вот то чудовище под землей приспособилось к инфрарадию. Насекомые плодились, пожирали друг друга, сильнейшая часть разрасталась. Ну, вот они и приобрели такие размеры. А может быть, им углекислотный воздух даже полезен? Мы же этого не знаем… Ну, вот и все!
Теперь Василий окончательно сконфузился: а что, если он напутал и наболтал чепухи?.. Однако, он опять услышал голос Сокола:
— Знаете, Борис, парень правильно рассуждает. Ведь иных объяснений этому странному явлению у нас нет. И, как гипотезу, я соглашаюсь принять эту остроумную теорию нашего молодого исследователя.
Гуро засмеялся:
— Принимайте, принимайте, Вадим. По крайней мере, пока вам ее дают, эту теорию. Но вы должны признать, что Василий построил ее самостоятельно, без чьей-либо помощи. Честь открытия принадлежит ему — и никому больше. Не пытайтесь даже войти в компанию. Потому что в моей особе Василий имеет живого свидетеля своего открытия. Ой, Василий, Василий, быть тебе когда-нибудь академиком!..
Но Василий, окончательно переконфуженный, уже спрятался под одеяло. И не заметил, как заснул. Ему снилось, что он бодро и спокойно идет по Венере. Все страшилища — и виденные им, и невиденные — выглядывают из-за деревьев, с почтением смотрят на него. Ни одно из них не осмеливается выйти и напасть на него. Он идет гордо и уверенно, он показывает рукою на животных и определяет:
— Ты насекомое, и тебе полезен воздух с углекислотою. Ты — многоножка. Ты дождевой червь. Ты — сколопендра, и знай свое место. Хоть ты и выросла очень большой, но все равно остаешься только сколопендрой. А ну, кто там еще, выходите, я посмотрю!
Он, Василий, видный ученый. Его уважают и чтят все — даже эти животные. На груди у него блестит красный с золотом орден — награда за его научные достижения. Он идет и командует животным:
— Выходите, выходите! Ближе! Сейчас я всем вам скажу, кто вы такие, откуда взялись и почему выросли такие большие. Вылезайте, вылезайте, мне некогда! Вылезайте!..
Но — кто это мешает ему? Чей это голос повторяет:
— Вылезайте! Вылезайте из гамаков, друзья мои! Вставайте! Время не ждет!
Василий раскрывает глаза. Утро. Около него стоит Николай Петрович. Он командует:
— Скорей завтракать, друзья мои! Сегодня решается наша судьба. Скорей, скорей! Василий, не прятаться под одеяло! Ну, ну, вылезайте!..
Завтрак прошел в торжественном молчании. Василий посматривал в окно на привычные уже скалы, папоротники, пальмы. Ему вспоминалось, с каким изумлением он смотрел на этот пейзаж в день прилета. Как тогда все было ново, непривычно, интересно! А теперь… теперь хотелось как можно скорее выбраться с этой планеты чудовищных насекомых!..
Завтрак окончился. Голос Николая Петровича прозвучал особенно торжественно, когда он сказал:
— По гамакам, друзья мои! По гамакам! И прошу привязаться как можно крепче.
Затем он добавил, так мягко и нежно, как мог говорить один он, старый Николай Петрович Рындин:
— Не знаю, что ожидает нас через несколько минут. Но с какой радостью я встречу освобождение вместе с вами, мои дорогие друзья!
Его внимательный взгляд еще раз проверил все в центральной каюте: все ли на месте, все ли привязано и закрыто. Затем он в последний раз взглянул на товарищей и вышел в навигаторскую рубку.
Путешественники молчали. Прямо перед Василием был широкий экран перископа. Сквозь него были видны скалы, кусочек неба, пальмы, покачивавшиеся под порывами ветра, два больших кипариса… и знамя, их красное знамя на высоком древке…
И вот послышался легкий скрип. Подчиняясь автоматическому механизму, который заставил действовать Рындин, окна закрывались металлическими ставнями. Крепкие стальные щиты выдвигались из стен и закрывали стекла. В каюте стало темно. Только большой экран перископа светился в центре потолка перед глазами путешественников.
Изображение скал на экране передвигалось. По-видимому, Николай Петрович передвигал перископ. И вот изображение застыло. Василий узнал эти скалы. Вершина ущелья, откуда должна была придти громадная волна воды…
— Внимание! Включаю ток! — прозвучал суровый и серьезный голос академика.
Зазвенел сигнальный звонок. Начинается!
Но было все так же тихо. Ни одного звука, ни одного движения. Глаза путешественников, не отрываясь, смотрели на экран. Василий невольно считал про себя:
— Раз, два, три… пять… восемь… двенадцать…
И, хотя этого все ожидали, — как-то совсем сразу, внезапно над скалами появилась черная туча. Она быстро расходилась во все стороны, закрывая небо. Василий догадался: это были дым и пыль от взрыва прототротила.
Юноша не успел произнести и слова, как между скалами, там, где ущелье сворачивало направо, — блеснула вода, яркая, как серебро. Почти вертикальная водяная стена выросла в ущелье от одной стороны до другой.
Эта стена на мгновение замерла на ближнем горизонте — и вдруг ринулась к ракетному кораблю, ринулась с невероятной быстротой. Василий бросил считать. С замиранием сердца он смотрел на экран. Вот верхняя часть водяной стены, метров в десять-пятнадцать вышиной, обвалилась кипучим водопадом вниз. Но не успела первая волна водопада упасть и до средины водяной стены, как эта стена опять выгнулась вперед и с еще большей скоростью прыгнула, казалось, прямо на экран.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
